Любовь по Нерасчету

Глава 24. Расплата

Дарья

Расплата наступила вполне закономерно, но всё равно неожиданно. Потому что закончилось всё намного быстрее, чем я ожидала. Хорошо, что мы "пасли" наших голубков безостановочно — правда, только снаружи. Устанавливать в квартире скрытые камеры я Аверину категорически запретила: это неэтично и к тому же — мало ли кто будет иметь доступ к записям, а процесс-то интимный. Нет, ясен пень, ничего такого моя сестра в незнакомом месте со своим шефом вытворять не станет, но всё-таки…

Короче, уже примерно через час-полтора Никита высунулся с балкона и заорал первому попавшемуся мальчишке, забредшему во двор:

— Эй, парень, поднимись на 15й этаж, квартира 146. Получишь тысячу рублей за один звонок!

Пришлось спешно отпирать их, чтобы, не дай бог, не восстанавливать потом чужую взломанную дверь.

Вот хитрец! Оставалось только надеяться, что он придумал это с самого начала, а прошедшее время использовал по назначению. По их с Соней поведению этого, правда, нельзя было понять. Они как ни в чём не бывало выбрались из квартиры, спустились на лифте и спокойно проследовали к машине, не держась за руки. И как понять, получилось у него сломить эту упрямицу или он махнул рукой на это безнадёжное дело?

Когда роскошный автомобиль Сониного начальника с негромким рыком покинул парковку, мы с Авериным вышли из укрытия.

— Ну что, мелкая, миссия комплит! — с нахальной уверенностью заявил этот здоровяк.

Я нахмурилась:

— План у тебя оказался не особо мощный, видишь, как они легко выбрались? Мне нужно было заточение на несколько часов минимум, а лучше на ночь!

— Да? — Аверин набычился, навис надо мной своей тяжёлой челюстью. — Может, у тебя был план лучше, или ты заморочила с десяток людей, чтобы всё устроить, или потратила на это хоть одну копейку?

Я принялась аккуратно, потихонечку отступать:

— Сева, ну что ты… Конечно, ты молодец, столько всего придумал и организовал…

— И жду свою награду!

— К-какую именно?

— Целуй, чёрт тебя дери, прямо сейчас!

Я проглотила комок в горле. Отступать было некуда. Вытянулась струной, сжала кулаки и зажмурилась в ожидании поцелуя, но Аверин недовольно, глухо, угрожающе зарычал:

— Нет, Калинина, я сказал: ТЫ целуй!

О, господи, что за наказание… Точно! Это наказание. За вмешательство в чужую жизнь. Нельзя так делать, это плохо — вот судьба меня и наказывает.

С самым несчастным лицом, какое было в моём арсенале, я шагнула к нему, привстала на цыпочки и положила руки на мощные мускулистые плечи.

— Дурочка! — выдохнул мне в лицо Сева густым ароматом мятной жвачки. Подхватил за талию одной рукой, другой — за голову. Чуть приподнял над землёй и поцеловал так неожиданно нежно, что я всерьёз начала сомневаться, тот ли это парень. Может, это кто-то другой, в маске, как Фантомас?

Чтобы помочь ему держать меня, пришлось обхватить его кабанью шею двумя руками, а одна моя нога сама поднялась, непроизвольно согнувшись в колене.

Мне показалось, что мы целовались добрых два часа — и как только он не уставал держать меня на весу?! — и в конце концов пришла к выводу, что это был не такой уж ужасный первый в моей жизни поцелуй (тот насильный во дворе я не считаю).

— Ну что, ты поняла наконец? — самодовольно осведомился Сева, прервав наш бесконечный поцелуй.

— Что поняла? — скептично приподняла я бровь.

— Какое счастье выпало на твою долю!

Я фыркнула. Ловко, в одну секунду выскользнула из его рук и бросилась прочь. Пробежала метров триста, наверное, и вдруг поняла, что не слышу за собой догоняющих шагов. Обернулась и увидела стоящего в трёхстах метрах от меня Аверина — со сложенными на груди руками и выражением лица плантатора, который уже спустил собак на беглых рабов и теперь спокойно ждёт, пока первые притащат ему бездыханные тела вторых.

