Неизменный

— Похоже, Борис умирает от желания переломать несколько костей, брат. Может быть, нам следует оказать ему эту любезность, а?

Роман усмехнулся, тихо и зловеще.

— Нет, братья, девочка поклялась, что не лжет. Я склонен ей верить.

Все мужчины в полукруге издали удивленные смешки.

— Неужто, — спросил Оззи.

— Она поклялась, что взяла только деньги. Аттикус не утверждал, что она взяла что-то ещё. Нет никаких причин продолжать мучить девочку.

Я не сводила глаз с ботинок, чтобы они не увидели, что я поняла, что победила.

— С-спасибо, — сказала я им, снова шмыгнув носом. — Большое вам спасибо.

— Ладно, девочка, проваливай отсюда, — приказал Рокко.

Я обернулась, мои слезы уже высохли, а страх быстро исчез. Улыбка на моём лице пыталась вырваться, поэтому я решила не оборачиваться и не смотреть на них снова. Вместо этого я бросилась в объятия отца и крепко обняла его, уткнувшись лицом в его фланелевую куртку, от которой пахло сигаретами и дешевым виски.

Он обнял меня и нежно поцеловал в макушку. Еще больше интриг. Ещё больше лжи.

От нас обоих.

Он начал тихонько ругать меня, но я его не слышала. В ушах у меня свистело от неверия, что это сошло мне с рук. Я обманула пахана.

Я украла у Аттикуса.

— Кэролайн, — окликнул Роман у меня за спиной.

Дерьмо.

Дерьмо, дерьмо, дерьмо.

Я наполовину повернула голову, прижимаясь щекой к груди отца.

— Да?

— У тебя есть дар. Я никогда не видел, чтобы кто-то такой молодой лгал так умело, — сказал мне Роман. Это был комплимент. И в то же время комплиментом это вовсе не было.

— Ты очень убедительна.

Я тут же начала протестовать.

— Я не…

Он поднял руку, прерывая меня.

— Когда ты станешь старше, ты будешь работать на меня.

Папа обошел меня, встав передо мной.

— Роман, это слишком великодушно. Твоё предложение очень любезно, но она…

— Она будет работать на меня, Леон, — настаивал Роман. — Когда ей исполнится тринадцать. Через сколько это лет? — я открыла было рот, но Роман быстро добавил: — В этот раз правду, красавица.

— Т-три года, — прошептала я. — Мне десять.

— Значит, три года, — согласился Роман. Затем он отвернулся от меня и продолжил разговор с братьями.

Я сделала глубокий вдох, который одновременно ощущался как жизнь и смерть.

— Ты что, идиотка? — папа зашипел мне в макушку и снова поцеловал. — Черт возьми, Каро, как ты могла быть такой беспечной?

Я отступила от него, ненавидя его в этот момент. Это была его вина. Неужели он этого не видел? Он привел меня в этот мир. Он держал меня здесь. Он регулярно заставлял меня работать на него. Неужели он действительно думал, что я в безопасности при такой жизни?

Я была на складе, полном краденого оружия. Поздней ночью. Потому что он боялся, что ирландцы найдут меня, если он оставит меня дома.

И это была моя вина?

— Ты удивлен? А я-то думала, что это семейное дело. Просто пытаюсь сделать так, чтобы мой дорогой папочка гордился мной.

Развернувшись, я обошла склад по краю, пока снова не оказалась в безопасности со своими друзьями — людьми, столь же вынужденными жить в этом уродливом мире, как и я.

Я села рядом с Фрэнки и положила голову ей на плечо. Она ничего не сказала. Гас тоже не стал. Сказать было нечего.

Из нас троих у меня было больше всего шансов сбежать из этого мира. Выйти наружу. И теперь я была так же привязана к нему, как и они. Моя судьба была предрешена. У меня было три года, чтобы сбежать или продать душу самому дьяволу.

В конце концов мы уснули, прижавшись друг к другу у стены. Мы согревали друг друга, скрывали секреты друг друга, и не говорили о будущем, о том, что случилось сегодня вечером, о печали, которая наполнила нас всех.

***

Я не видела Сойера до тех пор, пока все оружие не было распаковано и загружено в грузовики, направляющиеся в разные стороны. Проснувшись, я обнаружила, что большая часть склада очищена. Фрэнки уехала несколько часов назад с дядями, а Гаса нигде не было видно.

Решив, что мне следует найти отца до того, как он оставит меня, я вытянула затёкшие ноги и отправилась на его поиски. Теперь на складе, заваленном мусором и покоем, который эти люди оставляли позади, было жутко тихо. Война. Война с ирландцами. Нам повезет, если мы выживем.

Когда я добралась до дальнего угла склада, Сойер прятался за грудами пустых коробок. Он протянул руку, когда я проходила мимо, и схватил меня за руку, утаскивая за собой за картонки коробку.

— Эй! — прошипел он. — Ты с ума сошла?

Слишком уставшая, чтобы защищаться, я моргнула и сказала:

— Возможно.

— Он мог убить тебя! Или сломать твоему отцу руки!

— Знаю, — сказала я, зевая. — Но если бы я сказала ему правду, он в любом случае сделал бы это.

— Это было глупо.

Разозлившись на него за то, что он обвиняет меня, я уперла руки в бока.

— Нет, я спасла себя. Это было умно. Это ты потерял кое-что важное. Что делает глупым тебя.

Он скорчил гримасу.

— Ну, возможно, мне стоит научиться лгать, как ты.

Я вытаращила глаза.

