Золотая чаша

18

Сказаны эти слова были с такой прямотой, что князь сразу увидел, насколько они правдивы; но все-таки эта правда немного озадачила его.

– Разве тебе нравилось мотаться по городу с такими неудобствами?

– Сейчас мне кажется, что тогда мне все нравилось. По крайней мере, приятно снова испытать прежние ощущения, – сказала она, стоя у камина. – Они возвращаются… возвращаются… Все возвращается, – продолжала Шарлотта. – А впрочем, – закончила она, – тебе это тоже знакомо.

Он стоял рядом с ней, руки в карманах; но смотрел не на нее. Он упорно смотрел на чайный столик.

– Ах, мне не хватает твоего мужества. И потом, – рассмеялся князь, – по-моему, вся моя жизнь проходит в двухколесных экипажах. Но тебе, должно быть, ужасно хочется чаю, – поспешно прибавил он, – позволь, налью тебе чашечку покрепче.

Он занялся чаем. Шарлотта уселась на пододвинутый им низенький стул там же, где стояла, продолжая говорить, а он подавал ей то, чего ей хотелось. Он ходил взад-вперед, налил и себе чаю, время шло, и становилось все яснее, что Шарлотта пришла сюда с вполне осознанной целью нечто сообщить – как бы отобразить это нечто на четком циферблате ситуации. Однако же создавалось впечатление, что разговор ведется на самом высоком уровне осмысления, в холодной разреженной атмосфере тончайших различий, глубочайшей искренности, величайшей философичности. Не столь существенно, что за факты отбирались и тщательно выстраивались по ходу обсуждения; пока важнее было вместе понять, как им надлежит действовать дальше. А для этого как раз нынешняя встреча могла оказаться в высшей степени полезной.

– Дело не в том, что тебе не хватает моего мужества, – сказала Шарлотта. – Скорее, я думаю, тебе не хватает моего воображения. Если, конечно, в итоге не окажется, – прибавила она, – что тебе не хватает моего интеллекта. Но этого я не стану бояться, пока не увижу собственными глазами. – И тут она повторила свои же слова, но на этот раз более недвусмысленно: – Впрочем, ты и сам знал, ты сегодня знал, что я приеду. А уж коли ты это знал, значит, ты знаешь все.

Так говорила Шарлотта, а если князь даже и теперь не уловил ее мысль, так, может быть, оттого, что она снова предлагала ему ту благообразную, выжидательно-доброжелательную личину, которую он представил ей на обозрение в прошлую знаменательную встречу и впечатление от которой она, можно сказать, носила с тех пор на шее, точно драгоценную медаль – пускай не освященную благословением папы римского. Как бы то ни было, сейчас она снова заговорила о себе, и оба ни словом не упомянули свой предыдущий многозначительный разговор.

– А главное, – сказала Шарлотта, – все это так романтично.

– Что, пить со мной чай у камина? Ну, на это, я думаю, даже моего интеллекта хватит.

– О, дело не только в этом. А если я провела сегодняшний день лучше, чем ты, так это, наверное, потому, что я, если вдуматься, на самом деле храбрее тебя. Понимаешь, тебе скучно с самим собой. А мне – нисколько. Нисколько, нисколько, – повторила она.

– Как раз для того, чтобы терпеть скуку наедине с собой, – возразил князь, – и нужно большое мужество.

– Так ведь пассивное, а не активное. А моя романтика – активная, если хочешь знать. Я сегодня весь день бегала по городу. Это, кажется, так и называется – набег? Я знаю это ощущение. – Она помолчала и вдруг, словно сорвавшись с места: – А ты, разве ты совсем не выходил?

Он по-прежнему стоял, засунув руки в карманы.

– Для чего мне выходить?

– О, для чего люди в нашем положении вообще что-то делают? Но ты такой замечательный, замечательный во всех отношениях. Ты умеешь жить. Мы, все остальные, по сравнению с тобой – бессмысленные животные. Нам вечно нужно что-нибудь «делать». И все-таки, – продолжала Шарлотта, – если бы ты выходил, то мог разминуться со мной, а этого ты ни в коем случае не хотел, я уверена, хоть и не признаешься; и прежде всего, ты упустил бы возможность испытать то приятное чувство, по поводу которого я и пришла тебя поздравить, и можешь сколько угодно делать недоумевающее лицо. Наконец-то я могу это сказать! Во всяком случае, в такой день, как сегодня, ты просто не можешь не понимать, на каком ты свете.

Она ждала: вот сейчас он подтвердит ее слова или, наоборот, прикинется, будто знать ничего не знает, – но он только глубоко вздохнул, издав что-то похожее на стон нетерпения, словно отметая в сторону вопрос о том, на каком он свете и что он понимает, и возвращаясь к теме самой гостьи, Шарлотты Вервер, сидевшей в эту минуту против него. Несколько минут они смотрели друг на друга долгим взглядом, пока длился безмолвный разговор, успевший в итоге значительно продвинуться. Это очень ясно чувствовалось, когда Шарлотта заговорила опять:

– Да, все так необыкновенно; ни в сказке сказать, ни пером описать. Я правда уверена, что ничего подобного никогда не случалось с двумя людьми, которые хотят только сделать, как лучше. А следовательно, нужно принимать жизнь такой, как она есть, верно?

Она задавала вопрос с еще большей прямотой, чем раньше, но князь и теперь не дал ясного ответа. Заметив, что она уже допила свой чай, он забрал у нее чашку, поставил на стол, спросил, не хочет ли Шарлотта еще чего-нибудь, а когда она ответила: «Нет, спасибо», снова подошел к огню, поправил в очаге полено аккуратным, но чуточку слишком энергичным толчком. Тем временем Шарлотта вновь поднялась и уже стоя повторила свои слова, впервые произнесенные вслух с такой откровенностью:

– Что же делать, что еще нам остается делать?

