Лэндон и Шей. Разбитые сердца

2

Лэндон

Раз в неделю мне приходилось встречаться со школьным психологом. Пока все остальные отдыхали на перемене, я должен был сидеть с миссис Леви, чувствуя себя бракованным товаром.

Оказываясь перед кабинетом, я всякий раз жалел, что не напился, – так мне было бы легче справляться с жалобными взглядами миссис Леви. Я часто сожалел о своем отказе от наркотиков и алкоголя. Долгое время это было лучшим способом заглушить свои мысли.

Миссис Леви жалела меня – это было странно. У меня была хорошая жизнь. Я принадлежал к обеспеченной семье и был одним из самых популярных учеников в школе. У меня были хорошие отметки, и я всегда получал все, чего хотел, – сомневаюсь, что миссис Леви могла сказать то же самое о себе.

Короче говоря, моя жизнь протекала довольно стабильно. Со своими взлетами и падениями, как и у всех остальных.

Так что это я жалел ее.

Работая школьным психологом, она, вероятно, зарабатывала гроши, потому что не была достаточно талантлива, чтобы стать настоящим терапевтом. Муж ее бросил, поэтому школьники, приходившие к ней на прием, по всей видимости, были ее единственной компанией. Мы были всей ее жизнью – подростки-засранцы, которые даже не хотели находиться с ней рядом.

Если это не заслуживает жалости, то что тогда?

Я тоже не хотел там находиться, но знал, что, если не приду, родители устроят мне ад. Ну, во всяком случае, моя мама. Отцу было бы наплевать.

Накануне вечером мама оставила мне голосовое сообщение. Она сказала, что хотела бы провести эту неделю со мной и не оставлять меня одного в день рождения Ланса, но не смогла отменить свою поездку.

Я ее понимал. Нельзя просто так взять и отменить поездку с подругами на Мауи^[4]. Это было бы неслыханной глупостью. Кроме того, Карен впервые выбралась куда-то после рождения ребенка, Ребекка в кои-то веки смогла отпроситься с работы, а Ким нужно было развеяться после развода.

«Извини, Лэнд. Я бы хотела остаться с тобой. Я оставила тебе свою кредитку, так что ты можешь заказать еду. Или вызвать повара – его номер на холодильнике. Буду звонить тебе утром и вечером. Высыпайся как следует. Тебе нужен отдых. И не забывай принимать таблетки. Я так люблю тебя, дорогой. Я приеду, и мы поговорим. Я тебя люблю. Пока».

Она всегда говорила «Я люблю тебя» дважды.

Папа ограничился СМС. Его сообщение было гораздо более обнадеживающим.

Отец: Мы, Харрисоны, не слабаки. Выше нос. Ты мужчина.

Да уж, папа.

Если бы за звание «Лучший в Мире Отец» выдавали наклейку на бампер, на BMW Ральфа Харрисона ее бы точно не было.

Я знал, что, если пропущу встречу с миссис Леви, она сообщит об этом моим родителям и мама попытается отправить меня к моему предыдущему терапевту. Меньше всего мне хотелось идти в вонючий, душный кабинет после долгого школьного дня и рассказывать о своих чувствах шестидесятилетнему мужчине, который, вероятно, трахает свою секретаршу во время обеденного перерыва.

Моим любимым видом терапии было играть в Mortal Kombat до полуночи, пить Mountain Dew и запихивать в рот сложенные пополам куски пиццы – привилегии жизни в доме без родителей.

Во всяком случае, в кабинете миссис Леви пахло розами, а на столе стояла тарелка MM’s с арахисом.

– Итак, Лэндон, – сказала миссис Леви с улыбкой на лице, – как прошла эта неделя?

Она всегда улыбалась, и это казалось мне странным. Для человека, который вынужден иметь дело и с чужими, и с собственными проблемами, она выглядела чересчур счастливой. Возможно, это приносило ей удовольствие – она была любительницей драмы. Наверное, она смотрела документальные фильмы об убийствах в качестве развлечения.

– Так же, как прошлая, – ответил я, сгорбившись в кресле напротив нее.

Ее стол был завален бумагами и фотографиями двух ее племянников. Уверен, что в ее кабинете было больше фотографий этих детей, чем в доме их собственных родителей.

Полгода назад ходили слухи о том, что у миссис Леви случился выкидыш. Люди говорили, что именно поэтому мистер Леви решил ее бросить. После этого ее кабинет стал своего рода алтарем, посвященным ее племяннице и племяннику. Она стала странно одержимой этими детьми, потому что не могла иметь своих собственных. Ее превратили в какую-то одинокую психопатку.

Я никогда не распространял этот слух. Прошлым летом у моей мамы был выкидыш, и это ее сломило. Она никогда не проводила столько времени дома. С одной стороны, было приятно знать, что рядом с тобой кто-то живет. С другой – было невыносимо каждую ночь слышать ее рыдания.

Вам когда-нибудь приходилось слышать, как мир вашей матери рушится?

Это ранило меня сильнее, чем я мог себе представить.

Папа был слишком занят на конференции в Калифорнии, чтобы вернуться домой и позаботиться о жене, так что мы с мамой остались вдвоем в огромном и пустом доме. Я не знал, как, черт возьми, ей помочь. Я не умел утешать людей. Как помочь человеку, который потерял часть себя? Как сказать ему, что все хорошо, когда на самом деле все очень плохо?

Я не знал, как чинить сломленных людей. Если бы знал, то давно починил бы себя. Поэтому вместо того, чтобы разговаривать с ней и кормить ее обещаниями, я каждую ночь сидел возле ее спальни – до тех пор, пока ее плач не сменялся храпом.

Иногда это занимало пару часов. Иногда рыдания затихали с первыми лучами солнца.

Когда ей стало лучше, она села в самолет и снова исчезла.

Я скучал по ней всякий раз, когда она уезжала. Моя мама не была лучшей из матерей, но когда она была рядом, то полностью мне отдавалась. Так, словно материнство было ее единственным и главным предназначением. Кроме того, даже когда ее не было рядом, она не пропускала ни одного звонка – каждое утро и каждый вечер.

С папой все было иначе. Отец мог находиться со мной в одной комнате и не замечать моего существования. А если он и замечал меня, то в первую очередь видел мои недостатки. Тем не менее я все же ценил его присутствие – это лучше, чем ничего. Хотя и это случалось не так часто.

Можно ли судить меня за то, что я мечтал о трагедии, которая смогла бы объединить моих родителей? Мне было слишком одиноко в таком большом доме, как наш. Мой пес, Хэм, был моей единственной компанией. Он наблюдал за тем, как я играю в видеоигры.

– А как ты себя чувствуешь? Ты в порядке? – спросила миссис Леви.

– Я всегда в порядке.

Я хотел, чтобы она сразу перешла к делу, – к главной причине, по которой мы сидели в ее кабинете.

Какие-нибудь темные мысли, Лэндон?

Нет, миссис Леви. Сегодня нет, но на всякий случай спросите меня об этом завтра.

– Да, но впереди еще целая неделя… – начала было миссис Леви, и по ее интонации я понял, на что она намекает.

Миссис Леви говорила о несчастном случае с Лансом. Это заставило ее немного смутиться. Некоторые люди не умеют говорить о тяжелых вещах, и миссис Леви была одной из них.

Она определенно выбрала не ту профессию.

– Все в порядке, – сказал я, выпрямляясь на стуле. – Я знаю, что в прошлом году я был не в порядке, но сейчас все нормально. Время лечит, верно? С некоторых пор мне и правда полегчало.

– Исцеление не имеет временных рамок. Оно занимает столько времени, сколько потребуется.

Что ж, к этому моменту я чувствовал себя героем самого банального и клишированного ситкома о старшеклассниках во вселенной.

Миссис Леви наклонилась вперед и понизила голос на несколько тонов:

– Лэндон, скажи честно, что ты чувствуешь из-за Ланса? Ты думал о нем в последнее время?

Он всегда был в моих мыслях – как сигарета, которая никогда не прекращает гореть. Я чувствовал его искру всякий раз, когда закрывал глаза. Это было моим счастьем и моим проклятьем. Иногда я был благодарен за то, что он жил в моих воспоминаниях. В другие дни я ненавидел его за то, что он оккупировал мое сознание. У него была привычка являться без приглашения в самый неподходящий момент. Вам когда-нибудь приходилось целоваться с девушкой, которую вы пытались затащить в постель уже несколько недель? А что насчет того, чтобы ваш мертвый дядя внезапно всплыл у вас голове, потому что девушка пахла лимонами, а лимонные леденцы были его любимыми конфетами?

Это могло показаться притянутым за уши, потому что девушка даже не ела лимонных леденцов. Она всего лишь пахла лимоном, но мой мозг предпочитал работать по-своему – проводить глупые и неуместные параллели.

– Не-а. Я почти о нем не думаю, – солгал я.

Миссис Леви натянуто улыбнулась.

– Почему мне кажется, что ты лжешь?

Потому что это ложь, миссис Леви. Теперь мы можем продолжить?

– Людям бывает хуже, чем мне. Я не имею права жаловаться.

Я пожал плечами и постучал пальцами по краю подлокотника. Затем мой взгляд переместился на тикающие настенные часы, – сеанс тянулся мучительно долго. Я не хотел говорить о своих чувствах. Я хотел вернуться домой и делать то же, что и большинство других людей, – лежать в постели и переосмысливать каждый аспект своей жизни.

Она нахмурилась.

– Мы не должны сравнивать боль.

А стоило бы. Пора создать рейтинг, определяющий право жаловаться, на основе наших заслуг, степени и длительности страданий. В мире существуют люди, которым нечего есть. Люди, у которых нет семьи, которую можно было бы любить. Черт, ведь прямо сейчас где-то есть человек, потерявший всех своих близких в автомобильной аварии. Типографская краска на их свидетельствах о смерти еще не высохла. Следовательно, разве я имею право жаловаться?

Миссис Леви изучала меня, словно пытаясь понять мою точку зрения или ход мыслей, но она напрасно теряла время. Она могла смотреть на меня с утра до вечера, и у нее все равно не вышло бы проникнуть в мой мозг. Я не впускал людей в свою душу – они не вернулись бы прежними.

– Лэндон, ты же знаешь, что поступок Ланса не имел к тебе никакого отношения, верно? Он страдал от депрессии, с этим очень трудно справиться. Он был сломленным человеком.

Мне хотелось, чтобы она перестала говорить о Лансе так, словно она его знала. Она знала только то, что было написано в его некрологе. Он не был сломленным. Он был моим лучшим другом. Моей семьей. Моим героем. Он и моя мать взяли на себя большую часть моего воспитания, в то время как отец пропадал на работе. Ланс был младшим братом матери, и они были по-настоящему близки. Когда он переехал в наш дом, мы почувствовали, что такое настоящая семья. Ланс научил меня кататься на велосипеде. Он показал мне, как прыгать через лужи. Он научил меня морали и умел заставить меня смеяться.

Миссис Леви не понимала, о чем говорит, но все равно продолжала:

– Его поступок не имел к тебе никакого отношения. Ты это знаешь?

– Ага.

Это тоже было ложью. Мне бы хотелось не связывать тот несчастный случай с собой, но иногда слишком трудно отделить чужую боль от своей собственной. Вот что делает с человеком любовь – ваши сердца превращаются в одно целое. Вы оказываетесь так близко, что не можете отличить их боль от своей.

Я знал, что Ланс страдал от депрессии, и, честно говоря, думал, что я единственный, кто это заметил. Все остальные были слишком заняты собой. Поэтому я винил себя. Я должен был что-то с этим сделать. Я должен был кому-нибудь рассказать. Я должен был оказаться рядом с ним.