Сила, способная изменить мир. Душа

Мы не шли мстить. У нас вообще не было какой-то определенной цели. Мы просто хотели выжить. Мы шли, потому что стоять на одном месте было невозможно. Отца с матерью я не нашел среди выживших. Наш дом сгорел дотла. Дома больше не было ни у кого из нас. Я помню разгромленные деревни, в которых мы находили лишь изувеченные тела, пожираемые личинками, разграбленные обозы беженцев, среди которых приходилось искать еду, одежду, какое-то оружие. Противно было только первые пару дней, а потом словно что-то внутри окончательно умерло, и вид смерти стал привычным.

Среди нас не было какого-то определенного лидера просто потому, что никто не знал, что делать дальше. По вечерам, сидя у небольшого костерка — разводить яркий огонь мы опасались — каждый из нас молча думал о чём-то своём. Кто-то вспоминал счастливое прошлое, кто-то думал о том, каким будет будущее, а кто-то старался не думать ни о чём, просто чтобы хоть ненадолго забыть о том ужасе, который творился вокруг.

С Рунартом мы познакомились спустя пару недель блужданий по Артемису, когда наткнулись на разорённую демонами деревню. В поле на окраине, словно грядки, высились наспех сколоченные кресты. Трупы демонов были свалены в кучу и источали в небо столб чёрного дыма. Огонь пожирал дохлых тварей крайне неохотно. Помню этот стойкий запах горелой тухлятины. Выживших было четверо мужчин и пара перепуганных девиц, одна из которых была на сносях. Хуже времени для рождения ребёнка, нежели вторжение демонов, придумать было сложно… Из них до конца войны дожили только Рунарт и Давид. Сейчас я уже и не вспомню имён и лиц остальных, как и не вспомню, как погибла та беременная девушка. Тогда все старались держаться друг друга, но не привязываться. Смерть могла настигнуть в любой момент, а оплакивать потери было слишком тяжело для измученного сердца.

Многие, кто родился уже после Второго Вторжения, думают, что война с демонами была похожа на бесконечные сражения, но это не так. Дни были похожи один на другой. Дорога, скудное пропитание, ночь, опять дорога. Постоянным было только напряженное ожидание нападения. Изредка нам встречались небольшие группы демонов, рыскающих по королевству. Это было похоже на отряды разведчиков, но что они искали, я не знаю.

Рунарт казался мне единственным, кто что-то понимал в творящемся хаосе. Он рассказывал, что есть разломы между нашим миром и Фетранией, говорил, что если их как-то закрыть, то останется только перебить оставшихся демонов и Акрасия будет спасена. Так у нас появилось какое-то подобие цели. Мы стали искать разлом, откуда лезли демоны. Кому-то сейчас может показаться, что такое решение — самоубийственная глупость. Что ж, родившимся в мирные годы не понять, на что способны люди, доведённые до отчаяния.

Рунарт оказался отличным парнем, и мы быстро подружились. В боях он держался чуть позади, прикрывая нас магией и защищая женщин. На привалах он то и дело мастерил какие-то амулеты и что-то придумывал, чтобы облегчить нехитрый походный быт. Казалось, его разум никогда не отдыхает. Уже позже, после окончания войны, я понял, что тогда это были мелочи. В те годы у Рунарта не было под рукой каких-то особенных материалов и инструментов, а в строящемся Лютеране чародей разгулялся во всю широту души. Но даже тогда поделки Рунарта существенно облегчали нам жизнь: первые арбалеты — его работа, силки для животных, повозка с независимым креплением колёс, которая могла вполне сносно двигаться как по дороге, так и по полю, артефакты для очистки воды от грязи и ещё много всего были большим подспорьем. Рунарт разбирался в травах, готовил повязки из найденных тряпок, умело лечил раны, хоть и не был целителем. Так что когда во время одного из сражений вскрылся тот факт, что чародей ещё и маг крови, никто не придал этому значения. Война на многие вещи заставляет смотреть иначе. Я, помня бабку, не питал к магам крови необоснованной ненависти или страха. Сила — это сила. Каждый сам решает, направить её во вред или во благо.

