Сквозь пепел и прах

Эдера могла бы подумать, что Иртана преувеличивает, но она приводила слова волшебницы в кавычках. У девушки не было оснований сомневаться, что Иртана переписывала их дословно. Если бы Фелион жаловалась на Кэрдана, то мать наверняка возмущалась бы ее лживыми наветами. Да и обучение быстро закончилось бы.

Нет, восторги Фелион имели одно очевидное объяснение. Лишенный всеохватного материнского покровительства, Кэрдан начал вести себя так прилежно, что даже мудрая волшебница купилась на его фальшивое поведение. Он вовсе не хотел вылететь с начала обучения. Он всячески старался произвести положительное впечатление на новую учительницу.

Судя по всему, с магом Глисаром у него тоже были хорошие отношения. В самом начале обучения от Иртаны последовала пара жалоб на гнусные наветы мага в адрес Кэрдана. А затем — ни слова. Эдера истолковала отсутствие «наветов» так, что маг сумел приструнить ученика-хулигана, и тот не распространял свои выходки на учителя. Наветы «жалкой черни» и «завистливых соседей» продолжались. Но на отношениях с Глисаром это никак не сказывалось.

Итак, сладкий Кэр оставил матушку и учился у Фелион, притворяясь пай-мальчиком. Опасения Иртаны сбылись, и волшебница уложила ученика в свою постель — Иртана не знала об этом и ничего не писала в дневнике по сему поводу, но у Эдеры была информация из первых рук: признание самой Фелион. Каково же приходилось матери в разлуке с ненаглядным сыночком, оставшейся с постылым супругом?

Упреки в адрес Эйдаса возросли. Если раньше он появлялся на страницах только как жестокий тиран и глупец, верящий лживым наветам, то теперь у Иртаны нашлись новые поводы для недовольства и раздражения. Откровенное сожительство с одной из служанок, чрезмерная поглощенность занятиями магией — Глисар остался в поместье и продолжил обучать Эйдаса, — пренебрежение хозяйственными делами.

Под нерадивым управлением Эйдаса поместье стало убыточным. Тогда Иртана взяла дела в свои руки. Появилось много записей о ее новой деятельности в качестве полновластной хозяйки Кедари. Она оказалась на удивление успешна. Счета поместья вышли из минуса, мал-помалу прибыль начала возрастать. Записи стали более четкими, сдержанными и позитивными. Кажется, после отъезда сына леди Иртана научилась получать удовольствие от жизни и сумела реализовать себя.

В 1427, на третий год отъезда Кэрдана из Кедари, изменился тон ее записей об Эйдасе. Супруг стал намного чаще упоминаться на страницах дневника, и жена отзывалась о нем уважительно. Как будто через двадцать пять лет брака Иртана вдруг разглядела достоинства мужа. Она признала его любовницу. Ненависть к сопернице исчезла. Хозяйка начала называть ее по имени и писать в таком же расположенном тоне, как о муже.

Один абзац сильно заинтриговал Эдеру и показался ей непонятным. «Как я могла винить его… Ведь я сама дала ему ложную надежду и побудила жениться на мне. Заманивала любовью, которой не могла дать. Я использовала его, чтобы остаться на Ремидее, чтобы перебраться ближе к Ларгусу… Чего я от него ожидала? Конечно, он имел право искать любви, которой не мог получить от меня…» Эдера истолковала этот абзац так, что Иртана любила другого человека, когда выходила замуж за Эйдаса. Но при чем здесь Ларгус?.. Что означало — «использовала его, чтобы остаться на Ремидее»?

Кэрдан регулярно гостил в родовом гнезде, радуя матушку визитами. Радуя ли?.. С прибытием сына Иртана возвращалась к прежнему тону, почти ушедшему за годы разлуки с ним — экзальтированному, полному болезненного надрыва. Даже почерк менялся: глубже нажим, резче очертания букв, наклон разбросанный, хаотичный.

С возвращением сына Иртана превращалась из сдержанной уверенной хозяйки обратно в истеричную квохчущую наседку, готовую отгонять от своего детеныша всех мыслимых и немыслимых врагов. Снова появлялось раздражение Эйдасом, его любовницей, прислугой и соседями. Душевное равновесие, которое Иртане удалось обрести в последние годы, улетучивалось в периоды возвращения сына.

Кэрдан, приезжая в поместье, не упускал возможности оторваться за месяцы учебы и строгой дисциплины у Фелион. В каждый приезд поступала жалоба от поместной девушки, совращенной или изнасилованной; несколько жалоб от соседей или арендаторов на драку сына лендлорда с ними или их сыновьями, погромы или поджоги. Пару раз Кэрдан привозил из Арейната компанию отморозков, с которыми они буянили в округе.

На шестой год обучения сына у Фелион Иртана начала откровенно возмущаться его друзьями и поддерживать Эйдаса в стремлении отвадить сомнительную компанию от Кедари. Но Кэрдан игнорировал волю родителей и делал по-своему. Иртана наконец перестала покрывать проделки сына, осуждала их и встала на сторону мужа.

Кажется, тогда Кэрдан изменил стратегию. Он начал приезжать в поместье чаще, гостить дольше и быть с матерью ласковым и послушным сыном. Иртана поверила, что он исправляется и снова становится хорошим мальчиком. Ее сладким Кэром. Недовольство Эйдасом вернулось, вновь появились выплески раздражения в его сторону, начали обнаруживаться поводы для возмущений и придирок к нему. И так продолжалось во время визита Кэрдана и некоторое время после. А затем опять устанавливался мир, муж и жена начинали жить в относительном спокойствии. Но визиты сына становились все чаще.

По дневниковым записям Эдера реконструировала намерения и поведение Кэрдана такими, какими мать не могла их оценить. В какой-то момент Кэрдан заметил, что мать начинает отделяться от него и жить собственной жизнью. Что она больше не сосредоточена вокруг его существования. Что он утрачивает сыновнюю власть над ней. А самое главное, что она сближается с его отцом. Больше не защищает его и не восстает против мужа в попытках отстоять сына.

Этого Кэрдан допустить не мог. И он пожертвовал грубыми и жестокими забавами с крестьянскими девицами, драками и погромами соседей ради более уточненной игры. Он стал использовать более изощренную тактику, настраивая Иртану против мужа, возвращая семью в то состояние, в котором она пребывала все его детство и юность. Он начал возвращать себе былую власть.

А чтобы эффект манипуляций не выветрился за время его отсутствия, чтобы система не восстановила естественного равновесия, он стал возвращаться чаще. Но с определенного момента его усилия пропадали втуне.

В 1431 году записи Иртаны о его приездах стали совсем лаконичными и безэмоциональными. Упоминания его поступков, далеких от детских проказ, обрели беспристрастность. «Кэр и его друзья подожгли зернохранилище Тигаров. Хвала Создателю, Эйдас подоспел вовремя и потушил пожар магией. Иначе Кедари разорилось бы. Мы с Эйдасом приказали ему покинуть поместье. Пусть гуляет в Арейнате или возвращается к Фаэлон. Пора прекращать эти выходки».

Эдера сжала кулачки и сделала жест торжества, выкрикнув шепотом: «Да! Так ему!» Неужели родители наконец объединились, чтобы поставить на место великовозрастного пакостника?!

Начиная с 1431 года, параллельно отстранению Иртаны от сына и сближению с мужем, увеличился объем записей на ларено. Абзацев на ремидейском стало совсем мало, и они терялись в огромном объеме весталейского текста. Тогда Эдера вернулась к ранним дневникам и попыталась изучить записи на ларено. Она решила проверить, насколько успешными были ее самостоятельные языковые штудии в монастыре. Сумеет ли она раскрыть тайну весталейских записей леди Иртаны.

Непроглядная безлунная ночь объяла Кедари. Завтра предстоял очередной напряженный день страды. Но дневники «свекрови» так захватили Эдеру, что она забыла про сон и отдых. Ее познаний не хватало, чтобы разобрать записи Иртаны. Та владела ларено значительно лучше Эдеры. Но девушка смогла опознать начертания некоторых имен собственных.

Одно из них было — Ларгус. Еще одно, которое Эдера с легкостью опознала — Святая Устина. Нередко повторялись несколько женских имен, одно из которых — чаще других. Эрамия. Имя ассоциировалось у Эдеры с хрониками Обители Святой Устины. Феноменальная память феи услужливо подсказала, что так звали настоятельницу монастыря, управлявшую им два десятилетия в конце прошлого века. Ровно то время, когда леди Иртана была в возрасте воспитанниц Святой Устины.

Иртана училась в Обители? Это было очевидно. Женские имена принадлежали ее соученицам. Но почему она писала о них на чужом языке?! Быть может, они адресованы какому-то весталейцу? Или чтобы никто не мог прочесть и понять то, что она пишет о монастыре? Для чего такая секретность? Что могло быть в эти записях?

Тетради первых полутора лет почти полностью были исписаны ларено. С рождением «сладкого Кэра» чужой язык отступил. Сын определенно забрал внимание матери с тех событий или обстоятельств, которые она не хотела описывать на родном языке. Весталейские абзацы стали мелькать несколько раз в году, иногда лишь раз. И вот дневники с 1431 года вновь пестрели ими. Однако Ларгус, Эрамия, Святая Устина перестали фигурировать. Появилось новое женское имя. Улара. Кроме него, Эдера ничего не смогла распознать.

Редкие абзацы на ремидейском, проскальзывающие в весталейском письме, сухо излагали проделки Кэрдана в его приезды. В 1434 последовало лишь две кратких записи на ремидейском — одна о состоянии поместья, вторая о приезде Кэрдана. Он провел в поместье три дня и уехал в горы, ничего не натворив. Затем записи оборвались. Тетрадь закончилась чистыми листами.

Следующая тетрадь началась полтора месяца спустя, на ремидейском, и полнилась горечью и отчаянием. Иртана писала о бессмысленности существования и людской жестокости, о благородстве Эйдаса и о том, как она перед ним виновата. А «сладкий Кэр» пропал со страниц дневника. Появилось безымянное «он», сопровождаемое интонациями страха и вины. Эдера долго не могла понять, о ком идет речь. Пока не наткнулась на фразу, навеки врезавшуюся в ее память. «Из недолюбленных детей вырастают страдальцы. Из перелюбленных вырастают чудовища».

Наконец Иртана поняла, что сделала с сыном. Но что ее сподвигло? Какую цену пришлось заплатить за понимание? Разгадка наверняка крылась в весталейских записях.

В новом дневнике был упомянут приезд волшебницы Фаэлон, мельком, без деталей. Парой фраз Иртана сообщила, что волшебница проводила много времени с Эйдасом в разговорах о нем, в попытках постичь непостижимую извращенность его сущности. Что сотворил Кэрдан, что в корне переломило отношение к нему родной матери, до безумия обожающей сыночка-чудовища?!

В 1439 году у нее обнаружилось смертельное клеточное заболевание, разрушавшее легочные ткани. Эйдас пытался спасти ее магией, но не смог. Из столицы приехал Кэрдан, вместе с лучшим целителем. Первый раз в жизни отец и сын объединились друг с другом в желании спасти самого близкого человека в их жизни.

Иртана отказалась от помощи сына. «От него я ничего не хочу. Лучше смерть — расплата и освобождение». Несколько месяцев она страдала от метастаз, и муж все это время был с ней рядом, облегчая боль жены, не в силах исцелить ее. Последняя запись в дневнике пришлась на второй месяц весны 1440 года.