Агентство «ЭКЗОРЦИСТ»: CRYPTIDIS

Глава 50

Мы наняли того же таксиста, что возил нас к пастухам. Мистер Лэсли обрадовался нам, как родным.

— Конечно, я знаю, где табор. Да это всем известно. Только вы всё равно правильно сделали, что сами не поехали, — сказал он, выслушав, что нам нужно. — Добраться туда непросто, если местность не знать. Но со мной домчите с ветерком. Хорошо, что вы решили, наконец, взяться за этих извергов! Я всегда говорил, что это дело рук цыган. Живут они не по-божески!

Внедорожник помчал нас по улицам Доркинга и вскоре выехал за пределы города. Приземистые домики тянулись вдоль обочин, похожие на старые коробки. За ними возвышались строения поновей и побогаче. Тонкие рябины с потемневшими сморщенными ягодами и свернувшимися в трубочки листьями теснились у заборов и плетней.

Снова начал накрапывать дождь. Я взглянул на небо. Половина его была голубой, а половину затянула светло-серая туча с рваными краями. Даже странно, что из неё что-то лилось.

Вскоре дома кончились, и по сторонам дороги потянулись высокие дубы, сосны и тёмные мрачные ели.

— Завтра воскресенье, — обронила вдруг Глория.

Я покосился на неё.

— И что?

— Надеюсь услышать завтра проповедь отца Бэйзила. Было бы непростительной ошибкой не воспользоваться возможностью испытать дар его красноречия на себе.

— Ты его подозреваешь?

— Я подозреваю всех, кто хоть как-то связан с этим делом. Можно построить сколько угодно гипотез, но пока хотя бы одна из них не будет подкреплена доказательствами, нечего и думать о том, чтобы как-то продвинуться в расследовании. Пока что я в тупике. Мы едем допрашивать цыган, хотя ни один из нас не верит, будто это их рук дело. Это о чём-то да говорит. Нужны свежие улики. Хоть что-то новое, за что можно ухватиться. Сейчас дело напоминает клубок, в котором битый час не можешь отыскать конец.

Она говорила очень тихо, а в салоне играла музыка, так что таксист нас не слышал. Иначе наверняка вступился бы за местного священника.

Дорога заняла около часа. Оказалось, что цыгане расположились на равнине к востоку от Доркинга, где разбили лагерь: шатры, палатки, снятые с колёс крытые фургоны, входы в которые были завешены тяжёлыми коврами всевозможных расцветок и узоров. Посередине поселения имелось подобие навеса — дощатая крыша на четырёх столбах.

Кое-где горели костры. Возле них сидели смуглолицые старики в дутых жилетах и цветных рубахах. Они не обращали внимания на моросящий дождь и сосредоточенно курили. Густые клубы дыма поднимались вокруг их обрамлённых бородами лиц. Мужчины готовили. Дети носились между фургонами, шлёпая по мелким лужам. Тут же скакали куры и лежали тощие грязные свиньи. Собаки со свалявшейся шерстью, завидев нашу приближающуюся повозку, с хриплым лаем потрусили навстречу.

Несколько голов повернулось в нашу сторону, из-за ковров, закрывавших входы в фургоны, показались настороженные женские лица.

Трудно было представить, чтобы эти люди пробирались по ночам в город, чтобы совершить убийство.

Внедорожник остановился возле небольшого костра, у которого, кроме стариков, сидело несколько мужчин помоложе. На них были красные рубахи навыпуск и чёрные шерстяные жилетки, у одного в ухе поблёскивала серьга.

Мы вышли из машины. Собака загавкала, но её отозвали свистом. Несколько пар чёрных глаз уставились на нас с откровенной неприязнью.

Я обвёл табор глазами. Это поселение не походило на те, что я видел в фильмах. Во-первых, здесь не было веселья. Оно не стихло при нашем приближении — его просто не было. Не слышался смех, зато откуда-то доносились резкие окрики и ругань. Во-вторых, в глазах цыган угадывалась сосредоточенность, если не сказать погруженность в себя. На миг я решил, что мы оторвали сидевших вокруг костра от медитации.