Потом, уже после встречи с Калатуром и другими гномами, именно Рунарт зачаровал Шай’Солар, привязав его к крови, чтобы мои наследники смогли использовать силу меча. Тогда это казалось мне чем-то смешным. О каких наследниках могла идти речь, когда мы даже не были уверены в том, что доживём до следующего дня? Однако Рунарт не терял оптимизма и верил, что мы справимся. Я рад, что он оказался прав.

Люди — удивительные творения богов. Мы можем привыкнуть ко всему. Даже к войне. Спустя месяц мы уже не обращали внимания на мелкий дискомфорт бродячей жизни, разорённые деревни, гниющие тела и редкие стычки с демонами. Радовались, если день прошел спокойно и получилось найти еду. По вечерам мы с Кассием упражнялись в фехтовании. Это напоминало мне о детстве и тех временах, когда получить подзатыльник за шалость от отца было самой большой и страшной проблемой.

В один из таких вечеров на наш костёр набрели кочевники. Высокие, смуглокожие, в необычной одежде с геометрическими узорами. Юдеи — так называлось это племя морских кочевников. Орда крылатых демонов разгромила их корабли недалеко от побережья Артемиса. Выжило лишь полтора десятка человек. Им некуда было идти, а мы не возражали, если к нам присоединятся ещё несколько пар рук, способных держать оружие. Юдеи отлично обращались с луками, копьями и гарпунами. Я уже не помню имён большинства из них, но одна из женщин осталась в памяти навсегда. Кталха — молодая шаманка, способная договариваться с ветром. В морских путешествиях юдеям это помогало покрывать большие расстояния, а в нашем путешествии ветра стали разведчиками, позволяющими избегать встреч с большими отрядами демонов.

Кталха была юна, амбициозна и очень красива. Кассий сразу обратил на неё внимание, однако Кталха, помимо прочих достоинств, была умна и хитра. Страшное сочетание качеств для привлекательной женщины. Признаться, по первости я тоже увлёкся её необычной красотой и почти звериной пластикой движений, но видя, как глубоко она запала в сердце Кассия, решил отступить, чтобы не мешать лучшему другу.

За неимением других развлечений после напряженного дня мы с Рунартом частенько подтрунивали над влюбленным Кассием, который старался завоевать сердце своей зазнобы. Казалось бы, ну что такого романтичного можно сделать для женщины в условиях войны, однако Кассий был настроен решительно. По вечерам он собирал ей букетики полевых цветов, помогал донести котелок или собирал по берегам рек осколки природного кварца, сердолика и агата, чтобы выточить бусины для украшений. Если бы я тогда знал о том, что уже скоро сам буду таким же влюбленным глупцом…

Примерно в это же время я нашел в лесу орла с перебитым крылом. Уж не знаю, кто ранил птицу: демон или человек. У меня рука не поднялась добить пернатого страдальца. Когда я принёс орла в лагерь, никто не упрекнул меня в том, что это ещё один рот, который нужно кормить, причём мясом или, на крайний случай, рыбой. Увы, в те дни мы и сами не всегда ели досыта. Рунарт, как мог, обработал рану и перевязал крыло.

Для многих Второе Вторжение — великое горе. Я не знаю никого, кто не потерял бы родных и близких. Я знал многих, кто не пережил то время. И всё же именно тогда я стал тем, кто я есть. Именно благодаря разлому между мирами и ордам демонов, рыскающих по Акрасии, я обрёл друзей, с которыми бок о бок прошел через множество битв. Хаос и разрушения возвысили меня, сделав королём и эсдо. Кем бы я стал, не случись вторжения?

Многие думают, что семеро эсдо были дружны между собой ещё до битвы на Выжженной пустоши, однако, это не так. Некоторых из них я тогда увидел впервые. Первым из будущих эсдо я встретил Калатура.