— Ты всё равно моя! — крикнул он мне, приложив руки рупором ко рту. — На неделю! Бегай сколько влезет!

Я упёрла руки в бока и гневно топнула ногой. Но на этом всё. Больше я ничего не могла сделать. Потому что уговор дороже денег.

Постояв ещё немного, я с недовольным видом вернулась. Раз всё равно мне никуда от него не деться, пусть хоть домой отвезёт, а то мы чёрт знает где, на окраине города.

И тут со мной случилось настоящее счастье. Мотоцикл.

— А может, на такси? — робко предложила я, всё ещё не веря счастью.

— А коня я куда?

— Ну да…

— Да не ссы, мы не к тебе, и в шлеме тебя никто не узнает.

— Не ко мне? А куда?

— Ко мне.

У меня аж похолодело в животе.

— За-зачем?

— За хлебом с маслом! Потом скажу.

Я сделала шаг назад:

— Не поеду!

Аверин закатил глаза:

— Какая же ты вредная, Калинина! Когда ты уже мне доверять начнёшь?

— Тебе — никогда!

— Придётся! Ты моя девушка, и я использую этот факт на сто процентов, даже не надейся съехать с темы!

— Что ты понимаешь под ста процентами? Спать не стану, даже не надейся!

Аверин разразился гомерическим хохотом:

— А может, передумаешь ещё. Сама попросишь… я знаешь, как хорош в постели? Ну, ты уже и сама по поцелуям поняла…

— Ничего я не поняла, потому что выборки никакой нет, с чем сравнивать. Я даже понятия не имею, что эта фраза означает: "хорош в постели", особенно по отношению к такой зелёной сопле, как ты. Но повторю ещё раз: спать-не-ста-ну! — а если будешь настаивать, пожалуюсь куда следует!

— Да успокойся ты! Никто на тебя не покушается, скелетина! Поедем сейчас ко мне — коня поставим — а потом в город гулять. В кино и кафе-мороженое.

Я ушам своим не поверила. Он уже приглашал как-то, но это же был подкат. А теперь, когда я вся в его лапах, беззащитная и безотказная — он должен был заставить меня делать какую-нибудь гадость навроде массажа его вонючих стоп…

— Зачем это тебе?

— Ты моя девушка, забыла уже, что ли?

— Но… я же и без всего этого буду твоей девушкой…

— И что? А я, по-твоему, что с девушками делаю? На крюках их у себя в подвале развешиваю?

— Это намного вероятнее, чем кафе-мороженое, — покивала я.

Сева махнул рукой:

— Лучше помалкивай и надевай шлем.

Мотоцикл у него был совсем небольшой, мы еле разместились вдвоём. И ехали очень долго. И не слишком быстро. Но я всё равно страшно кайфовала, обнимая мощный Аверинский торс и ощущая, как встречный ветер обдувает мои голые коленки.

На месте меня ждал ещё больший сюрприз. Оказалось, что Сева живёт в частном секторе, в небольшом и довольно скромном домике — свежевыкрашенном, но заметно стареньком. Внутрь мы заходить не стали, только завели мотоцикл в гараж и отправились на автобусную остановку. Держась за руки.

— Как-то не так я себе представляла твоё жилище, — призналась я Аверину, чувствуя, как безвозвратно утекает моё предубеждение к этому парню. Судя по его самоуверенности, я думала, он мажорчик, который ни в чём не знает отказа…

— А как? — криво ухмыльнулся он. — Двухэтажная квартира в центре? Тогда бы я в этой лоховской школе не учился.

— Кем работает твой папа?

— Чувак, который поучаствовал в моём зачатии, ты имеешь в виду? Он судья в М-ском районе.

— А… они с мамой в разводе?

— Неа. Никогда не были расписаны. Он от жены гулял. И вот — нагулял меня.

Я не смогла выговорить ни слова — обогнала его, встала спереди лицом к лицу и бросилась на шею.

— Дура! — обругал меня Сева, пытаясь отодрать от себя.

Но я вцепилась, как клещ, в его рубашку и принялась покрывать гладко выбритое лицо поцелуями.

