Ранний старт

— Колчин!!! — Гремит голос директора. — Что ты опять устроил! В мой кабинет! Живо!

— Олежку — в медпункт! — Успеваю отдать команду, перед тем, как старшеклассники берут меня под конвой.

Даю себя отвести. Не на казнь же меня отправляют. Мне показалось или на самом деле голос директора полыхал торжеством.

Сцена 5. Кабинет директора

— Всё, Колчин, ты допрыгался! — Точно, он торжествует. Считает, что спалил меня по полной.

Минут пять рассказывает мне (сучья волосатая жопа!), какой я кошмарный потц, и что меня даже колония для малолетних преступников не примет. И как он долго терпел мои выходки. Но вот сейчас его терпение лопнуло окончательно.

— Ты устроил несколько драк в школе. Только я знаю про три. Сегодня, позавчера и что-то у тебя там с первым «А» было. Наверняка ты и в своём классе дрался.

Молчу, внимательно смотрю на него и слушаю. Понятное дело, что он сейчас всё соберёт. Настоящий ребёнок на моём месте кипел бы от возмущения и наделал бы массу ошибок. Со стороны его восприняли бы, как взбесившегося зверька, а значит, всё плохое про него — правда.

Вполне возможно, директор на такую реакцию и рассчитывает. Чтобы я разбушевался и выложил всё, что накопилось. Тем самым обнажил бы свою аргументацию, которую он внимательно выслушает и придумает потом, как нейтрализовать. Лжесвидетелей подберёт, ещё что-то. И вывернется.

Не получится. Сижу, рассматриваю шкаф с остеклёнными дверцами, стены, небольшую двухрожковую люстру на потолке. У меня своя тактика. Глухое молчание на допросах — самое эффективное противодействие. Свои козыри не выкладываю, на чужие плюю с высокой колокольни. И это больше всего сбивает с толку допрашивающего. Он не видит никакой реакции и не знает, попал ли он в цель хоть раз или все выстрелы в молоко.

— Я вынужден тебя исключить из школы, — наносит главный и чувствительный удар директор.

Задумываюсь. Это намного хуже, чем перевод в другой класс. Обдумываю меры противодействия. Например, мои друзья уйдут за мной. Мы все очень хорошо учимся, нас с руками в любую школу оторвут. С родителями Кати придётся сложно, но и тут есть плюсы. Николай Дмитрич наверняка волну поднимет, и сверху точно поинтересуются, что там в школе № 7 происходит?

Но ни о чём таком я его предупреждать не буду. Предупреждён, значит, вооружён, а на хрена мне вооружать врага?

Директор рассматривает меня, пытаясь уловить хоть какую-то реакцию, я рассматриваю его. Особо не примечательное, но импозантное лицо. Брюнет. Светло-водянистые глаза образ не портят. По первому впечатлению не портят, но если знать, какой он козлина, то смотреть на них неприятно. Мужчина крупный, молодой, лет тридцати, возможно с маленьким «хвостиком», с сильными руками. Комплекцией, пожалуй, чуть уступает моему отцу, а в росте — нет. Где-то метр восемьдесят четыре — восемьдесят пять.

Внешность для его должности представительная. А то и намного выше потянет. К примеру, на мэра или губернатора. В России, как иногда возникает впечатление, губернаторов по экстерьеру подбирают. Как девчонок в эскорт. Только те длинноногие красавицы, а губернаторы — крупнокалиберные и осанистые. Иначе народ доверять не будет.

Наружность соответствует. А вот содержание подкачало. Очень подкачало. Он пока не знает, что карьера его уже кончилась. Мне только чуть-чуть осталось подтолкнуть. Он и сам рухнет, моя подножка только ускорит и без того неизбежное падение.

— Пётр Ильич, — после короткого стука в двери заглядывает хорошенькая девушка, юная, но уже не школьного возраста, — там к вам из департамента пришли…

Дверь распахивается, юная красавица, — интересно, кто это? — отходит в сторону, в кабинет входят две представительные дамы.