Словом, с таким табором не хотелось сорваться, бросив всё, и податься, куда глаза глядят. Ну, или хотя бы уехать за реку, чтобы с музыкой и плясками растратить все деньги и утром не пожалеть об этом.

Один из молодых цыган сплюнул через щель между зубами, и Глория решила, что это сигнал прервать затянувшуюся паузу.

— Могу я увидеть вашего барона?

Ответом было непродолжительное молчание, а затем цыган с серьгой спросил:

— Вы кто такие? — голос у него оказался на удивление высокий и будто надтреснутый.

— Полицейский следователь. Лейтенант Глостер. А это — мой консультант, господин Блаунт. Мне нужно задать несколько вопросов.

Цыгане переглянулись.

— Ишь ты, — протянул один. — Уже и благородные занимаются сыском. До чего дошло! — он окинул меня подозрительным и слегка удивлённым взглядом.

— Зачем вам задавать нам вопросы? — поинтересовался другой, широкоплечий старик с мохнатыми бровями. — Мы ничего такого не сделали. Живём здесь давно, имеем разрешение от властей.

Остальные дружно закивали.

— Вас никто ни в чём не обвиняет, — сказала Глория. — Мы тут не для арестов. Но разве вы не слышали о произошедших в Доркинге убийствах? Они произошли недавно.

— О смерти женщин? — переспросил старик, нахмурившись. — Мы здесь ни при чём. Зачем нам убивать их? — он степенно пожал плечами. — Да и никто из нас уже давно не показывался в Доркинге, нам нечего там делать, — он широким жестом обвёл равнину. — Здесь наш дом.

Видимо, полковник позаботился о том, чтобы цыгане не появлялись в городе. Даже странно, что они так держатся за это место и не перекочевали куда-нибудь ещё.

— Где Доркинг, а где мы! — проговорил тот, что удивился моему приезду. — Какое это имеет к нам отношение? Ищите убийцу в городе. Или, по-вашему, если что не так, то цыгане виноваты?

— Я могу поговорить с бароном? — проигнорировав его замечание, спросила Глория.

— Вы уже с ним говорите, — ответил цыган с серьгой, прищурившись.

Я повнимательней взглянул на старика. Чёрная с проседью борода, крепкие скулы, изрезанное глубокими морщинами смуглое лицо. Кривые, но здоровые зубы сжимали фильтр сигареты.

— Никто из нас не имеет отношения к этим убийствам, — повторил он. — Но вы можете не верить. Как хотите, — старик пожал плечами, показывая, что мнение полиции его нисколько не заботит.

Выглядело это вполне натурально, и всё же я был уверен, что наблюдаю спектакль. В нарочитой отстранённости барона я заметил попытку скрыть напряжённость. Сам старик держался неплохо, да и его сверстники тоже, а вот молодёжь переигрывала. Некоторые слишком демонстративно и упорно отводили глаза, а другие замерли, будто статуи. Наше присутствие раздражало и, возможно, пугало. Мне вдруг очень захотелось узнать, что такого пронюхал о них Абрамсон, о чём предпочёл до поры до времени молчать. Возможно, у полицейского имелись, помимо предвзятого отношения, и другие, объективные причины для подозрений?

Тощая рыжая собака подошла ко мне и ткнулась чёрным носом в ногу. Жидкий хвост вяло мотался из стороны в сторону.

— Что вы от нас хотите? — спросил барон. — Алиби? Это смешно! Кроме того, на каком основании вы вообще нас подозреваете? На том, что мы цыгане? Или из-за того, что живём поблизости с местом, где были совершены преступления? Но тогда можно подозревать всех жителей Доркинга. Вам нечего нам предъявить, лейтенант.