Сева оторопел, замер, а потом разомлел, стал сам подставлять щёки, как кот, выпрашивающий ласки. Наконец поймал мои губы губами, и мы снова нырнули в этот завораживающий, бесконечно длящийся поцелуй.

— Не жалей меня! — прошептал потом парень прямо мне в губы. — Это глупо и… неприятно.

А сам прижимает к себе двумя сильнющими руками за талию и буквально облизывает губами, как будто ему совсем даже наоборот — очень приятно. И мне тоже… врать не буду — нисколечко не противно.

— Аверин! — вдруг раздался откуда-то из-за моей спины противный визг. — Вот ты где, г**на кусок! А я бегаю, ищу его по всему району! Развлекаешься с очередной ш***вой, чёртов м**ак?

Севины руки прижали меня к его твёрдому торсу ещё чуть сильнее, и он уже набрал воздуха в лёгкие, чтобы ответить скандалистке что-то "доброе" в тон, но я его опередила — выбралась из объятий (злость придала мне сил), развернулась на 180 градусов и, встретившись лицом к лицу с вульгарно размалёванной крашеной блондинкой, совершенно спокойно произнесла:

— Так что же ты злишься, подруга? Ты радуйся: м**ак наконец оставил тебя в покое и променял старую ш***ву на новую, — и указала сначала на неё, а потом на себя.

— Ты… ты… — зашипела она, явно не зная, что ответить — только скалила зубы и крючила пальцы с длинными острыми отросшими ногтями кроваво алого цвета, как бы угрожая. Наконец нужные слова нашлись: — Гадина! Ш**ха! Я тебе отомщу, стерва!

Тут Аверин не выдержал и вмешался, отодвигая меня рукой за свою спину:

— Только попробуй, Киселёва! Такого огребёшь — пожалеешь, что родилась!

— Ты… Ты встречаешься, что ли, с этой уродиной?! Ты меня на неё променял? МЕНЯ?!

— Никого я ни на кого не менял. Я тебе ещё месяц назад сказал, что между нами всё кончено. Если ты не захотела услышать, это твои проблемы.

Он сказал ещё несколько таких же ласковых и вежливых фраз, и ей пришлось убраться, как побитой собачонке. Но я поняла, что конфликт не исчерпан, и этот блондиничий позор ещё аукнется Севе, а может, и мне. От этого меня разобрал истерический смех вперемешку со слезами. Аверин принялся меня утешать, заодно уверяя, что никакая я не уродина, а совсем наоборот — настоящая красавица, а уродина — сама эта Янка. И что он давно обо мне мечтает, но не знал, как подкатить, потому что я такая независимая и к тому же ужасная язва — вот и выходил у нас конфликт за конфликтом, но теперь-то всё наконец наладится.

Закончилась эта сердечная исповедь, разумеется, очередным мэйк-аутом*, как их называют американцы, и я с ужасом осознала, что этот нахальный упырь начинает мне нравиться. Более того, я начинаю привыкать к его нежностям — и как потом стану обходиться без них, когда всё закончится?

Ладно, подумаю об этом завтра…

*make out (амер.) — очень страстный поцелуй.

София

Перед разговором с сестрой я специально себя накрутила. Потому что после целого дня, проведённого наедине с шефом, в голове была одна сахарная вата. Розовая и с блестяшками. Он просто утопил меня в нежности и заботе, проявляя свою тираническую сущность только в бескомпромиссности этой самой нежности и заботы: стоило мне попытаться вырваться из его надёжных и любящих лап и заикнуться о какой-нибудь там работе, как мне затыкали рот… губами и целовали до полного беспамятства. Моего. Так, чтобы совсем соображать перестала.

Несмотря на то, что ещё с утра стол у начальника дома ломился от всевозможных закусок, по возвращении из лжепашиной квартиры он заказал полноценный обед в доставке, да ещё и торт.

— Ты же любишь сладкое! — возражал Никита на все мои протесты.

— И что? Я люблю принимать ванну, но не лежу ведь в ней целыми днями…

На моё замечание о ванне шеф многообещающе сверкнул глазами и пробормотал как бы невзначай: