Лэндон и Шей. Разбитые сердца

13

Лэндон

– Как дела с пари, Лэнд? – спросила Рейн, лежа на плавучем матрасе в форме ананаса у меня в бассейне.

Рейн была девушкой Хэнка уже много лет и иногда портила наши мужские встречи, убеждая меня в том, что мой дом – лучшее в мире место для загара. Она утверждала, что в моем бассейне идеально подобраны углы падения солнечного света, хотя на самом деле солнце даже не попадало туда – бассейн был полностью застеклен.

Ну, неважно.

Я не возражал против того, чтобы Рейн проводила с нами время, потому что мы были на одной волне. У нашей компании даже было название: Фантастическая четверка (плюс Рейн). Они с Хэнком были приклеены друг к другу, и в любом другом случае я бы назвал такие отношения отвратительными, но их связь больше походила на судьбу.

Я никогда не видел, чтобы два человека так друг друга любили. Все банальные романтические комедии были сняты про них.

– Мне не нужно заставлять Шей в меня влюбляться. Мне достаточно уговорить ее переспать со мной, и она подумает, что влюблена, – сказал я, откидываясь на спинку кресла и листая один из принесенных Эриком комиксов. Он начал собирать их, потому что в прошлом году папа подарил ему серию комиксов, – с тех пор это стало его новым увлечением. Думаю, это позволило ему почувствовать близость с отцом. Нельзя было винить его за желание быть нужным своему папе.

По той же причине я поехал в Чикаго – мне нужно было проверить документы для юридической фирмы отца. Это была моя жалкая попытка почувствовать себя ближе к человеку, чьим вторым именем было «Безразличие». Поездка в его фирму была моей попыткой сократить дистанцию между нами.

– Э-э, извини, Лэндон, но у тебя ничего не выйдет, – отозвался Эрик. – Шей не из тех, кто спит с парнями просто так. Чувства – ее второе имя.

– Я не знаю, как заставить девушку в меня влюбиться.

На мой взгляд, я давным-давно потерял свою привлекательность.

– Просто разрушь свои стены, Чудовище, – бросила мне Рейн. – И тогда Красавица тебя впустит. Откройся ей.

Открыться перед Шей?

Сомнительно.

Я с трудом открывался Хэму, а он не мог разбить мне сердце или разболтать мои секреты, даже если бы захотел. Собаки были снисходительны даже к придуркам, не заслуживающим их преданности.

– Нет, это не мой стиль, – сказал я ей.

Я посмотрел на Эрика.

– Как ты заставил ее в тебя влюбиться?

– Поверь мне… – он хихикнул и продолжал листать комикс. – Ты не захочешь, чтобы Шей любила тебя так, как Рейн любит меня.

Я вовсе не хотел, чтобы она любила меня, но если это был единственный способ выиграть пари…

– Просто дай мне несколько советов, чтобы завоевать ее расположение.

– Ни за что. – Эрик вскинул руки в воздух. – Нет. Я не буду вмешиваться в этот конфликт. Я – Швейцария^[21].

Я взглянул на Грея, но он покачал головой.

– Мне нравятся Альпы. Извини, приятель.

Дерьмо.

Я вздернула бровь, глядя на Хэнка, и он рассмеялся.

– Я рассказывал, что мой любимый сыр – швейцарский? – пошутил он.

– А как же «сначала друзья, потом телки»? – огрызнулся я.

– Эй, поаккуратнее! – крикнула Рейн, брызгая в меня водой. – Держи свои сексистские манеры при себе. Кроме того, мы все знаем, что Шей не шлюха. Но… – Рейн сморщила нос. – Она всегда увлекалась писательством. Сценариями и всем прочим. Уверен, ты видел ее с одним из ее миллионов блокнотов.

– Рейн! Прекрати! – Хэнк выдохнул, брызгая в нее водой. – Мы – Швейцария! Мы не вмешиваемся в чужие драмы.

– Я никогда не говорила, что я Швейцария. Я больше похожа на Америку: вечно сую свой нос в чужие дела. А еще я думаю, что все это немного романтично.

Она была воодушевлена. Клянусь, она была чертовски заинтересована, а я даже не знал почему.

– И что в этом романтичного? – спросил я.

– Ну, очевидно, что в конце концов вы двое влюбитесь. Поэтому, как в любом хорошем романтическом фильме, вам нужна фея-крестная, которая будет подталкивать вас друг к другу.

Хэнк застонал, хлопнув себя по лбу. Его девушка, как всегда, все романтизировала.

– Ты не фея-крестная, – сказал он.

– А ты не любишь швейцарский сыр, – парировала она.

Хэнк толкнул ее матрас.

Она окатила его водой.

– Люблю тебя, медовая булочка. – подмигнул он.

