Вновь

31

Ее взгляд, поворот головы, ориентация в пространстве, да даже вздох — и тот был словно чужд этому месту. Любовь не просто излучала уверенность, она будто бы поглощала всю энергию вокруг и заменяла своей, принижая невидимой силой любую волю. В ней не было ни грамма страха или сомнения, все ее поведение можно было описать емко — власть. При этом власть не привычную — деньги или статус: тут было нечто совершенно неподвластное пониманию Козырева.

Люба рассматривала полноразмерный портер Перната — основателя Монолита — тщательно, подмечая каждый мазок краски и состояние холста. Таких картин по пальцам сосчитать — редкость для Монолита, не в последнюю очередь из-за малого количества знаковых имен и лиц планеты Комы. Ее так увлекло лицо сорокалетнего крепкого мужчины с густой черной бородой и обрамляющими добрые глаза и легкую улыбку волосами, что недалекие умы прозвали бы ее, как это ни символично, влюбленной. Но на деле, как вскоре понял подошедший почти вплотную Козырев, неестественный для Монолита типаж лица и харизмы вновь оказался не таким однозначным на определение.

— Пернат правил Монолитом с основания — шестьдесят четыре года. Умер в девяноста девять лет. Великий человек, без которого это место было бы совершенно другим. — Козырев произнес это спокойно, внимательно следя за взглядом Любы. Выждав паузу, он задал главный вопрос: — Вы его знаете?

Когда она повернула голову, то обезоружила его все той же непоколебимой властью без заметных оттенков человеческих слабостей. В момент и вовсе кажется, что смотрит она не на него, а скорее сквозь него. Люба посмотрела еще раз на портрет, кратко и невинно улыбнулась, словно ребенок обрадовался чему-то простому и доброму, и смиренно села за стол переговоров. Не сразу, немного подумав и проследив за реакцией ожидания, Козырев все же сел напротив, позволяя ее доминированию затмить опаску за свою жизнь, если таковая вообще присутствует у этой женщины.

— Мне повезло быть осведомленной о вашем честном слове и здравом ходе мысли. Свойства редкие, почти чужеродные во многих кругах. Открывают созидателям исключительно мрачную перспективу быть потерянными в распрях чуждых и одинаковых столь же легко, как быть обманутым после заверенного словами — не делами — доверия. Сейчас ваши люди доверили мне их жизни и будущее, возобновив строительство этого места для их детей, внуков и правнуков. Они ведомы верой, пусть я и подкрепила свою позицию делом, но не стены придают им опоры, как и не моя рука поверх металла позволила мне быть здесь. Наша общая вера в единство…

— Хватит. — Козырев поступил вопреки своим убеждениям, непростительно долго подбирая тон и эмоцию для одного-единственного слова. Лицо ее на этот неотесанный и достаточно громкий для напускной уверенности выпад замерло в интересе, глаза же пробились в его мысли и оставили свой след, словно приятная заноза. — Я не прочь дослушать вашу речь, но сейчас время — это самый ценный ресурс. Чем быстрее мы придем к общему, тем больше спасем жизней.

— Когда-то и у меня было особое отношение ко времени. Сейчас я уверена в одном — время не интересуется жизнью, не переоценивайте и не недооценивайте, такие критерии чужды в этом вопросе.

— Я сразу обозначу свою позицию, иначе мы так никуда и не придем — вы смогли каким-то образом нейтрализовать железную охрану.

— Я лишь спасала людей от того…

— Но вы не спасли. Нейтрализовано целых восемь солдат — приемлемая цифра, ущерб был ожидаем. Единственное, почему я остановил работу остальной сотни таких же, состоит лишь в одном — вы. На Монолите физически не может быть лишних людей. У всех граждан есть идентификатор, каждый имеет работу и должность, потому что мы индустриальный город, мы здесь, чтобы работать и создать крепкий фундамент для будущих поколений. Но вы, Любовь, не числитесь ни в одном списке, учете или базе данных этой планеты. Вы не заключенная Комы, не сотрудник Техгруппы с Опуса, не уж тем более с границ Топи. Впервые за сто лет у нас есть лицо, которого нет в системе. Пластическая хирургия в Монолите отсутствует, воспитать ребенка вне системы невозможно, каждый прилет с Опуса проходит тщательное одобрение. Это настолько невероятно, что мы даже не подготовили защитников к такому. Вину признаем, впредь будем иметь и такой вариант. Но меня куда больше волнует вопрос, не кто вы, а откуда вы.

— Значение это имело бы при наличии хоть кого-то еще. Я одна и никого более привести за собой не имею возможности. Да и разве есть у вас время на бесценок информации? Ваши слова подтвердили обратное.

