Лэндон и Шей. Разбитые сердца

14

Шей

Моника Смит не была моей подругой.

Я знала, что такое друзья, и знала, что такое враги. Чего я не знала, так это кем для меня была Моника. Возможно, другом-врагом. Врагом, который улыбался так, словно мы были близки. Другом, который рано или поздно меня предаст.

Было время, когда мы были близкими подругами, когда я не сомневалась в нашей связи. В детстве мы все время тусовались с Трейси и Рейн. Мы почти все время проводили вместе, и нам нравились одни и те же вещи. Не было выходных, когда девочки не оставались бы у меня с ночевкой – в том числе и Моника.

Сдвиг в дружбе произошел тогда, когда мы с Моникой пришли на прослушивание на роль Золушки в средней школе. Моника так мечтала об этой роли, но, когда роль дали мне, а ее сделали одной из злых сводных сестер, она на меня обиделась. Она ушла из театра и больше не участвовала ни в одном прослушивании.

Она утверждала, что театр – для неудачников, у которых недостаточно интересная жизнь, поэтому им приходится притворяться кем-то другим.

Кроме того, она сказала, что ей больше нельзя появляться в моем районе.

– Тут живут бедняки, и мой папа сказал, что находиться здесь небезопасно, – произнесла она.

Я знала, что это ложь. Я была в ее особняке достаточно раз, и знала, что ее отца абсолютно не беспокоила ее жизнь.

С годами дружба между Трейси, Рейн и мной оставалась неизменной, в то время как Моника превратилась в Круэллу Де Виль^[22]. Словно ее личность изменилась за одну ночь.

Моника была идеальным примером девушки с высоким социальным статусом, красотой и богатством. Она была популярна и презирала всех и вся, кто не был так же популярен, богат и сногсшибателен, как она.

Поэтому она ненавидела почти всех.

Она была королевой старшей школы и не стеснялась называть людей крестьянами. Я берегла свою ненависть для Лэндона, но иногда то, как Моника обращалась с людьми, выводило меня из себя.

Если Лэндон стал фальшивкой, то я была уверена, что он научился этому у самой фальшивой девушки в мире.

– Привет, Шей.

Моника повернулась ко мне лицом. На истории она сидела передо мной, но никогда не проявляла желания поговорить. Обычно она была слишком занята безостановочной перепиской, чтобы общаться с внешним миром. Мне всегда было интересно, с кем она общается. Всех в школе она считала невыносимо скучными – всех, кроме Лэндона, конечно.

– Привет.

Она оглядела меня сверху донизу – от макушки и до подошв моих туфель.

Я ненавидела то, как она смотрела на людей. Так, словно она рассказывала анекдот, а их посредственная жизнь была его кульминацией. Затем она тихонько хихикала и снова смотрела в глаза с угрожающей ухмылкой.

– Итак, что у вас с Лэндоном? – спросила она, скрестив руки.

Жевательная резинка у нее во рту лопнула самым драматичным образом. На ее губах, как и всегда, была красная помада, и она улыбнулась мне совершенно неискренней улыбкой. Это больше напоминало угрозу.

– О чем ты?

– Похоже, что после той вечеринки вы двое… не знаю. Похоже, между вами что-то происходит. Я видела, как вы, ребята, болтались у шкафчиков несколько дней назад. Вы казались… близкими.

– Ничего не происходит.

Я взглянула на часы на стене, отчаянно ожидая начала урока. Падение Римской империи было более приятной перспективой, чем разговоры с Моникой.

Моника продолжала смотреть прямо на меня. Интересно, она вообще моргает? Ее глаза всегда были бдительны и сосредоточены на добыче, словно она была готова напасть в любую секунду.

Она заправила волосы за ухо.

– Ты говорила так и насчет той ситуации в шкафу.

– Ничего не происходит. Как я уже сказала, между мной и Лэндоном нет никаких отношений.

– Тебе необязательно это скрывать, Шей. – Она рассмеялась, перекинув волосы через плечо. – Я его бросила, и почти о нем не думаю.

Что ж, лгать она не умеет.

Она вытащила тюбик помады и поправила макияж.

– Я просто хочу убедиться, что ты в порядке. Знаешь, эта история с твоим отцом…

Я подняла бровь.

– О чем это ты?

– Ну… – она понизила голос и наклонилась. – Он ведь сидел в тюрьме за наркотики.

У меня в животе образовался узел – я не представляла, откуда она это знает. В этом была вся Моника. Она многое знала. Она знала все.

Я прочистила горло.

– Какое это имеет значение?

– Причина в Лэндоне. Конечно, это не мое дело, – раньше это никогда ее не останавливало, – но ни для кого не секрет, что у него есть трудности. В последние несколько месяцев у него начались проблемы с наркотиками. Вот почему мы расстались. Я не могла справиться с тем, как он себя уничтожает.

Я приподняла бровь, в то время как узел в моем животе нестерпимо сжался. Я могла смириться со многими вещами, но наркотики не были одной из них. Это был мой предел.

– Что? Но я не видела никаких признаков…

Слова оборвались, и я замолчала. Я не видела причин продолжать этот разговор, потому что, в конце концов, все это не имело значения. Я не хотела выслушивать полуправду Моники. Я знала, что она была самым мстительным существом в мире. Доверять ей было все равно что доверять политикам: это всегда заканчивалось большим скандалом.

Когда она не могла добиться своего, она начинала действовать. Она закатывала истерики, устраивала сцены. Меньше всего мне хотелось погружаться в ее мир – ее и Лэндона.

– Как я уже сказала, Моника… Между мной и Лэндоном ничего нет. А если бы и было, ты узнала бы об этом последней.

– Что ж, хорошо. Я просто хотела, чтобы ты знала. Мы, девочки, должны заботиться друг о друге.

Конечно, Моника. Я уже слышу «Girl Power» Spice Girls.

Звонок на урок освободил меня от этого мучительного разговора.

Моника ярко улыбнулась своей злобной улыбкой.

– Но раз уж между вами ничего нет, я спокойна.

Она обернулась и, прежде чем учитель начал говорить, прошептала через плечо:

– Кроме того, у него маленький член.

Что ж, ладно. Очередной факт, который я не хотела знать.