Стихотворения

2. Капитан Воронихин

Столб телеграфа к югу направился,
Ласточка во фраке – нотой косой.
В бемолях Шопена,
         в диезах Штрауса
Танцует на поверхности лодка-фасоль.
А слева, под лесом
          (Откуда вылазки
Горцы на банды в девятнадцатом вели),
Семью крейсерами вырос Ворошиловский[120],
Башнями причалили эти корабли.
Пальмам букетами качаться нравится,
По самую макушку расчесан фонтан, –
И лестницу (к приему) выскребла здравница:
Милости просим, товарищ капитан.
Жуков, растревожив в пернатом шиповнике,
По гальке, по плитам
         (Наверх и вниз)
Вот они ходят –
        Майоры, полковники, –
Зажги папиросу, струей затянись.
Только в столовой,
           В условиях пленума,
И сохранен (на калории) ранг.
Обуглено сердце солдата рентгенами,
Разрознены темные кости фаланг.
То – снимок. А солнце прыскает спицею,
Воду из ванны нарезом вертит…
(Благоприятные имеет ауспиции
Добытый в гражданскую миокардит.)
Лежа в соломенном,
          Воздух просоленный
Запихивай поглубже, товарищ капитан!
Лодка в купоросе ездит фасолиной,
Пальма волосата,
         И букетом фонтан.
Снова (как некогда) венами полыми
Мужество и нежность к тебе идут, –
И всадник,
    Конвоируемый бемолями,
Проскакивает через шопеновский этюд.
Сабля по желобу стлалась без памяти:
С каменными лицами, врага
             (Чтоб не лез)
Китайской – до Чаквы – учили грамоте,
Рубясь за советский чайный диез.
Под музыку море выгладило заново.
Оба композитора бродят по пятам.
Домашнее сердце твое партизаново
Радуется людям, товарищ капитан.
Радуется людям, сидящим под башнею…
О чем разговорились полковник и майор?
В штабах ночевки,
        Бой врукопашную,
Ночи в академии –
          Вспомнили вдвоем?
Или в шиповнике
        (Лапами пушистыми
Карабкаясь)
      Прополз перед ними жук,
Похожий на танк, сделанный фашистами,
Пышуший серой, размером в Машук?..
(В мире рентгена – видение-гипербола.)
Но мужества в тебе –
         Кровяной фонтан,
Но нежность к родине
          Себя не исчерпала,
Товарищ Воронихин, товарищ капитан!
Война, перелет…
        Пунктиром натыкано
Нот на проволоке (чересчур прямой).
Штраус и Шопен берегут Воронихина:
Штык-диез и сабля-бемоль.
Война, а на сердце капитана – Ворошиловский:
Мамина забота,
        Встречи с восьми…
Родина-ласточка, косые крылышки,
С кровью и мясом и меня возьми!

1936

Бабье лето

Поникшая (…Sic transit…)[121]
На стекло
Брюшком дыханье муха распылила,
Хоть с ножницами,
Решетом,
Иглой
И возится садовница-Далила.
«И мы – грибы…» – опенки возле пня.
– Вас в маринад? – услужлив подбородок.
Шалаш.
Нахлюпано.
Гремит ступня
Среди листов и плах,
Бочонков, лодок.
Сквозняк на хворост прознобил стога.
Арапка-яблоко –
Шары крокета.
Ах, в августе
Как выпорхнет дуга,
Как выстрелит (не выдержав):
Ракета!
Под ней
(Там в бульбушках был вознесен
В седьмое небо ананас колхоза)
Далилу с агрономом
(…Звать Самсон…)
Столкнула тема:
Солод и глюкоза.
С капсюлей захватить,
По волоску
Разнять,
Чтоб искрами не уносилось
Добро,
А шло:
Бурак – в цилиндр: к песку;
Ботва, чубы – в бурду, лапшу:
На силос!..
Струна, пылая, плавится в длину.
(Ну, где еще рапсодии такие?)
– Полезно бабье лето, как взгляну, –
Самсон альтом Далиле
(Евдокии?).
У барбариса – не бордюр:
Нагар.
«Уже?» – в корыто глазенапом теги…
Судейской мантиею
Труакар
Далилу обступил в кромешной неге.
Но у нее
(И только ль у одной?),
При шапочке, –
Не табель преступлений,
Не ножницы, не кара в выходной[122], –
А сахар уст,
В пупырышках колени…
– Мой тезка был острижен, ослеплен.
Мой тезка просит:
Силу возвратите, –
И в мир я выйду
В грохоте колонн,
Взвалив на плечи
По кариатиде! –
Так говорит Авдотье агроном.
(…Мечтатель. Более того: вития…)
А девушка:
Пойдемте игранем
В крокет.
Шары, как яблоки, литые. –
В недоуменьи шар:
Пройду в дугу?
(Он в тире был,
Он выстрелом задымлен.)…
Молчит Самсон.
Далила ни гугу.
Нигде, нигде не слышно филистимлян!
И снова – солод: ночь.
Опять высок –
Взрыв ананаса:
Вытекла глюкоза.
Нет, ни один не рухнет волосок
С него, безусого,
С нее, бескосой!..
Все радуется первенцем твоим,
Любовь!
Ты – тега,
Ты толкаешь клювом.,
Мы в стратосфере
Головой стоим,
И, как никто,
Мы землю нашу любим…

Письма к С. Г. Нарбут