Золотая чаша

13

Три дня спустя, в минуту затишья, отец спросил Мегги, что она думает о вновь прибывших гостях – Дотти и Китти, ставших теперь еще более рьяными, чем прежде, и о некогда такой устрашающей миссис Рэнс. Результатом этого вопроса стало то, что отец с дочерью, отделившись от остальной компании, углубились в парк, совсем как в прошлый приезд этих милых особ, которые когда-то волновали их значительно больше. В тот раз дело закончилось долгой беседой на уединенной скамье под вековыми деревьями, в ходе которой и возник некий вопрос, ставший, по мнению Мегги, «исходной точкой» всей нынешней ситуации. Итак, карусель времени совершила полный оборот, и вот они снова стоят лицом к лицу, пока остальные попивают чаек на террасе. Снова они «улизнули» от всех, как выразился в обычной своей непринужденной манере мистер Вервер, уступив тому же побуждению, что и в тот далекий осенний день, когда они переживали свои давно уже позабытые тревоги.

Могло показаться очень забавным, что когда-то у них вызывали тревогу миссис Рэнс и барышни Латч (при том, что в то время пугающие симптомы были выражены у этих очаровательных особ куда меньше). Могло также показаться забавным, что эти безобидные, в сущности, дамы представлялись им настолько опасными, что потребовали принятия срочных оборонительных мер. Отец и дочь с удовольствием обсуждали свои впечатления от их повторного приезда; в последнее время Мегги стала замечать, что они при всякой встрече с огромным увлечением беседуют о людях, которые их на самом деле нисколько не интересуют, – а таких людей вокруг них собрались уже положительно несметные толпы. Вот и сейчас они азартно воскрешали прошлое, находя, что три обаятельные дамы позволяют куда лучше имитировать заинтересованность разговором, нежели, скажем, Каслдины с их приятелями. Каслдины им были пока в новинку, к ним еще нужно было приладиться, – опять-таки, как представлялось Мегги, – тогда как компания из Детройта и Провиденса навевала множество воспоминаний о Детройте и Провиденсе, давая обильную пищу для разговора и веселого подтрунивания.

Помимо всего прочего, в этот день отцу с дочерью отчего-то вдруг нестерпимо захотелось побыть вдвоем, словно бы отдохнуть от долгого и тяжкого, но никогда не называемого вслух труда; побродить по парку рука в руке, закрыв печальные и – какие же, если не донельзя усталые? – глаза, чтобы другая пара глаз не увидела этой безмерной усталости. Словом, им захотелось хоть на полчаса вновь изведать счастье быть просто отцом и дочерью, и они ухватились за первый попавшийся удобный предлог. Теперь один из них еще и муж, другая – жена (ого, и еще как!), они прочно связаны с другими людьми, но стоило только присесть на старую скамью, зная, что общество на террасе, как и в тот раз, обогащенное присутствием соседей, прекрасно обойдется без них, – и вот уже они как будто отплыли в лодке, оставив на берегу жен, и мужей, и все невероятные сложности, распустившиеся пышным цветом в жаркой и влажной атмосфере тропического острова. Здесь, в лодке, они снова отец и дочь, а горемычные Китти и Дотти служат им не то веслами, не то парусами. Мегги вдруг пришло в голову: почему бы им не жить постоянно в этой лодке, хотя бы в том, что касается их двоих? И вместе с этим вопросом на нее повеяло дыхание новой надежды: нужно просто-напросто в будущем общаться друг с другом, не затрагивая брачных отношений каждого. В тот прошлый чудесный вечер на этом же самом месте отец был до последней степени холостяком, и это обстоятельство, так сказать, умеряло произошедшие в их семье перемены. Так пусть же сегодняшний чудесный вечер напоминает тот прошлый чудесный вечер; можно с уверенностью предсказать, что это будет необыкновенно приятно и освежающе. В конце концов, что бы ни случилось, они всегда есть друг у друга; в этом и заключается их тайное сокровище и спасительная правда. Кто может сказать, чего только они не совершат вместе?

Тем временем дело приближалось к шести часам, золотистый июльский вечер лежал над обступившими поместье лесами Кента, а отец с дочерью успели проанализировать социальную эволюцию своих старинных приятельниц, которые, сколько можно судить, по-прежнему рвутся к недостижимому, так и не выйдя за пределы родных городов в отношении своего нравственного, финансового, разговорного – как бы это назвать? – снаряжения, и неизменно появляются вновь и вновь, словно кочующее племя Вечных Жидовок[54]. В конце концов наша парочка истощила свое остроумие, всесторонне обсудив своих милых подружек, – чтобы не сказать зверушек, – и Мегги после короткой паузы заговорила совсем о другом; вернее сказать, связь между двумя темами имелась, но ее трудно было заметить с первого взгляда.

– Я сейчас не показалась тебе смешной, когда удивлялась, чего ради некоторые люди так стараются? Ты не считаешь, что это был… ну, дурацкий вопрос, что ли?

– Дурацкий? – удивился мистер Вервер.

– Я хотела сказать – слишком надменный, будто бы с высоты нашего счастья. Или вообще нашего положения в целом, это я имела в виду. – Мегги говорила как бы из обычной своей совестливости, заставлявшей ее постоянно подводить счета в книге человеческих отношений. – Я вовсе не хочу «чваниться» своим положением в обществе, – пояснила она.

Отец выслушал ее с таким видом, словно его еще могли удивить подобные проявления ее щепетильности и привычной заботы о других – не говоря уже об очаровательной деликатности и красоте. Он как будто не прочь был посмотреть, как далеко она способна зайти в своем великодушии, к полной радости отцовского сердца. Но Мегги вдруг замолчала, словно испуганная тем, как много зависит для него от того, что она скажет. Они все время избегали говорить о серьезном, упорно сторонились реальности и, словно стараясь скрыть собственные предосторожности, то и дело снова впадали в тон того, давнего разговора, происходившего в этом же укромном уголке. Наконец она заговорила опять.