– Я тоже люблю тебя, моя мармеладка, – ответила она.

Еще минута рядом с этой парочкой, и я заболел бы любовным диабетом. Их отношения всегда были такими театральными. Они были резкими, грубыми, воодушевляющими и веселыми.

Я бы хотел, чтобы однажды мои отношения были похожи на их любовь. В их чувствах не всегда царили радуги и бабочки, но они были настоящими и искренними.

– Что еще, Рейн? – спросил я.

– В последнее время она увлечена предстоящей постановкой Шекспира, – сказала она.

Шекспир, да? Интересно. Я кое-что знал о Шекспире, хотя и не был профи. У Ланса была коллекция шекспировских пьес, и в последние несколько месяцев, когда я не мог уснуть, я сидел во флигеле и листал некоторые из его книг. Если вам нужно уснуть, пьесы Шекспира работают как отличное снотворное.

– Тебе нужна корзина для твоего словесного поноса, Рейн, или ты прекратишь быть любопытной Варварой? – спросил Хэнк.

– Любопытная Варвара к вашим услугам!

Она отдала честь, удобно устроившись на своем надувном матрасе.

Однако ее советы мне чертовски помогли. Это было второе упоминание о Шекспире – первое я слышал от Марии, – и это стоило принять во внимание. Я собирался использовать эту информацию настолько, насколько возможно.

В четверг ко мне снова зашел КейДжей – принес ребятам сигареты. Из-за того, что в прошлый раз его поймала мама, он решил не задерживаться слишком долго. Он не хотел неприятностей.

Пока мы обменивались, я думал о Шей, воображая миллион способов к ней подобраться. На днях ко мне подошел Реджи, насмехаясь над тем, что я до сих пор не смог заставить Шей в меня влюбиться, и утверждая, что он сам давно бы ее трахнул, если бы захотел.

Я хотел врезать ему и сказать, что он никогда не будет достаточно хорош для Шей, но промолчал. Я не видел необходимости тратить свои слова на столь бессмысленного человека. Могу поспорить, что в Кентукки скучают по их любимому мальчику-клоуну.

Тем не менее он был прав. Я так и не придумал, как сблизиться с Шей. У нас никогда не было настоящего взаимодействия, если не считать грубых комментариев в адрес друг друга в школьных коридорах. Чтобы выиграть, мне следовало найти возможность находиться с ней рядом дольше пяти минут.

Но как?

– Отлично, мы в расчете. Набирай меня, когда я снова понадоблюсь.

– Погоди, могу я задать один вопрос?

– Давай.

– Ты имел дело с Моникой? В последнее время она немного не в себе, и я знаю, что обычно она покупает дурь у тебя. То есть она всегда не в себе, но сейчас с ней творится что-то странное. Что ты ей продавал?

КейДжей вздохнул и низко присвистнул.

– Прости, Лэндон. Это тайна между врачом и пациентом. Я не могу разглашать эту информацию.

Я фыркнул.

– Ты не врач.

– Но я заставляю людей чувствовать себя лучше. – Он ухмыльнулся. – Извини, приятель. Если бы она хотела, чтобы ты об этом знал, то сама бы тебе сказала. Она взрослая женщина. Она может о себе позаботиться.

Однако она не была взрослой женщиной и не могла о себе позаботиться. Я видел ее в моменты, когда она ничего не ела и не появлялась на уроках. Мне приходилось готовить ей еду и делать за нее домашнюю работу только для того, чтобы ее не выгнали из школы. Долгое время я был ее якорем, но теперь она уплывала. Ей едва исполнилось восемнадцать, и она была на полпути к полному разрушению – а КейДжей помогал ей идти ко дну.

– Послушай, в ее жизни происходит много дерьма. Ей не нужно усугублять свое положение наркотой, – объяснил я так спокойно, как только мог.

– Как я уже сказал, она взрослая. Она справится.

– Перестань продавать ей, КейДжей, – рявкнул я. Слова с отвращением сорвались с моего языка.

КейДжей рассмеялся и покачал головой.

– Ты не ее родитель.

– Тебе все равно, не так ли? Тебе все равно, что ты ее убиваешь?

– Я не буду пихать таблетки ей в горло, Лэндон. Это на ее совести.

Я встал, мои руки сжались в кулаки.

– Убрайся к чертям из моего дома.

– Моника была права. – Он продолжал смеяться, вскинув руки в знак поражения. – Ты не такой веселый, когда трезвый. Слушай, я завяжу с ней, хорошо? Я не пытаюсь никого убить. Не принимай все близко к сердцу. Жизнь не так серьезна.

Он поклялся, что прекратит, но я не знал, могу ли я ему верить. Все, что мне оставалось, – надеяться, что в будущем он поступит правильно.