Неизменный

Я как раз собиралась ворваться на крыльцо и пнуть коробку в сторону, когда Сойер подъехал к дому. Рычание его двигателя ещё больше распалило меня, и я нетерпеливо ждала, пока он выйдет из своей машины. Джесси с ним не было. Кто знал, где мог быть Джесси. Я не исключала возможности, что Сойер заманил бедного ничего не подозревающего, невинного ковбоя из Колорадо в лес и порубил его на мелкие кусочки. Он был садистским ублюдком.

— Что ты здесь делаешь… — начал он, но у меня не было времени на его притворную невинность.

— Ты зашел слишком далеко. — Я махнула рукой в сторону коробки на его крыльце. В ответ на что, он всего лишь моргнул, делая вид, что не понимает, о чем речь. — Тебе пришла посылка.

Он уставился на открытую коробку, его глаза сузились, челюсть сжималась.

— Это не моя посылка.

Искренность в его голосе стала последней каплей. Я подошла к нему и ударила его в грудь, однако моя рука встретила сопротивление его твёрдого тела. Мне было всё равно, насколько он силен, вынослив и страшен. Записка, которую я сжимала в кулаке была свидетельством того, что он зашел в этой игре слишком далеко.

— Это уже не смешно, Сойер! — крикнул я ему в лицо, снова ударив его. — Я сыта по горло, я устала от того, что ты морочишь мне голову! — Я ударила его ещё раз, а затем швырнула скомканную записку ему в лицо. — Я бросила тебя. Замечательно. Вот и всё! Я сказала это. И я сожалею, что сделала это. Ладно? Это делает тебя счастливым? Мне жаль, что я оставила тебя. Я знала, что это дерьмовый поступок. Я знала, что ты будешь опустошен. И я все равно это сделала. Мои причины касаются только меня, но знай: они были намного важнее, чем твое бедное разбитое сердце. Я знала, во что ввязываюсь с тобой, когда мы были детьми. И я знала, что я теряю, когда уходила. Но причина, по которой я ушла от тебя стоила всего. Ты понимаешь? Всего. И мне искренне жаль, что теперь ты меня ненавидишь. Мне жаль, что ты не можешь отпустить нас, или то, что произошло, или всю эту чушь между нами. Мне жаль, что ты мстишь мне из-за этого. Но тебе нужно смириться! — В один момент я кричала и дрожала от гнева, а в следующий, гнев внезапно отступил, и я едва смогла прошептать своё следующее требование. — Ты должен отпустить меня.

Он уставился на меня, сжимая челюсть и сверкая глазами. От него исходила чистая, неконтролируемая ярость. Я прижалась спиной к боковой стенке дома, и прежде чем поняла, что происходит, мои руки были прижаты к бокам. Он сжал их в безжалостной, сокрушительной хватке, и я даже не успела подумать о том, чтобы сопротивляться.

— А ты можешь отпустить меня, Каро? Ты нас отпустила? И все эту чушь между нами? — его тело прижалось к моему, прижимая меня к дому и своей груди. Я почти что не могла дышать, не говоря уже о том, чтобы рационально мыслить или продолжать свою гневную тираду. Он опустил голову, приблизив наши лица друг к другу. Я чувствовала его дыхание на своих губах. Его руки ослабили хватку на моих руках, но не отпустили. Мое сердце колотилось так сильно, что я была уверена, он мог это чувствовать, я знала, что оно отражало биение его сердца, подражало ему, гналось за ним. — Ты можешь отпустить меня, Шестёрка?

Его губы оказались на моих прежде, чем я смогла ответить. Сокрушая, наказывая… побеждая меня. Я была так потрясена, что могла лишь стоять и позволять ему целовать меня.

Но его это не остановило. Его губы скользнули по моим так, как никогда прежде. Это был не тот милый, нежный, знакомый Сойер, в которого я влюбилась в детстве. Это был человек, который провел пять лет в тюрьме в одиночестве, брошенный, ожесточенный. Это была его шокирующая трансформация, выставленная напоказ. Его мускулистые руки и широкая грудь. Его темные, более серьезные глаза и твердая, точеная челюсть. Это был человек, который прошел через ад и выжил.

