Миланский вокзал

* * *

Оторвавшись от своих записей, сделанных во время последнего интервью, Лаура заметила, что на улице уже стемнело. Она снова задержалась. Несколько волонтеров убирались и приводили всё в порядок; кроме них, в Центре никого не было.

Посоветовавшись с Раймонди, Лаура начала планировать вступление Сони в общество. Поначалу, все еще потрясенная тем, что рассказала ей девушка, она решила, что необходимо привлечь полицию. Ее отец, Артан, люди, которым он продавал ее, – все они должны быть привлечены к ответственности, должны заплатить за то, что сделали с ней. Но Лео заметил, что если приоритетом является выздоровление Сони, то втягивать ее в долгий и неопределенный судебный процесс, особенно учитывая, что она наркоманка и любой адвокат даже с небольшим опытом легко выставил бы ее ненадежным свидетелем, – не лучший выбор. Он был прав, даже если с этим сложно смириться. Мысль о том, что этим мужчинам, жадно набросившимся на Соню, подобно хищным волкам – лишь потому, что она была слабой и беззащитной добычей, – все сойдет с рук, заставляла ее кипеть от ярости. Лаура уже была знакома с ненавистью – той самой, настоящей, которая отравляет кровь, заставляя желать человеку море зла. Благодаря «дару» она испытала все чувства, которые могут поселиться в человеческой душе, даже самые низменные и ничтожные. Но впервые с такой силой испытала это сама, а не через посредника. Однако если бы безнаказанность ее мучителей была необходимым условием для того, чтобы дать Соне возможность начать все заново, она справилась бы и с этим.

Необходимо было решить несколько практических проблем. Прежде всего, найти подходящее учреждение, которое согласилось бы быстро принять Соню, а затем придумать безопасный способ покинуть Артана, избежав его пристального наблюдения. Но самым большим препятствием было то, что, поскольку девушке не хватало еще нескольких месяцев до совершеннолетия, на бланках заявления в общество требовались подписи обоих родителей. Лаура должна была пойти и поговорить с ними – по крайней мере, с матерью, потому что с отцом ей просто не хотелось встречаться.

Выйдя из Центра, она успела сделать всего несколько шагов, как внутренняя дрожь предупредила ее о том, что сейчас произойдет. Затем Лаура ощутила мрачное чувство угнетения, словно небо, внезапно ставшее низким и тяжелым, вот-вот раздавит ее. Лаура закрыла глаза, сжала кулаки и напряглась. Мгновение спустя в ней с яростью лесного пожара вспыхнули эмоции. Она знала, что они не принадлежат ей, но это не делало их менее жестокими и реальными. Однако почувствовала, что уже немного привыкла к этой томительной смеси боли, страха и печали – и сумела сохранить проблеск ясности в этой буре, что позволило ей проанализировать свои чувства и впервые осознать некоторые вещи. Если эти эмоции до сих пор казались ей такими необъяснимо сильными, то это потому, что они были не индивидуальными, а коллективными, были суммой того, что чувствовали несколько человек одновременно. И эпицентр, из которого они исходили, должен был находиться где-то на вокзале или вокруг него. Казалось, что здесь происходит что-то значительное и ужасное, во что вовлечено множество людей и что пропитало все вокруг страданием и мукой. Но что может вызвать такую эмоциональную реакцию? Что бы это ни было, двое детей также должны быть вовлечены в это. Возможно, они вместе с другими стали жертвами какой-то банды, которая заставляет их попрошайничать или воровать. Или еще хуже: Лаура вспомнила, что читала о существовании преступных организаций, занимающихся торговлей людьми в целях сексуальной эксплуатации и торговли органами для трансплантации…

Кстати, о детях – где они? Лаура искала их глазами, пока не заметила брата с сестрой, как обычно, в маленьком саду в центре площади, беззаботно прыгающих, держась за руки. Раньше она не осмеливалась приближаться к ним, да и вообще делала все возможное, чтобы игнорировать их. Но рано или поздно ей придется столкнуться с тем, что с ней происходит. Возможно, время пришло… И потом – эта совершенно неуместная мысль удивила ее, – возможно, она сможет узнать что-нибудь полезное, чтобы сообщить об этом тому милому полицейскому, на которого, как ей казалось, она произвела плохое впечатление и который тем не менее был достаточно добр, чтобы пообещать расследовать эту бестолковую историю. Лаура почувствовала, что ей очень хочется искупить свою вину в его глазах.

На этот раз, предварительно убедившись в том, что путь свободен, она пересекла улицу и прошла сквозь густую тень маленького сада. Вокруг почти никого не было – лишь несколько едва различимых в темноте силуэтов, внезапно возникающих в лучах света уличных фонарей словно призрачные явления. Чем дальше Лаура шла по асфальтированной дорожке, тем больше угасала ее решимость. После наступления темноты у нее по коже бежали мурашки, она чувствовала себя незащищенной и уязвимой, словно находилась в самом сердце враждебных джунглей. Она была уверена, что если на нее нападут, никто не придет ей на помощь. Машины на улице в нескольких метрах от нее даже не замедлят ход, а прохожие на противоположном тротуаре будут идти дальше, делая вид, что не слышат ее криков.

Сердце Лауры разрывалось от чужих эмоций и собственного страха, подкашивающего ей ноги. Пришлось прибегнуть к последним крохам мужества и продолжить следовать за детьми, которые тем временем допрыгали до одного из двух парковых фонтанов. Как и в предыдущие разы, они, похоже, направлялись к туннелю, прорытому под насыпью железнодорожных путей, из глубины которого исходило мрачное желтоватое свечение. По мере того как она приближалась к ним, эмоциональный ураган внутри нее усиливался.

Заметив, что дети остановились на светофоре, Лаура ускорилась, чтобы догнать их. Ей удалось подойти на расстояние нескольких шагов, ближе, чем когда-либо. Протянув руку, чтобы коснуться плеча мальчика, она заметила причудливо старомодный фасон их одежды и, когда он на мгновение оглянулся, шрам поперек одной из его бровей. Затем Лаура увидела кое-что еще. Что-то, что заставило ее застыть на месте. С открытым ртом и расширенными от недоверия и ужаса глазами, с вытянутой в их сторону рукой, она смотрела, как они переходят пешеходный переход по «зебре», весело напевая «Звездочка-звезда», – и была не в силах сказать или сделать что-либо, чтобы попытаться остановить их.

У маленького мальчика на рукаве была матерчатая повязка. Повязка с нашитой на ней звездой. Желтая шестиконечная звезда. Точно такую же повязку носила и его сестра.