Отряд гномов мы повстречали возле реки Цнар. Они искали брод, так как мост был разрушен. Удивительно, как война стирает условности. Мы сражались с демонами, они тоже, и одного этого было достаточно, чтобы объединиться.

Калатур был старшим в отряде. До вторжения демонов он был простым кузнецом, после возглавил отряд мстителей. Подгорный город в Йоне, где жили все гномы, был почти полностью уничтожен. Так же, как и мы, они потеряли всё и искали отмщения. Помню, как впервые увидел густую седую бороду Калатура, заплетённую в толстую косу с какими-то металлическими кольцами, и мне стало неловко за тот жалкий пушок, покрывающий мои щёки и подбородок. К счастью, с годами мне удалось отрастить пусть и не такую величественную, но весьма красивую бороду.

Коренастые гномы всегда поражали меня своей выносливостью и невероятным жизнелюбием. А ещё способностью делать эль из всего, что попадалось под руку. Казалось, их жизнь состоит из работы, застолий и сна в равных частях, хотя эль частенько перевешивал. Даже потеряв дом и родных, они не потеряли тягу к жизни. Глядя на их неуемный оптимизм и готовность колотить демонов молотами день и ночь напролёт, будучи трезвыми или вдрызг пьяными, я и сам чувствовал прилив какой-то странной силы воли и предвкушение грядущих сражений.

Среди прочих гномов мне больше всего запомнились младшие братья Калатура: Троин и Гроин и его лучший друг Фарин. Эти четверо всегда держались друг друга, даже в пылу битвы. Увы, Фарин погиб в битве на Выжженой пустоши, так и не увидев нашу победу. Из переписки с Калатуром я узнал, что сына Фарина — Вахантура — оставшегося сиротой, тот взял в преемники.

Намного чаще я вспоминаю спокойные вечера, нежели битвы с демонами. Пусть менестрели сочинили огромное множество баллад о прошедших сражениях, для меня они все словно на одно лицо: крики, звон оружия, брызги крови. Потом приходилось копать могилы, чтобы похоронить павших, и отмывать кровь с лица, рук и одежды. Если никто не погиб — хорошо. Если есть где отмыть кровь — ещё лучше. В те дни смерть воспринималась как-то просто, я бы даже сказал обыденно. Вечером вы поёте вместе песню у костра и тянете яблочную бражку, которую приготовил Калатур, а уже в полдень следующего дня приходится втыкать крест в бугорок земли, где покоится изувеченное тело. Возможно, завтра будут хоронить тебя. Если останется кто-то, кто погребёт тела.

Ещё после той ночи в Леонхольде я перестал бояться смерти. Я не искал её, но не и не страшился. В битвах я чувствовал её гнилостный запах и незримое присутствие, но она как будто была не со мной. Я понимал, что могу умереть в любой момент, и надеялся, что погибну в бою, убив как можно больше демонов. Я не цеплялся ни за что в этом мире. Все мои пожитки либо были на мне, либо умещались в походном мешке. Доставшийся в наследство от погибшего незнакомца меч — я благородно упокоил его останки — да подаренный бабкой оберег были самым ценным моим имуществом.

Орёл к тому моменту уже поправился и встал на крыло, но по какой-то птичьей прихоти не улетал далеко, спускаясь с неба, когда мы разбивали лагерь, неизменно садясь мне на плечо. Кассий дал ему имя Хорн. Я решил, что этот вариант ничуть не хуже и не лучше, чем любой другой, хотя до последнего не хотел давать птице имя. Не хотелось привязываться к тому, кого легко могут убить.

Хорн, впрочем, умирать не спешил и оказался очень полезным товарищем. Практически каждый вечер он возвращался к костру с какой-нибудь дичью. Чаще всего это были кролики или суслики, а один раз принёс маленького кабанчика. Пару раз орёл спускался ниже, кружа над нами, будто пытаясь уговорить нас свернуть в сторону. Впоследствии оказывалось, что не смени мы курс — встретились бы с демонами.