Покаяние. История Кейса Хейвуда

Глава 17.  Мое настоящее…

Онемело.

Все мое тело онемело и не потому, что я просидел на жестком, деревянном полу своей спальни несколько часов подряд. Нет, это от осознания, что Лайла – повзрослевшая версия Мэделин.

Прошла неделя, как я говорил с Лайлой, неделя жизни в своей комнате, не выходя за пределы своих крошечных четырех стен, кроме туалета или для пополнения выпивки.

Диего и Блейн оставили все попытки вытащить меня из комнаты на четвертый день, особенно после того, как я швырнул в них матрасом.

Моя комната разрушена, кровать перевернута вверх дном, комод лежит на полу, а постель – у двери, блокируя проход всем посетителям. То, что было безопасным убежищем, теперь место для раскаяния.

Ящик Marker’s Mark (марка бурбона) стоял передо мной, так же как и множество пустых бутылок. Алкоголь сочился из моих пор, и каждый раз, как ходил в туалет, из меня вытекал кусочек печени, но я оставался безмятежен. Разрушение моего тела было желанным. Оно было почти кайфом для меня.

Моя голова в тумане, пока я разглядывал комнату от разорванных штор до разбитого телефона, который лежал рядом с плинтусом на полу, после того, как я швырнул им в стену. К тому же тут были множество дыр в стенах, где мой кулак врезался в них в поисках небольшого облегчения от страданий, которые я испытывал.

Мои руки отекли, все в синяках и разбиты. Множество трещин испестрило их, а кровь высохла коркой на моих костяшках.

Последний раз я принимал душ неделю назад, и хоть и пах, как гниющий труп, мне было насрать. Единственное, что меня волновало – бутылка в моей руке и как быстро она достигнет моих губ.

Я гордился своей способностью удерживать бутылку в руке, жить на алкогольной диете и бесполезно растрачивать свою жизнь с каждой янтарной каплей.

Я принял вызов.

Я положил голову на руку, которая упиралась в колено, пока другой удерживал бутылку за горлышко. Я уставился на пол, – холодный, твердый пол, – надеясь, что мучительная жизнь подойдет к концу. В моем теле слишком много боли, слишком много сожалений. Я обещал себе, что проживу такую жизнь в мучениях, расплачиваясь за грехи через муки сожалений, но прямо сейчас, я отдал бы все, чтобы она закончилась.

Лайла потеряла своего отца, которого убили руки другого человека. Она выросла в в системе опеки, защищая себя самостоятельно, молясь изо дня в день, чтобы выбраться из своего положения, сбежать из ада, в котором жила.

Сейчас, она живет в разваливающейся квартире, проводя ночи на шесте для похотливых и мерзких мужиков, которые хотят трахнуть ее на заднем сидении, попусту проживает свою жизнь тем, чем зарабатывает на нее.

После всего, что с ней случилось, она ни на кого не полагается, и эта главная причина, почему она не принимала помощь Джетта. Она верила в идею, что самостоятельно способна обеспечивать себя, что похвально, но она заслуживала намного большего.

Предательский треск ступенек сообщили о чьем–то приближении к моей комнате. Я продолжал смотреть в пол, не позволяя комнате кружиться из–за количества алкоголя, пылающего во мне, вместо того, чтобы дожидаться незваных гостей.

В считаные секунды в мою дверь постучали.

– Кейс?

Чертов Джетт Колби. Я бы поспорил на миллион долларов, что он покажется сегодня. Я чувствовал нутром, что он появиться вскоре.

– Убирайся нахрен отсюда, – проворчал я, ощущая эффект алкоголя в своем организме.

Не подчиняясь моим приказам, не то чтобы он стал, Джетт толкнул дверь спальни, но ее остановил матрас на полу. Я мысленно улыбнулся своей попытке забаррикадироваться.

– Какого хрена, – сказал Джетт из–за двери, все еще толкая ее вперед.

– Я могу протиснуться через нее, – проговорила Голди, от чего я застонал.

Какого хрена она здесь делала?

