Миланский вокзал

* * *

«Спартак» базировался в Джамбеллино, юго-западном пригороде Милана, состоящем в основном из многоквартирных домов 1920-х годов, который когда-то был царством лигеры[21], явления древнего, как сам Милан, и до сих пор является одним из главных наркорайонов города. Вход находился во дворе невзрачного бетонного здания, между авторемонтной мастерской и задней стеной секции Партии коммунистического возрождения.

Через небольшую дверь из облупившегося дерева можно было попасть на узкую лестницу, спускавшуюся в подвалы. Подвал, в котором размещался «Спартак», находился в конце короткого коридора, по бокам которого открывались двери раздевалки и душевых. Идя по нему, Меццанотте отметил про себя, что это место не сильно изменилось с тех времен. Он был готов поспорить, что зимой раздевалка всегда отапливалась только электрическим обогревателем и что из душевых по-прежнему не вытекало ничего, кроме струйки ледяной ржавой воды.

Когда Рикардо вошел в зал, в нос ему сразу ударил знакомый едкий запах, которым был пропитан воздух: смесь пота, старой кожи и камфорного масла. «Нет, определенно ничего не изменилось», – подумал он, оглядываясь по сторонам; в ушах у него звенело от ударов перчаток о груши и щелканья скакалок, хлещущих по изношенному линолеуму пола. Низкий потолок зала, освещенный неоном, был покрыт плесенью и паутиной, а красная краска, которой были выкрашены стены, осыпалась.

Несмотря на внешний вид, у «Спартака» была славная история – о ней рассказывали плакаты и фотографии, которыми были увешаны стены. В этой полуразрушенной берлоге выросли несколько чемпионов, обладателей национальных и международных титулов среди любителей и профессионалов, а также несколько олимпийских призеров. И все благодаря Старику, который вытащил многих из них с улиц, вырвав ребят из жизни среди наркотиков и преступности.

Уроженец Падуи, Старик был приличным боксером, а затем стал блестящим тренером в системе национальной сборной. Он приехал в Милан тридцать лет назад, и, кроме прозвища, пожалуй, у него ничего с собой не было, после того как одна неприятная история едва не оборвала его карьеру. Он получил несколько лет тюрьмы за то, что чуть не убил парня, спавшего с его женой. Старик начал новую жизнь с преподавания бокса в «Спартаке», который он позже за бесценок взял в аренду у владельца, жаждавшего избавиться от этой лачуги, постоянно находившейся на грани банкротства. Со временем, благодаря победам воспитанных им боксеров, он стал живой легендой в своей среде.

Меццанотте поискал его глазами и нашел там, где и ожидал, – на краю ветхого ринга в конце подвала, окруженного с трех сторон примитивными деревянными зрительскими трибунами. Одетый в спортивные штаны и старую майку, вечно испачканную потом и кровью бесчисленных боксеров, в чьих углах он побывал, Старик следил за ходом спарринга. Рикардо не составило труда отличить боксера от его спарринг-партнера: это был коренастый молодой человек южноамериканского происхождения, покрытый татуировками с ног до головы. Если б это не было очевидно по тому, как он передвигался в ринге, достаточно было бы увидеть, как Старик не переставал подбадривать его и давать советы. Это должен был быть его новый протеже, о котором Рикардо уже слышал, – последний бриллиант, родившийся в спартаковской грязи.

В свои восемьдесят лет Старик начал ощущать на себе влияние возраста. Теперь, практически лысый, он выглядел более сгорбленным и увядшим, чем тот Старик, которого запомнил Меццанотте, но энергия и страсть, всегда оживлявшие его, остались неизменными. Спустя столько времени увидев снова этого простого и застенчивого человека с грубыми манерами и большим сердцем, отдававшего все боксу, не получая столько же взамен, Рикардо почувствовал, как в нем оживает былая привязанность, пропитанная ностальгией и сожалением. Старик уже давно был для него как отец, в значительно большей степени, чем его настоящий родитель: мастер бокса, но также и жизни. У него возникло желание подбежать и обнять его, но он сдержался. Рикардо разбил ему сердце, он знал это. Время, когда он мог позволить себе такие жесты, ушло навсегда. Меццанотте просто шел по залу, махая рукой знакомым.

– Привет, Старик! Ты, как всегда, в форме, я вижу, – сказал он, подойдя к подножию ринга.

Пожилой тренер обернулся. Узнав Рикардо, он на мгновение напрягся, но на его морщинистом лице не проявилось никаких эмоций.

– Кардо. Мне сказали, что ты вернулся. Примерно год как, если не ошибаюсь.

– Ну да. Это было нелегкое время. У меня возникли проблемы.

– Да, об этом я тоже слыхал.

– Надеюсь, я никому не помешаю, если потренируюсь несколько часов?

– Почему ты спрашиваешь? У тебя ведь есть членский билет, не так ли? – грубовато ответил Старик, а затем снова повернулся к боксерам в ринге.

Действительно, Меццанотте сохранил свое членство в спортзале, продолжая платить за продление абонемента. Это был мостик в его прошлое, который он никогда не собирался полностью разрушать.

Когда Рикардо пошел переодеваться, голос с ярко выраженным латиноамериканским акцентом произнес за его спиной: «Кто это, Старик? Это он, коп?» И на утвердительный ответ тренера этот засранец прошипел ругательство достаточно громко, чтобы Меццанотте его услышал.

Рикардо обернулся и пристально посмотрел на боксера в ринге, получив в ответ мрачную улыбку, в которой вспыхнула белизна его капы.