— Давай, Каро, — прорычал он мне в губы, схватив и грубо встряхнув мои руки. — Борись со мной.

Мой рот ответил прежде, чем мой мозг смог понять, что он имел в виду. После единого вздоха его язык был у меня во рту, уговаривая меня поцеловать его, напоминая мне, как легко мы поджигали друг друга, соблазняя меня уйти в мир, в который я идти не хотела.

Но я ничего не могла с собой поделать. Как я могла отпустить его пять лет назад? Нет, нет, я этого не делала. Да и как я могла, когда он был так глубоко внедрен под мою кожу.

Меня пронзили ощущения, которые возбуждали мои изодранные нервы так, как ничто другое за последние пять лет. Я чувствовала его повсюду. Его твердое, безжалостное тело, прижимающееся ко мне, его массивные, мускулистые бедра, удерживающие мои, его грубые, мозолистые ладони, держащие мои руки. Его губы прижимались к моим, борясь, воюя, поклоняясь.

Из меня вырвался стон, такой же слабый, как моя собственная воля. И все же я целовала его в ответ. Я позволила его языку переплестись с моим, а моим губам прижаться к его, мои зубы царапнули его мягкую нижнюю губу так, как я знала, он любил. Независимо от того, что произошло минуту назад, мои ноги раздвинулись, чтобы одно из его бедер могло втиснуться между моими. И мое дыхание сбилось, желудок перевернулся, а сердце разорвалось надвое.

Разделённое пополам между тем, чего я хотела и что мне было необходимо, мои прошлым и настоящим, жизнью и смертью.

Его бедро прижалось к моей сердцевине, посылая спираль желания сквозь меня. Я так давно никому не позволяла так прикасаться ко мне. Я не хотела ни одного мужчину со времен Сойера. Интенсивность этого чувства была такой острой, что причиняла боль.

Он отпустил мои руки, чтобы обхватить меня за талию и притянуть ближе к себе, полностью прижимая меня к нему, позволяя мне чувствовать его всего. Мои руки сжимали его свитер, для устойчивости. Но я не отстранялась.

Ни на дюйм.

Позади нас проехала машина, и этого звука было достаточно, чтобы привести нас в чувство. Он опустил меня на землю, потому что, очевидно, я пыталась взобраться на него. Я ослабила хватку, которую держала на его рубашке. Он снял свои покосившиеся очки и сунул их в карман брюк.

Но это было единственное действие, которое он совершил. Он не отступил ни на шаг. Он не убрал ногу с интимного места между моими ногами.

Выражение его лица было дерзким, полным удовлетворения.

— Полагаю, так ты отпускаешь меня?

Если бы я не думала, что он запрет меня в своём домике, чтобы преподать мне урок, я бы ударила его по самодовольной физиономии.

— Отвали, — прорычала я, моё горло саднило от непролитых слез.

Его рот приподнялся в полуулыбке, но он поднял руки в знак капитуляции и сделал шаг назад.

— Всё в порядке, Кэролайн. Не сходи с ума. Это не из-за тебя. Это просто вся эта чушь между нами.

Я стиснула зубы, снова ненавидя его за то, что он бросил мои слова мне в лицо. Я хотела, чтобы он чувствовал то же самое, что и я. Я хотела, чтобы он чувствовал себя так же ужасно, как и я, потерянным и разрушенным. Я хотела уничтожить его так же, как он только что уничтожил меня.

— Мне жаль, что я не предупредила тебя раньше, Сойер. Так что слушай: твоё грандиозное очевидное предостережение принято. Я снова убегу. Не сегодня. Не завтра. Ни в один из дней, который ты сможешь предугадать. Но я сделаю это снова. И на этот раз, ты никогда больше меня не найдёшь.

Я оттолкнула его, не дожидаясь его ответа, и направилась обратно в офис. Он не пытался остановить меня, а я не обернулась, чтобы посмотреть, волнует ли его это вообще. У меня были другие причины для беспокойства. Например, как сдержать свое обещание оставить его. И вывезти Франческу и Джульетту из этого города, подальше от него и мира, которому он всегда принадлежал.