Цыгане смотрели на нас выжидающе, их лица не выражали никаких эмоций, но я чувствовал: их не просто так насторожил приезд следователя.

— Могу я узнать, кто-нибудь из живущих здесь людей находился пятого, седьмого и девятого июля ночью в лесу около реки, видел ли там женщин или кого-то другого, кто мог бы их убить, имеет ли какие-либо сведения, способные помочь следствию? — спросила Глория, обращаясь к барону.

Тот повернулся к сидевшим рядом с ним мужчинам и сказал что-то по-цыгански. Те с ворчанием поднялись и пошли по лагерю, выкрикивая непонятные фразы. В результате через пятнадцать минут вокруг нас сгрудился весь табор, и каждый громогласно обсуждал что-то сразу со всеми.

Барон рявкнул на пестрящую одеждой толпу. Как только люди утихомирились, обвёл всех суровым властным взглядом, проговорил несколько отрывистых фраз и повернулся к нам.

— Я велел им ответить на ваш вопрос, — сообщил он, важно кивнув.

Похоже, мы с Глорией застряли тут надолго. Девушка достала из кожаной папки бланки и приступила к опросу. Цыгане по очереди подходили к ней, называли свои имена и повторяли одно и то же: не был, не видел, не знаю.

Пока она этим занималась, из толпы вышла старуха в большом красном платке с золотой и чёрной вышивкой. Длинная шерстяная юбка доходила почти до земли, а сморщенные смуглые руки украшали чётки и всевозможные амулеты. Она выглядела очень древней и тощей — настоящий обтянутый кожей скелет. Чёрные глаза с желтоватыми белками внимательно смотрели на меня.

Старуха приблизилась.

— Меня зовут Тшилаба. Хочу с тобой поговорить, — она указала на невысокий тёмно-синий шатёр в нескольких шагах от костра.

Я открыл было рот, чтобы отказаться, но старая цыганка вдруг крепко сжала моё запястье своими мумийными пальцами и потянула за собой.

— Не бойся! — сказала она, всё так же пристально глядя мне в глаза. — Бесплатно! — в её голосе прозвучала лёгкая насмешка.

Я ухмыльнулся в ответ, зная, что после такого же обещания не один простак оставался без пенни в кармане, но не вырываться же. К тому же, вдруг она хочет сообщить нечто важное?

— Идём же! — нетерпеливо дёрнула меня за рукав цыганка. — Тшилаба редко кого приглашает в свой шатёр.

— Хорошо, только недолго.

— Как сам захочешь.

Она подвела меня к шатру и откинула тяжёлый ковровый полог.

Нырнув внутрь, я резко остановился, ибо увидел прямо перед собой огромного негра. Он был одет, как цыган. Абсолютно лысый череп имел форму шара, белки глаз резко контрастировали с чёрной матовой кожей.

Вошедшая вслед за мной Тшилаба что-то негромко сказала ему, из чего я разобрал только Жофре — очевидно, это было имя негра. Великан молча вышел из шатра, едва не задев меня по дороге огромным плечом.

Откуда он взялся в таборе? Судя по имени, выходец из Гегемонии, но оно могло быть и ненастоящим.

— Кто этот человек? — спросил я цыганку.

— Это Жофре. Несчастный человек, без роду, без племени. Мы приютили его несколько лет назад.

Я огляделся. В шатре царил таинственный полумрак, горели только четыре тоненькие восковые свечи, вставленные в неуклюжий медный канделябр. Сам он стоял на покрытом чёрной скатертью столе. Пахло травами и маслами, в углу курилась ароматическая палочка сандалового дерева. Она лежала в блюдце, но часть пепла уже упала на салфетку, расстеленную на столешнице. Воздух показался мне особенно спёртым, дышать было трудно. Я почувствовал, как лицо покрывается испариной.

— Располагайся, — указав мне на стул, цыганка села напротив и, не теряя времени, извлекла из складок одежды видавшие виды карты «Таро».