– Не смей, блядь, входить, Голди, – заорал я, поднимая свою голову и заваливаясь набок, разливая выпивку по полу. Сильно запаниковав, я вернул бутылку в правильное положение и наклонил к своему рту, лежа щекой на твердом полу.

Мои вкусовые рецепторы полностью онемели от спиртного, позволяя алкоголю выжигать быстрый и легкий путь по моему горлу.

– Заткнись, Кейс, – сказала Голди. Она пролезла в щель между дверью и косяком.

С того места, где я видел ее, она была пятном ног, покрытых черным хлопком, и длинных, золотистых волос.

– Твою мать, – сказала она. – Какого черта ты натворил?

– Впусти меня, Голди, – попросил Джетт с другой стороны двери.

– Подожди. Комод блокирует матрас, прижатый к двери.

Как в тумане, я наблюдал, как Голди старалась сдвинуть матрас в сторону, пытаясь освободить пространство для открытия двери. Ее каблуки стучали по полу, и она ворчала, пока работала.

Даже если бы хотел помочь ей, я не смог бы. Я едва мог сосредоточиться на том, что она делала, не говоря уже о том, чтобы встать.

Должно быть, она достаточно освободила комнату, раз Джетт вошел внутрь, потому что с моего ракурса на полу, я заметил пару ног в брюках, идущих по комнате.

– Блядь, – пробормотал Джетт, когда вошел и оглядел разруху, которую я устроил. Согнувшись до моего уровня, Джетт попытался выхватить бутылку из моей руки, но я прижал ее ближе к груди. – Кейс, отдай мне бутылку, – предупредил Джетт властным голосом.

– Пошел на хер, – огрызнулся я, поднося горлышко к своему рту.

Горлышко ударило по моим зубам прежде, чем я был способен поднести ее к своим губам. Одним гладким движением, я запрокинул голову назад и ждал, когда алкоголь обожжёт мое горло, но я не был вознагражден сладким привкусом виски. Вместо этого бутылку вырвали из моих рук, а меня толкнули в сторону.

Моя голова завалилась вперед, мышцы шеи больше не работали в соответствии с мозгом.

– Проклятье, – сказала Джетт. – Голди, иди и принеси мне немного хлеба и воды. Мне надо сделать с ним что–нибудь.

– Не слушай его, – ответил я, заваливаясь вперед.

– Иди, малышка, – нежно попросил Джетт.

– Джетт, мне страшно, – голос Голди прозвучал слабо. Впервые в жизни я мог сказать, что она напугана.

– Я разберусь с этим, малышка. Пожалуйста, сходи и принеси немного воды и хлеба, ладно?

– Ладно, – она хлюпнула носом, а потом ушла.

Я ощутил облегчение, после ее ухода. Я наслаждался своим пьяным состоянием…я упивался им, на самом деле…но не хотел, чтобы Голди видела меня таким.

Я не хотел, чтобы она видела меня, помеченным моими демонами, как чертовой алой буквой.

Джетт толкнул меня к каркасу кровати так, чтобы моя голова была на уровне его глаз. Мое зрение размыто, но из того, что я видел, – Джетт был не очень–то счастлив.

– Какого хрена произошло? – спросил Джетт, все еще удерживая мою голову, чтобы я смотрел ему в глаза.

– Ты, выглядишь расстроенным, – подразнил его я.

– Конечно, я чертовски расстроен. Я не видел тебя неделю, прихожу и вижу, как ты напиваешься до смерти. Какого хрена, Кейс?

Я потянулся сквозь дымку к его голове и коснулся его щеки.

– Не плачь, детка.

– Мудак, – сказал Джетт, хватая меня за руку.

– Эй, эй, полегче, блядь, – потребовал я, когда комната начала вращаться.

Мой мир накренился, пока Джетт вел меня в ванную, меня, спотыкающегося всю дорогу. Желудок скрутило, и я знал, что резкие движения станут результатом того, что я вычищу из себя каждую каплю алкоголя, которой запасся.

– Помедленней, блядь, – потребовал я снова.

Джетт не слушал и продолжал тащить меня в ванную.

– Ты пахнешь, как дерьмо, – сказал он, заталкивая меня в туалет.