– Помнишь, когда они приезжали в прошлый раз, я сказала тебе, что не совсем уверена, есть ли оно у нас на самом деле?

Мистер Вервер добросовестно напряг память.

– Ты имела в виду положение в обществе?

– Да. Как раз тогда Фанни Ассингем объяснила мне, что, если мы будем по-прежнему жить, как жили, то ничего не добьемся в свете.

– Это и навело нас на мысль пригласить Шарлотту?

О да, нетрудно было вспомнить – они достаточно часто говорили об этом.

Мегги еще немного помолчала. Значит, он уже в состоянии понять и признать, что в тот критический момент их «навели» на мысль пригласить Шарлотту. Казалось, им было необходимо выяснить между собой этот вопрос как основу честного мнения о достигнутых успехах.

– Что же, – снова заговорила Мегги, – когда я вспоминаю свое отношение к Китти и Дотти, то я считаю, даже если в то время мы не занимали такого высокого положения, как сейчас, или как там это называется, все равно было непростительно думать, что другие не должны тянуться за мной, а обязаны смирненько довольствоваться своей участью. А ведь мы именно так и думали, – закончила она.

– О да, – философически отвечал мистер Вервер. – Я помню, что мы тогда думали.

Мегги как будто пыталась задним числом оправдать барышень Латч.

– Достаточно плохо смотреть на людей свысока, если сам занимаешь высокое положение. Но еще хуже быть высокомерным, – а я очень боюсь, что я такой была, да и теперь осталась, – когда на самом деле ты не настолько уж выше других. – Мегги говорила почти поучительным тоном, что с ней, признаться, случалось нередко даже и теперь. – Всегда нужно стараться войти в положение другого человека, представить себе, чего ему, может быть, не хватает в жизни. Правда, Китти и Дотти вряд ли могли бы себе представить, что нам чего-нибудь в жизни не хватает! – прибавила она. – А уж теперь-то, теперь! – И Мегги умолкла, как бы извиняя их завистливое изумление.

– А теперь они еще лучше могут убедиться в том, что можно иметь все, все сохранить и все-таки не загордиться.

– Нет, мы не загордились, – ответила Мегги, чуть помолчав. – Пожалуй, нам даже капельку не хватает гордости.

Но она тут же вновь переменила тему. Сделать это можно было, только вернувшись опять к прошлому, которое притягивало ее словно по волшебству. Возможно, этим она пыталась удержать отца рядом с собой, не дать ему снова погрузиться в реку времени.

– Мы уже говорили об этом, говорили! Ты не помнишь, а я хорошо помню. Ты тоже ни о чем не догадывался, потому что ты такой хороший. Совсем как Китти и Дотти, ты думал, что мы занимаем достаточно высокое положение, и очень удивлялся, когда я говорила, мол, нужно бы честно сказать им, что мы не делаем того, что они думают. В сущности, мы и сейчас этого не делаем. Мы ведь на самом деле не вводим их в свет, не знакомим с людьми, с которыми им хотелось бы познакомиться.

– А как же те люди, с которыми они сейчас пьют чай?

Мегги круто обернулась.

– Вот точно то же самое ты спросил в тот раз – тогда у нас тоже были гости к чаю. А я сказала тебе, что они тут совершенно ни при чем.

– Помню, помню. Ты сказала, что такие, как они, – люди, которых мы с таким удовольствием принимали, – на самом деле «не в счет» и что Фанни Ассингем разбирается в таких вещах. – Дочь сумела пробудить в мистере Вервере эхо воспоминаний, и он, совсем как прежде, усмехнулся, наклонив голову и в то же время беспокойно покачивая ногой. – Да, те гости годились только для нас. Помню, – повторил он, – так оно все и получилось.

– Так, именно так! И еще ты спрашивал меня, – прибавила Мегги, – не думаю ли я, что нужно им об этом сказать. Например, объяснить миссис Рэнс, что мы ввели ее в заблуждение.

– Верно, верно. Но ты сказала, что она не поймет.

– А ты ответил, что в этом случае ты такой же, как она. Ты тоже не мог понять.

– Не мог. Но помню, ты просто-таки раздавила меня, объяснив, что мы, сами того не зная, не занимаем ровно никакого положения в свете.

– Ну, тогда, – воскликнула Мегги восторженно, – я снова тебя раздавлю! Я говорила тебе, что ты, сам по себе, безусловно, занимаешь определенное положение, то же, что и всегда, в отличие от меня.

– А тогда я тебя спросил, – подхватил мистер Вервер, – почему же в таком случае твое положение изменилось?

– Да уж, так ты и спросил. – Она еще прежде повернулась к отцу, а теперь не отводила глаз и вся сияла оттого, что они хотя бы в разговоре могут снова быть вместе. – И я тебе ответила, что лишилась положения в обществе из-за своего замужества. Возврата к прежнему не будет – помню, я это очень хорошо понимала. Каким-то образом я сама была в этом виновата. Я как будто своими руками отдала то, что имела, и – как мне тогда казалось – ничего не получила взамен. Милая Фанни уверяла меня, что я вполне могу все получить, нужно только проснуться. Вот я и старалась проснуться, понимаешь, старалась изо всех сил.

– Да-а; и в какой-то степени тебе это удалось. Да ты и меня разбудила. Но очень уж ты беспокоилась по поводу той трудности, о которой ты поведала. Собственно говоря, это единственный случай на моей памяти, когда ты беспокоилась из-за трудностей.

Мегги пристально посмотрела на него.