Вновь

15

Клот все так же топтался на месте: еле живой, поддерживаемый невидимыми силами в предсмертном состоянии. Бэккер шел к нему спокойно, внимательно разглядывая все вокруг и строя в голове план… какой-то план. Но когда Клот заметил его и выставил свободную руку вперед, времени на стратегию не осталось.

— Я думал, откажешься, — чуть ли не простонал болезненным голосом Клот, пока что-то делал в своем напульснике. — Человек с другой планеты, прародительницы нашего Монолита!

— Это Осколок у тебя? — Бэккер сохранял сдержанную осторожность.

Клот помахал перед ним правой рукой с зажатым детонатором и заговорил, глядя прямо в глаза, при этом порой скалясь и с трудом держа контроль над телом. В голосе происходила необычная борьба между ядовитой жестокостью и артистичным презрением.

— «Слово свидетеля непоколебимо сомнениями слушающих» — это слова Наставления, Бэккер. Мать и Отец создали нас в этом мире среди черноты, откуда даже других звезд не видно, оставили нам всем Наставление, которое вам было удобно забыть! Почему? Бэккер, почему вы противитесь истине наших создателей, тех, кто желал единения мира и созидания жизни?

Бэккер в момент напоминал Козырева тяжелым взглядом и нерушимой фигурой. Казалось, он так и будет тянуть время, но тут Клот заговорил о том, что не могло не пошатнуть его броню, зародив нездоровую интригу.

— Осколок — это враг всего живого в этом мире. Осколок — это разрушительная болезнь! Я видел его след, я знаю его суть, и я не позволю тебе использовать его! Опус осквернил Наставление ради власти над жизнью, поставив свое слово выше слова Свидетеля. И не боитесь вы разрушений, ибо вы и есть разрушения, потому что возомнили себя большим, чем Мать и Отец! А ведь это они дали нам понимание мира и ценность нас самих как той же жизни этих планет, и я, сейчас и здесь, Бэккер, вопреки твоему желанию несу Слово Свидетеля, ибо я стал свидетелем преступления против жизни! Первые сыны призваны защищать Наставление от нападок болезни, от таких, как ты, Бэккер!

Не успел Клот толком откашляться после яростной речи, как Бэккер заметил движения за правой окном. Аккуратно одна женщина ушла назад и скрылась за остальными, потом другая, следом и третья. Справа же, где были новорожденные, в дальнем углу появился солдат, желавший, как показалось Бэккеру, медленно и не спеша эвакуировать детей. И тут сам Бэккер чуть не усугубил ситуацию из-за долгого взгляда в сторону, за которым уже вот-вот собрался проследить Клот. Но внезапно со спины Бэккера появился отец Насти — Игнатий. Он аккуратно подошел и встал перед Бэккером, привлекая к себе все внимание Клота, дабы тот не увидел эвакуацию гражданских. Если этот кризис и мог стать еще более непредсказуемым, то стал.

— Здравствуй, Клот. — Неприкрытое сочувствие привлекло внимание и способствовало появлению внутренней борьбы у главного агрессора. — Давно мы не виделись. Расскажешь мне, к чему… все это? Может быть, я помогу, как друг, как человек, который неплохо знает тебя и верит в то, что все можно исправить.

— Вам не понять.

— Но я хочу понять. Расскажи, у нас полно времени.

— Как раз времени уже и нет.

— Ты же еще ничего плохого не сделал. Клот, пожалуйста.

— Спросите у него! — Клот подошел ближе и рявкнул: — Зачем он прилетел! Здесь плохой не я — он! Враг Матери и Отца! Спросите! А я скажу, потому что ваша дочь Настя — участница грядущего ужаса. А знаете, откуда я знаю? Потому что один из них! Этих людей, что присланы Опусом лишь для одной цели: найти последователей технократии и провести эксперимент! Да, эксперимент в Монолите над людьми, чьи потомки сто лет назад прибыли сюда! Наставление было заложено в основу новой религии именно для того, чтобы создать просветительское общество, а потом в одной гребенке закрепить в истории вред от великой правды Наставления. Зачем? А потому, что человечество сбилось с пути и лишь Наставление способно вернуть нас к истинной цели Матери и Отца! Опус уже давно следит за всеми, ведет свой отчет о каждом, собирает сведения и готовится к уничтожению нас всех! Я знаю это, Бэккер знает это, именно для этого ему и нужен Осколок — чтобы начать эксперимент планетарного масштаба над материей, не должной касаться человека, но технократам плевать! Когда Осколок обретет свое величие, то все здесь погибнут, а Опус получит результаты полевых испытаний артефакта. Да, мы нашли его там, на Авроре, раскопали древний город первых людей, потому что ничего святого нет для Опуса! Вы думаете, почему рождаемость низкая с каждым годом? Потому что Опус так хочет! Как и частая смертность от вирусов и бактерий Комы, как и низкая продолжительность жизни простых рабочих, но не у Техгруппы!