Холодный фарфор звал меня. Я схватился за край унитаза, направляя голову туда как раз вовремя, когда мой желудок сотрясли судороги и меня вырвало.

Сидеть в собственной грязи, не двигаясь, просто пить, – почти безмятежное состояние для меня, но в ту минуту, как вы передвинули меня, в ту минуту, как вы заставили меня сосредоточиться на чем–то еще, кроме волокон деревянного пола, из–за этого всего алкоголь, который я поглощал всю неделю, был под угрозой выйти наружу, и именно это со мной и произошло сейчас.

Джетт толкнул мою голову в дыру унитаза, убеждаясь, что все выходящее попадало точно в цель.

Холодок прокатился по мне, когда выступил пот на моей коже от судорог желудка. Пока меня выворачивало, я схватился за унитаз, молясь о том, чтобы все, наконец–то, закончилось.

Медленно, мой желудок перестало скручивать, а на его место пришла жгучая головная боль, пульсирующая в моем мозгу.

Я рухнул на пол и положил предплечье на глаза, блокируя флуоресцентный свет в туалете. Моя футболка прилипла к намокшей от пота коже, а в голове пульсировало, пока та располагалась на плитке на полу, умоляя об облегчении.

– Закончил? – спросил Джетт, не выказывая никакой пощады.

– Ага, – прохрипел я. Мое горло горело от смеси желчи и алкоголя. Разговоры – в данный момент инородное понятие для меня.

– Хорошо, – Джетт снова меня поднял, удивляя меня этим, поскольку во мне на пару фунтов мышц было больше, чем в нем. Он затащил меня под душ, укладывая на пол, и включил холодную воду.

Арктический душ капал сверху на меня, очищая туман в моей голове.

Я не корчился, я даже не двинулся с места. Я радовался ледяной воде, превращающей когда–то мой затуманенный взгляд в более ясный сейчас.

Джетт стоял снаружи душа со скрещенными руками и разочарованием на лице.

– Когда ты в последний раз мылся? – спросил Джетт.

– Когда сосал твой член, – ответил я, довольный своим поганым комментарием.

– Рад, что ты находишь это смешным.

– Единственное, что смешно во всем этом мире, – безжалостное невезение, которым меня, блядь, благословили.

– Все, что знаю я, – у тебя идеальная жизнь, а ты растрачиваешь ее попусту, живя в тени своего прошлого и не двигаясь вперед.

– Ты нихрена не знаешь, – огрызнулся я в ответ. – Ты не знаешь, каково быть мной, жить с виной того, что я сделал.

– Ты вообще разговаривал с ними? – спросил Джетт, ссылаясь на Линду и Мэделин. – Ты вообще пытался узнать, как у них дела? В последний раз твоей попыткой стало наблюдение за ними на детском бейсболе. А теперь ты просто скрываешься, как неуловимый мудак, не желая встретиться с ними. Они могут быть в порядке, Кейс, а ты и понятия не имеешь.

– Они не могут быть в порядке. Как может кто–то когда–нибудь оправиться от потери родителя? Черт, ты потерял свою мать несколько лет назад, но по–прежнему страдаешь из–за этого.

Джетт собирался ответить, но потом закрыл свой рот.

Вот, что я, блядь, думал.

Я потянулся и выключил воду. Я сел на дне душа и стянул футболку и штаны, когда Джетт бросил мне полотенце. Я провел им по лицу, а потом медленно встал, позволяя своим ногам привыкнуть к весу своего тела.

Джетт стоял передо мной с руками в карманах, а манжеты его деловой рубашки были закатаны до локтей. Он источал роскошь и власть, но я знал другое. Парень испытывал боль, как и большинство, кто потерял родителя. Я знаю о потери, которая пришла к нему, когда его мать умерла от СПИДа. Я знаю о скорби, которую он испытывал. Я знал потому, что был тем, кто поддерживал его в те мрачные дни, и даже если он и был ослеплен болью, он продолжил двигаться вперед по жизни, как и Линда с Мэделин. Он не мог говорить мне, что больше не думал о своей матери.