— Ольга Васильевна, Татьяна Петровна! Заходите, усаживайтесь, — директор сама приветливость. — Колчин, ты свободен.

Я всегда свободен, козлина!

— Здравствуйте! — Тоже приподнимаю зад, после приветствия возвращаю его на прежнюю позицию. Вышвыривать меня силой директор не будет. По-крайней мере сразу. Дамы смотрят на меня с лёгким интересом. Уже сделал мордочку ни в чём не повинного пай-мальчика. Дамам остаётся только с умилением сказать «сю-сю, ути-пути» и потрепать меня за щёчку.

— А вы начальники нашего директора? — Спрашиваю с бескомпромиссной детской прямотой.

Дамы многозначительно заулыбались.

— Можно и так сказать, мальчик.

— Я — Витя Колчин, ученик первого «В». Скажите, а как можно подать жалобу на директора школы?

Директор старается согнать с лица злобу, и ему это почти удаётся. Её заменяет кривая улыбочка.

— Ты хочешь подать жалобу? А что такого тебе директор сделал? — С видимой участливостью спрашивает вроде бы Ольга Васильевна. Она повыше второй и лицо миловиднее.

— Долго рассказывать. А жалобу подаст весь мой класс… ну, или почти весь. То есть, родители, конечно… — миленько косноязычу.

— Вы напишите, пожалуйста, кому подавать жалобу и адрес, куда приносить, — упираю свои чистые по-детски наивные глазёнки во взрослых с огромной надеждой на помощь в защите от злого директора.

— Не хочешь нам рассказать, что случилось? — Вступает в дело вторая. Как её? А, Татьяна Петровна!

— Хочу! Так в жалобе мы всё и напишем! А то вдруг напутаю что-нибудь. Я же писать недавно научился, — хвастаюсь напоследок, чисто по-детски.

— Родители, наверное, напишут? — Татьяна Петровна перехватывает разговор. — Так они знают, куда писать, Витя.

— Знают? А, ну да… — продолжаю сверлить дам по-детски наивным взглядом, — а то Пётр Ильич меня из школы выгнать хочет. Ладно, я пойду.

Провожаемый задумчивыми взглядами дам, выхожу. Аккуратно притворяю двери. Что-то дамы из Амстердама, то есть, департамента образования, не горят желанием заполучить жалобу лично в руки. Или показалось?

И ещё, гложет меня неприятное подозрение. Директор словно намеренно заступается за ушлёпков из 4 «В». Подозрение в том, что дело не только в неприязни ко мне. Проблема намного глубже. Не знаю, почему, но мнится мне какая-то скрытая связь с буллингом. В российских школах буллинг распространён не настолько широко, как в американских, где это почти традиция, но бывает, бывает. Какая связь, пока не допетрил.

Надо, как следует обдумать. Всё-таки взрослое сознание в ребёнке обеспечивает уникальный угол зрения, абсолютно невозможный при обычных обстоятельствах. Воочию и подробно видишь скрытое от всех. Взрослые могут разобраться, но многое не видят, поэтому не понимают причин множества событий, бурлящих среди детей. У детей всё на глазах, но нет опыта, необходимого для понимания. И в результате масса нюансов проходит мимо всех. Не знают детки, что они видят, поэтому находятся в положении дикарей, которые считают метеориты падающими звёздами, северное сияние эстетическими шалостями Деда Мороза и так далее.

Сцена 6. Хороший подарок нуждается в подготовке

Оставлять директора наедине с сотрудницами департамента не хочется, но деваться некуда. Не могу при скоплении серьёзных людей при должностях палиться и показывать недетскую осведомлённость о взрослых делах.

У меня своих дел куча. Проинструктировать Олежка Медникова, что рассказывать родителям и как их подтолкнуть подать жалобу на директора школы, который не может и не хочет обеспечить безопасность даже первоклассников.

— Ты всё понял, Олежек? — Растолковываю всё подробно при поддержке ея Величества.