— Не согласен. Вы бросили свой дом или убежище по какой-то причине. Что вынудило вас покинуть то место? Это угрожает Монолиту? Раз вы были одни, то как давно? Где ваши родители? Как видите, вопросов у меня много и каждый имеет отношение к будущему Монолита.

— Вы боитесь меня?

Вопрос этот прозвучал не сразу, понять его истинную суть было невозможно, уж так хорошо она держала до сих пор раздражающую власть в своем поведении.

— Да.

— Жители Монолита же боятся Опуса. Они не хотят перемен, пусть их и не избежать. Их приучили к порядку и дисциплине, которые лежат в непоколебимой уверенности завтрашнего дня. Каждый знал свое место, привносил свой вклад, встречал опору рядом и становился опорой для следующего — настоящее строительство с верой в нечто большее, дающее каждому из всех маленькое предназначение добавить в этот мир нечто маленькое, но в успех великого. Теперь же эти люди столкнулись с провокаторами беспокойства и разрушителями порядка. Устранение раздражителя является неотъемлемой частью познания мира ради нахождения своей роли. На что вы рассчитывали, когда позволили ученым с Опуса вмешиваться в естественный порядок жизни этих людей? — После этих слов ее пронзительный взгляд чуть смягчился под несколько наивной улыбкой. — Мы с вами достаточно умны, чтобы видеть этот мир с другой, непривычной для людей, высоты.

— Вас нет в системе, нет родственников и начальства — объясняться не перед кем. А люди, те самые, которым вы дали ложное обещание в спасении… они переживут. Прямо сейчас я могу инсценировать ваше нападение на меня, дав себе непреклонное перед парированием доказательство.

На ее лице не дрогнула ни одна мышца. Вид был таким, как обычно смотрят на беспочвенные угрозы от того, чьи действия и даже мысли, как минимум в данный момент, разрешены именно ей.

— Я сама решилась на переговоры. И я жду, когда мы их начнем.

— Чего вы хотите?

— Восстановить работу церкви. Дать людям вернуться к работе. Вы получите работающий Монолит, мне будет достаточно заботы о будущем.

— Слишком просто.

— Негодование к этому мне чуждо. «Ценить надо понятное, ради распознания важного».

— У меня уже был один Наставник — предал наши идеалы и воззвал к революции.

— Я хочу это закончить.

— Зачем? Монолит не ваш дом.

— Для кого-то идеология, для большинства — вера. Спасение жизней в угоду созиданию произрастает в каждом поступке ищущего предназначение. Желай я иного, уже бы возглавила людей и оставила бы вам лишь капитуляцию.

— Как вы расправились с защитниками?

— У меня есть дар.

После этих слов она сняла перчатку с левой руки. Пальцы и кисть были покрыты маленькими, меньше ноготка мизинца, камешками, больше походившими на странные фрагменты мозаики. Между ними живой плоти оставалось на пару миллиметров и меньше, но при этом сами эти белые, почти плоские камешки выглядели мягкими, поддаваясь изгибам и движениям кожи. Выглядело не просто красиво — завораживающе. Любовь со всех сторон показала руку, чуть-чуть задрав рукав, и дала понять, что они распространились и на предплечье, после чего надела обратно перчатку. Лицо ее в этот момент, как подметил Козырев, все же проявило отличие от уже обычного — стало печальнее.

— Я буду откровенен. Ваши слова стоят очень малого. Куда надежнее с моей позиции загнать людей в углы, дать им выдохнуться, дождаться капитуляции, устроить показательные казни, посадить часть в тюрьму, потом же усилить контроль, дабы через пару поколений немного переписать историю и…

— У нас нет столько времени. — Эти слова были громом, чья молния пронзает насквозь. Тон и взгляд ее были особенными, безошибочно доказывающими ее осведомленность и несостоятельность его лжи. — Вы не могли не догадаться, что мое появление не вызвано случайностью. Редкие скажут — стратегия, большинство укажут на везение, я скажу — судьба. Но ее непоколебимость преувеличена.

— Я не верю в судьбу. — Люба молчала, говоря глазами больше, чем он мог понять, что подталкивало более не играть в игры. — Я не люблю лгать, но порой приходится. Я знаю, откуда ты, Любовь. Знаю, кто ты. Но мне нужно было понять, прав ли мой единственный во всем мире настоящий друг насчет тебя.

После этих слов Козырев достал из ящика стола небольшую деревянную коробочку с вырезкой и поставил на стол. Впервые лицо Любы выразило человеческое удивление.