— Ну-у, да! Как ещё ты надеешься остаться в живых? Ты уже в этой жизни, так что тебе лучше разобраться в ней побыстрее. Не глупи больше. И никогда, никогда не попадайся.

Выражение его лица смягчилось, а глаза посветлели, словно в них щелкнули выключателем.

— Ты достала его?

Оглядевшись, чтобы убедиться, что никто на нас не смотрит, я достала медальон из кармана. Это была простая серебряная цепочка с ключом. Обычная. Простенькая. Незначительная. Но при виде её всё тело Сойера расслабилось.

— Спасибо, — прошептал он.

Я бросила цепочку ему в руку, и он сжал её в кулаке, прикрыв глаза. Глядя на него, я чувствовала себя странно, видя облегчение на его лице и привязанность, которую он испытывал к этой крошечной вещице. Сойер испытывал к этому медальону больше чувств, чем я когда-либо испытывала к кому-либо, даже к отцу. Этот странный ключ и медальон были чем-то, что он любил, чем-то, за чем он нашел бы способ вернуться сам, если бы этого не сделала я.

Прочистив горло, я надеялась оторвать его его из того, чем он там занимался. Мне стало не по себе. И ему нужно было кое-что сделать.

— Ладно, дай посмотреть, — сказала я ему.

Он открыл глаза, выглядя по-настоящему смущенным.

— Что посмотреть?

— Татуировку, — прорычала я. — Теперь твоя очередь. Плати.

Он закатил глаза.

— Ты действительно хочешь посмотреть?

— Покажи мне её уже.

Застегнув для начала медальон на шее, он не спеша заправил его под футболку, а затем положил руки на подол рубашки.

Я снова почувствовала себя странно.

Где была эта татуировка?

— Ладно, ты сама напросилась, — пробормотал он.

Он начал медленно поднимать рубашку, открывая загорелый плоский живот. Я снова быстро огляделась, смущенная всем происходящим. Всем до единого.

И все же была слишком очарована, чтобы просить его остановиться.

Он выглядел совсем не так, как тогда, когда мы впервые встретились. На этот раз он был чист, и от него не так уж плохо пахло. Вообще-то пахло от него приятно. Его волосы были подстрижены, и он начал набирать вес, так что он больше не был похож на скелет.

На животе у него был длинный шрам, тянувшийся от ребер, через середину, прямо через пупок. Я заострила внимание на этой длинной морщинистой линии белой плоти. Откуда он у него? Появился ли он в результате чего-то плохого?

Что бы ни было причиной этого шрама, она должна была быть достаточно ужасной, чтобы шрам был таким длинным и отчетливым.

Я уже собиралась спросить его об этом, когда его рубашка задралась до самой груди, обнажив православный крест прямо над сердцем. Я совсем забыла о его шраме, пытаясь вникнуть во все детали этой татуировки.

Линии всё ещё были покрасневшими и отёкшими, и она блестела от мази, которую на неё наложили. Но всё равно дух захватывало. Темная красота. Старый стиль креста выглядел таким большим на его худом теле и слишком зрелым для его тринадцатилетнего тела.

Это был знак синдиката.

Это была его воровская метка.

Теперь он принадлежал им на всю жизнь.

Одной татуировкой он решил свою судьбу.

Я подалась вперед, сама того не сознавая. Подняв дрожащую руку, я осторожно провела по линиям креста, найдя в центре цифру шесть. Он резко втянул воздух от моего прикосновения, его грудь дернулась, заставляя меня полностью очнуться, чтобы понять, что я была всего в паре дюймов от него, и мои руки были на нем.

Моргая, я сделала маленький шаг назад.

— Прости, — прошептала я. — Она милая.

Он наклонился вперед, стирая пространство, которое я только что оставила между нами. Его голубые глаза потемнели от смеха.

— Милая?

— Э-э, не то чтобы. Я имею в виду, крутая. Выглядит круто.

— Я думал, ты её ненавидишь? — спросил он. — Думал, ты ненавидишь эту жизнь.

— Да, — я заправила волосы за ухо и приказала своим ногам оставаться неподвижными. — Я… я просто рада, что ты жив.

Его голова склонилась к моей. Я подняла голову, думая, что он собирается открыть мне секрет.

— Я тоже, — прошептал он. — Я должен поблагодарить тебя за это.

Потом он меня поцеловал.

Поцеловал меня!

Мой рот был полуоткрыт, а глаза полностью открыты, и такого я совсем не ожидала. Но ему, похоже, было все равно. Его губы коснулись моих, потом ещё раз, а потом еще дольше. Они были гораздо мягче, чем я ожидала. И влажнее. И мой желудок сделал это странное сальто, и я подумала о том, чтобы врезать ему коленом по яйцам, и в то же время попросить его поцеловать меня снова.

Но прежде чем я успела что-то сделать, собраться с мыслями или просто убежать, он прошептал мне на ухо:

— Увидимся, Шестёрка, — и ушел.

Я стояла там очень долго, пока отец не начал звать меня, потому что не мог найти.

Сойер Уэсли только что поцеловал меня. Сойер Уэсли только что поцеловал меня после того, как я рисковала жизнью, чтобы украсть его медальон, и была обещана синдикату. И всё, о чем я могла думать, — это о том, чтобы сделать это снова.

Мне было наплевать на работу у Романа, на то, что Аттикус все равно попытается меня убить, и на то, как разозлится мой отец. Не тогда, когда мне необходимо было думать о Сойере.

Не тогда, когда я решила, что Сойера не должно быть в моей жизни, он должен был уже уйти. И все же он был здесь, выискивая себе постоянное место в братстве.

И в моем сердце.