Его родители всё равно могут притормозить, но ничего, в групповой жалобе продублируем.

В конце уроков выпрашиваем у Лилии тот самый протокол, вернее, копию, которую ей по-быстрому удалось снять в учительской. Бронебойность бумаг зависит от их количества.

Лавировать пришлось весь день и весь вечер. Мама Кати помогала нам со всей душой. Тут же, сделав несколько звонков, выясняет, имя главы департамента образования и адрес. Накидывает шапку, кому и от кого в правом верхнем углу. С текстом возникли проблемы. Марья Евгеньевна с наших слов набросала текст, но свои правки при ней не мог делать. Уходил домой, якобы посоветоваться с родителями и не только своими. Ерохины тут не в тему, а вот Фридманы очень кстати. Были бы. Но помощь мне не нужна.

Бумага начинается грозно:

«Мы, родители школьников первого «В» класса 7-ой общеобразовательной школы, вынуждены довести до вашего сведения, что директор нашей школы П.И.Макаров не исполняет надлежащим образом свои должностные обязанности…»

Далее тщательное перечисление всех косяков нашего славного директора. Начиная с буллинга Миши Фридмана. Которое, впрочем, затем, с чувством глубокого сожаления, пришлось удалить. Может Мише повредить, испортит налаженные отношения с одноклассниками. Зато травма Медникова очень в тему.

О том, что дело в шляпе понял, когда уже в то вечернее время, что плавно переходит в ночное, Николай Дмитрич хмуро ставит свою подпись. С указанием ФИО и должности. Вслед за ним мама Кати. И весомее и сразу видно, что родители единодушны.

Делаем два экземпляра, так надёжнее, и на втором надо получить отметку секретариата городской администрации о получении. Когда советую сделать так, ссылаюсь на мнение мачехи.

— Ладно, всё на сегодня, — встаю со стула. — Спасибо, Николай Дмитрич, вы нам очень помогли.

Отмахивается от меня катин папа и немного досадливо говорит дочке:

— Говорил я тебе, что надо в лицей идти.

— Ну, папа-а-а! — Женская часть семьи Кирсановых немедленно и дружно атакует главу семьи выстрелами прекрасных глаз.

— Мы из нашей школы сделаем образцовую, — возражаю уже из коридора, — лучше всяких лицеев. До свидания!

Примечание. Беготня по родителям одноклассников, предварительно обработанных детьми, занимает пару дней.

Сцена 7. Никто не уйдёт обиженным

Начало моей третьей учебной четверти проходит под незримым флагом Весёлого Роджера. Вследствие двусмысленности ситуации первое время приходилось тяжко. Чисто психологически. Потому что приходилось работать на два фронта. Поддерживать дисциплину в родном «В», продолжать работать с друзьями, над собой и…

И старательно изводить Веру Егоровну. Да, я начал ходить в «А» класс. Свой приказ директор пока не отменил. Впрочем, появлялся временами и в «В». Лилия возражать под требовательным взглядом королевы не смела. Со временем я приспособился. Мне всё равно, где учиться рисовать и набивать руку чистописанием.

Пару дней, как начинаю вводить свои порядки. Со звонком встаю, иду к дверям, распахиваю их и отдаю команду на выход. Поначалу пацаны мялись и не смели, но только пока Миша Фридман не сорвался с места. Заранее его подговорил, конечно. А дальше осталось взять на слабо.

— Чо, один Миша не боится? Все остальные зассали?

Ну, и всё. Дело в шляпе. Авторитет-то у Миши всё равно около нуля, так у всех сразу взыграло.

На переменах бьюсь, как и раньше, плечом к плечу с верными друзьями из «В». На уроках…

— Вера Егоровна, в слове «звонит» ударение на втором слоге.

Училка краснеет, самые смелые дети хихикают. Делаю это не первый раз. То ударение ей поправлю, то очепятку в тексте найду. С письменными ошибками придираюсь намного реже. Что-то она пишет на доске постоянно, но очень простой текст, особо ошибаться негде.