— Чего же хочешь ты? — громче желаемого спросил папа Насти, поглядывая периодически в стороны за работой эвакуации.

— Вы знаете, что нас было пятнадцать человек вначале? Знаете! Пятеро были отправлены по приказу Опуса в Топи… Они так и не вернулись, потому что целый континент содержит в себе леса и болота, которые убивают человека за мгновение, но при этом мы дышим воздухом в пустыне — вам не кажется, что это не просто так?! Даже спутники Эфира не смогли просканировать Топи. Магнитное поле там другое, представьте себе, техника отказывает, но при этом мы берем воду из океана, прогоняем через десяток фильтров, и она, ура, не убивает! А вы знали про эксперименты в Тиши? А про армию роботов, которые запрещены на Монолите, но генерал строит ее, потому что знает, что грядет война! А про Южный и Северный полюса? Мы не просто так туда не лезем! Нас ждет война, которую мы проиграем, если я не справлюсь! Я!

— И как ты это сделаешь?

— Когда Аврора развалилась и там выжил лишь один человек — основатель Монолита, великий Пернат, то тем самым был заложен крепкий идеологический фундамент. Все эти двенадцать лет наша Техгруппа нанесла столько ущерба, что общество подошло к краю нового этапа познания и построения нового фундамента. Нас осталось уже мало, почти все погибли, но хватит одного, чтобы лишь подтолкнуть. У нас есть общий враг, который не считается с нами, который презирает нас, и я, здесь и сейчас, создам новый прецедент, столь сильный и немыслимый…

— Но это не обязательно! Давай все решим мирно, время есть, я позвоню Катарине, и мы вместе…

— Вы хороший человек. Мне жаль, но для создания сильного будущего нужно показать слабость настоящего. Я готов принять клеймо монстра, если это спасет нас всех от грядущей смерти.

— Почему ты считаешь это единственным выходом? Помоги мне понять, пожалуйста. Дикисян не хотел бы такого, как и Петя и Настя, они твои друзья и сейчас…

— Мы не можем не быть жертвами, надо лишь выбрать, во благо чего. Хорошие люди останутся в памяти героями, а вот другие… — Клот закончил злобным и презрительным взглядом на Бэккера. — Ты открыл мне глаза на правду, Бэккер, спасибо тебе. — Клот взял свободной рукой кейс и, держа на весу, показал его. — Ты хотел Осколок… ты его получил.

— Смерти ничего не изменят! — вырвалось из уст Игната эмоциональным порывом. — Мы должны спасать — не разрушать! Все эти слова были…

— Услышаны каждым человеком. — Бэккер и Игнат от удивления переглянулись. — Сначала я глушил связь, потом подключился ко всем напульсникам, заблокировал правительственные профили и дал людям услышать правду. Слово Свидетеля нерушимо. Козырев не смог даже со мной справиться, не смог закрыть одну трансляцию одного человека. Как он собирается противостоять Опусу?

Глаза Клота горели ярким пламенем ненависти, эхо женских криков прорезало саму материю, время словно растянулось — и все это коснулось Бэккера столь сильно, что последующее пришлось вспоминать. Потому что если он стоял на месте и просто смотрел, то нечто более чем интуитивное связало настоящее с уже грядущим, позволив Игнату на неведомой ранее отваге накинуться на Клота. Обхватив его и подняв, словно мешок, отчаянный отец побежал вперед, прямо к открывшимся дверям лифта. Саму шахту военные использовали для сближения с противником, специально обесточив ее, дабы лифт стоял на первом этаже и не мешал им. К сожалению или нет, вряд ли будет найден ответ на вопрос: папа увидел открытие дверей и решился на отчаянный шаг, либо же все просто совпало? Но одно ясно наверняка: если бы не этот героический подвиг — Бэккер был бы мертв. Взрыв произошел уже в шахте.