Лэндон и Шей. Разбитые сердца

31

Лэндон

Шей уехала в воскресенье утром, и я был благодарен Марии за то, что в тот день она снова ко мне пришла.

Я знал, что не должен оставаться один. Даже несмотря на то, что прошлую ночь Шей провела со мной, я чувствовал тяжесть, от которой не мог избавиться. Я боялся остаться наедине со своими мыслями. Я боялся остаться один на один с собой и своим разумом.

– Сегодня ты молчишь, а это значит, что ты слишком много думаешь, – заметила Мария за ужином.

– Просто в моей голове происходит слишком много всего, – ответил я, ковыряясь ложкой в картофельном пюре.

– Может, поделишься своими мыслями?

Я хотел с ней поговорить. Я хотел открыться и показать ей весь происходящий в моем сознании хаос, но все было не так просто. Одного разговора было недостаточно для того, чтобы ужасные мысли покинули мою голову. Она бы попросту их не поняла – так же, как не понимал их я.

Я очень устал. Каждый день ощущался тяжелым грузом, все сильнее и сильнее прижимавшим меня к земле.

Она сжала руки в замок и наклонилась ко мне.

– Не спеши, Лэндон. Твой мозг на пределе, поэтому ты должен дать ему передышку. Не торопись. Дай себе время разобраться со своими чувствами.

Как бы я хотел, чтобы все было так просто. Чтобы депрессия была похожа на машину, и я мог просто нажать на тормоз и остановить поток своего сознания. Я хотел бы заглушить двигатель и хотя бы немного побыть неподвижным. Но депрессия работала по совершенно иному принципу. Когда мой разум начинал свое движение, педаль газа прижималась к полу и я на полной скорости мчался прямо в кирпичную стену.

Я мог разбиться в любой день.

Я мог потерять себя в любую секунду.

Я слабо улыбнулся Марии:

– Все в порядке. Я в порядке.

Она прищурилась и положила свою руку поверх моей.

– Ты не в порядке, и это нормально. Но не замыкайся в себе слишком сильно – иначе рано или поздно ты уже не сможешь выбраться. Мне знакомо это чувство. Я прожила с депрессией многие годы. Я знаю, что разум может поглотить человека целиком.

Я удивленно приподнял бровь. Невозможно было поверить в то, что у Марии была депрессия. Она была самой счастливой женщиной, которую я когда-либо встречал. Она была совсем как ее внучка – само воплощение радости.

– Невозможно… – начал я.

Она улыбнулась, и, черт возьми, ее улыбка была так похожа на улыбку Шей, и, черт возьми, черт возьми, черт возьми, я скучал по улыбке Шей больше всего на свете. И по ее смеху. По ее глазам. По тому, как она забавно откусывала конфеты.

– Всю свою жизнь я работала над тем, чтобы побороть депрессию. Это была долгая битва за подбор правильного лечения и поиска подходящих людей. Я до сих пор посещаю терапевта раз в неделю. Некоторые считают, что депрессия делает человека недостойным некоторых вещей. Лэндон Скотт, это – полнейшая ложь. Ты заслуживаешь большего. Большего, чем ложь, которую тебе внушает твой разум. Большего, чем сомнения, которыми наполнены твои мысли. Большего, чем боязнь того, что у тебя никогда не будет нормальной жизни. Ты заслуживаешь большего.

Я опустил голову.

– Я боюсь, – признался я.

– Чего ты боишься больше всего?

– Быть одиноким. Я не могу впускать людей в свою жизнь из-за беспорядка в моей голове.

– А как же моя внучка? Ведь ты впустил ее. Я знаю, что ты это сделал. Я никогда не видела тебя счастливее, чем с ней.

Я кивнул.

– Шей потрясающая. Она лучшее, что когда-либо со мной случалось. Но я не заслуживаю ее. Честно говоря, я хотел бы стать для нее лучше… но я не могу. Я – это просто я.

– И этого достаточно, – прошептала Мария, сжимая мою руку.

– Ваша дочь считает иначе.

Мария подняла бровь.

– Камилла что-то тебе сказала?

– Да. Она пришла сюда и попросила меня держаться подальше от Шей, потому что я слишком травмирован. Она сказала, что я недостаточно хорош. Что я недостоин любить вашу внучку.

– Нет… – Мария потрясенно покачала головой, откинувшись на спинку стула. – Нет. Нет. Нет.

Я пожал плечами.

– Все в порядке. Она права.

– Нет, Лэндон. Она неправа. Я люблю свою дочь, но она была совершенно не в себе, когда говорила тебе все эти вещи. Сейчас Камилла переживает свою собственную трагедию. Ее жизнь перевернулась с ног на голову, и я уверена, что в ее мыслях не меньше беспорядка, чем в твоих. Но она совершила ошибку, когда пришла к тебе. Вместо того чтобы говорить с тобой, ей стоило поговорить со своим сердцем. Она должна была посвятить время самоанализу, но она этого не сделала. Страдающие люди часто пытаются задушить свою грусть, причиняя боль другим. Зачастую это происходит не специально, но так бывает. В тяжелые периоды бывает непросто здраво мыслить и принимать верные решения. Иногда ружье направляется в сторону людей, которые не заслуживают расстрела. Ты этого не заслуживаешь, Лэндон. Любая женщина была бы счастлива, если бы ее любил человек с таким сердцем, как у тебя, – включая мою внучку. Ты не понимаешь, каким сокровищем являешься для этого мира, для окружающих тебя людей. Но мы хотим видеть тебя в нашей жизни. Ты нам нужен. Так что, пожалуйста, перестань прятаться. Крепко встань на ноги и примирись со своими демонами. Прекрати бороться с ними и научись их удерживать. Ты не сломан, ты просто сложнее, чем другие. А среди самых прекрасных вещей в этом мире нет ни одной простой.

Я не ответил, потому что не знал, что сказать. Мне было плохо.

Так плохо, что я не верил, что смогу с этим справиться.

– Сделаешь мне одолжение, сынок? – обратилась ко мне Мария.

– Да?

– Пообещай мне одну вещь. Пообещай, что, когда тебя снова охватят темные мысли, когда ты почувствуешь себя ненужным и опустошенным… когда тебе будет казаться, что разум выходит из-под контроля и поглощает тебя целиком… пообещай, что ты к кому-нибудь потянешься. Необязательно ко мне – просто к кому-то, кому ты доверяешь всем сердцем. Не замыкайся в себе, Лэндон. Не отказывайся от помощи. Потому что этот мир нуждается в тебе. Мы нуждаемся в тебе. Я нуждаюсь в тебе. Поэтому не смей думать, что ты ничего не стоишь. Не смей позволять этим мыслям травить тебя. Обещай мне это.

Я кивнул, вытер нос рукой и всхлипнул.

– Обещаю.

– Еще раз, пожалуйста, – попросила она, пронзая меня взглядом.

– Обещаю.

Когда мы закончили ужинать, я помог Марии убрать со стола, после чего направился в свою комнату и взял письмо, которое написал еще до ее прихода.

– У меня есть небольшая просьба, – обратился я к ней. – Вы могли бы передать Шей это письмо?

– Конечно, милый. Я сделаю все, что ты попросишь.

– Спасибо.

Она собрала свои вещи, и я проводил ее до входной двери.

– Спасибо за сегодняшний день, Мария.

– Спасибо за каждый наш день, Лэндон, – ответила она.

Слегка поерзав на месте, она взяла меня за руки.

– Я могу помолиться за тебя перед уходом? – спросила она.

Я немного поморщился, но кивнул. Держа ее руки, я чувствовал ее тепло. То же тепло, что жило в душе Шей. Когда Мария начала молитву, я решил к ней присоединиться. Я не знал, правильно ли поступаю и есть ли в этом хоть какой-то смысл. Но на этот раз я сделал нечто, чего не делал никогда раньше. Во время ее молитвы я закрыл глаза. * * *

После того как Мария ушла, я направился к бассейну и поднялся на трамплин для прыжков в воду. Я сел на самый край, обеими руками держась за его бортики. Опустив взгляд, я посмотрел вниз, на почти неподвижную водную гладь.

Последние несколько недель были тяжелыми. Тяжелее, чем я предполагал. Мне было интересно, испытывал ли Ланс те же чувства, прежде чем покончить с собой. Мне было интересно, как далеко зашел его разум, прежде чем он решился на этот шаг.

Когда я сел на трамплин, меня охватила тянущая, липкая тревога. Я не поднимался на него с тех пор, как Ланс совершил самоубийство. На этом самом трамплине мой дядя провел свои последние минуты. Здесь он сделал свой последний вздох. Здесь он сдался.

Я не хотел быть таким, как он.

Я не хотел сдаваться.

Но мне было так плохо, что мое сердце словно пыталось вырваться из моей чертовой груди.

И все же я все еще не хотел сдаваться.

Слезы сами собой потекли по моим щекам, пока я сидел там, думая о Лансе, думая о себе и о параллелях, проходящих через наши жизни. Потом я подумал о Шей. О вещах, написанных в ее блокнотах. Как она называла меня своей половинкой. Как она клялась, что я уникален, как она убеждала меня не следовать по стопам моих близких.

Затем я подумал о Марии и об обещании, которое я ей дал.

– Я – не он, – сказал я себе. – Я не Ланс. Я не он. Я не он… я… не… он…

Я закрыл глаза и сделал несколько глубоких вдохов.

Затем я открыл глаза, залез в карман и вытащил мобильный телефон. Быстро набрав номер, я услышал знакомый голос и облегченно выдохнул.

– Привет, мам.

– Привет, Лэндон. Ты в порядке? – тут же спросила мама.

Должно быть, что-то в моем голосе показалось ей странным.

– Я, эм… – я прочистил горло и почесал затылок. – Нет. Я не в порядке. Я… Ты мне нужна.

Ее голос моментально стал встревоженным.

– Хорошо, хорошо. Я еду, милый. Я еду. Ты дома?

– Да.

– Оставайся там, милый. Я сейчас же забронирую билет на самолет. Я еду к тебе.

– Спасибо, мама.

– Не за что, детка. Я всегда буду рядом. Всегда, всегда, всегда. Я люблю тебя, я люблю тебя, – сказала она мне.

– Я люблю тебя, я люблю тебя, – ответил я.

Мама позвонила Грейсону, попросив его посидеть со мной, пока она не вернется домой. Грейсон позвонил Эрику. Эрик позвонил Хэнку. Хэнк пришел вместе с Рейн.

Я спустился с трамплина, и все четверо крепко меня обняли. Я рыдал в их объятиях, как чертов ребенок, но они не смеялись над моей слабостью.

Они просто обняли меня еще крепче.

Меня поражало то, что совсем чужие люди оказались для меня настоящими братьями и сестрами. Не по крови, а по сердцу. Настоящими друзьями, которые не покинули меня даже в самую страшную и дикую бурю.

– Простите, ребята, я так облажался, – произнес я, смущенный своими слезами.

– Эй, чувак. – Эрик похлопал меня по спине и пожал плечами.

Затем он произнес то же, что я сказал ему несколько недель назад:

– Кем бы ты ни был, ты останешься нашим другом.

Я их не заслуживал. Я не заслуживал их любви.

Но они отдавали ее мне без всякой платы.