Но и на этот раз князь не поддержал ее.

– Где ты побывала сегодня? – спросил он, словно из пустого вежливого интереса к ее прогулке.

– Везде, где только возможно. Но ни с кем не видалась. Не хотелось никого видеть; мне нужно было подумать. Несколько раз возвращалась домой. Три раза; а потом уезжала опять. Кебмен, верно, принял меня за сумасшедшую. Это очень забавно! Когда станем рассчитываться, я буду ему должна кучу денег, он столько в жизни не видел. Я побывала, мой дорогой, – продолжала она, – в Британском музее; ты знаешь, я его обожаю. Была в Национальной галерее, еще заглянула в десяток старых книжных лавок, там попадаются настоящие сокровища, потом перекусила, неизвестно кому назло, в забегаловке в Холборне. Хотела поехать в Тауэр, но это все-таки слишком далеко, так уверял мой старичок-извозчик. Непременно сходила бы в зоопарк, если бы не было слишком мокро – это все он же упросил меня поостеречься. Но ты не поверишь – я все же успела посетить собор Святого Павла! Такие дни, – подытожила она, – обходятся недешево. Помимо платы за кеб, я еще накупила уйму книг. – И сразу переменила тему: – Просто интересно, когда ты в последний раз их видел? – И, поскольку для ее собеседника такой переход оказался чересчур внезапным: – Я имею в виду Мегги и ребенка. Полагаю, ты знаешь, что он с ней.

– О да, я знаю, что он с ней. Я видел их сегодня утром.

– И они изложили тебе свои планы?

– Она сказала, что повезет его, как обычно, da nonno[34].

– На весь день?

Князь колебался, но постепенно его сдержанность как будто немного ослабла.

– Она не говорила. А я не спрашивал.

– Что ж, – продолжала Шарлотта, – это не могло быть позднее половины одиннадцатого – я хочу сказать, когда ты их видел. На Итон-сквер они прибыли еще до одиннадцати. Ты знаешь, у нас с Адамом не в обычае формальный завтрак; мы пьем чай у себя в спальнях – по крайней мере, я. Но ланч подается рано, и сегодня я видела мужа около полудня, он показывал малышу книжку с картинками. Мегги устроила их, потом оставила вдвоем, а сама уехала. Взяла карету; он собирался куда-то, но она вызвалась съездить вместо него.

Князь наконец проявил легкий интерес:

– Взяла твою карету?

– Не знаю, которую, да это и не важно. Одной каретой больше, одной меньше, не в этом дело, – улыбнулась Шарлотта. – Да и кеб не проблема. Так приятно, – заметила она, – что наши проблемы не касаются никаких противных вульгарностей. – Она дала ему время согласиться с ее словами, и, хотя князь молчал, почему-то казалось, что он с ней заодно. – Я поехала в город – мне так захотелось. У меня была одна мысль. Мне показалось, что это важно. Так и было – так и есть, действительно важно. Теперь я знаю, чего не знала раньше – как они к нам относятся. Никак иначе я не могла в этом убедиться.

– Они доверяют, – обронил князь.

Сказал за нее.

– Они доверяют. – И она принялась объяснять более подробно, еще раз припомнила, как три раза возвращалась домой среди своих беспорядочных метаний по Лондону, возвращалась из любопытства и даже небольшой тревоги. У нее был ключ от входной двери, хотя она редко им пользовалась. Одна из немногих вещей, раздражавших Адама, – слуги, выстроившиеся навытяжку в прихожей, когда хозяева возвращаются под утро. – Поэтому я могла каждый раз тихонько зайти в дом, оставив кеб дожидаться снаружи, и незаметно убедиться, что Мегги все еще там. Я приезжала, уезжала, а им и невдомек. Как они думают, куда я девалась на целый день? Я имею в виду не сентиментальный или там нравственный аспект, а просто даже физически, в самом вещественном смысле, как женщина, уехавшая невесть куда, как порядочная жена, которая никому не делает ничего плохого, как лучшая в мире мачеха, в конце концов! Или, по крайней мере, просто как хозяйка дома, не совсем лишенная сознательности. Даже они, при всех их странностях, – воскликнула Шарлотта, – должны же иногда думать о таких вещах!

– О, они очень много о нас думают, – сказал князь. И самым естественным образом с упоминания о количестве перешел на качество. – Они очень высокого мнения о нас. Особенно о тебе.

– Ах, не надо все сваливать на меня! – улыбнулась Шарлотта.

Но ведь она только что сама с похвальным усердием подготовила почву. Князь всего лишь следовал за нею.

– Это из-за того, что все знают твою порядочность.

– Ах, спасибо за «все знают»! – Она все еще улыбалась.

– Все знают, какая ты удивительно умная, удивительно обаятельная. И как ты благодаря этому продвинулась в жизни. Я имею в виду – здесь, в этой жизни. Ты для них Выдающаяся личность, а Выдающиеся личности приходят и уходят, как им вздумается.

– Вот уж нет, милый, – тут ты ошибаешься! – И Шарлотта рассмеялась: они перешли на более легкий тон. – С Выдающимися личностями такого не бывает. Они всегда окружены заботой и вниманием. Они не приходят с запасным ключом, а торжественно прибывают с фанфарами и литаврами! А если отправятся куда-нибудь в наемной колымаге, шуму будет еще больше. Вот ты, если уж на то пошло, caro mio, – сказала Шарлотта, – по-настоящему Выдающаяся личность.

– Ах, – запротестовал в свою очередь князь, – не надо сваливать все на меня! Что ты хоть скажешь, когда доберешься до дома? – спросил он.

– Очень просто: скажу, что была здесь.

– Целый день?

– Да, целый день. Старалась скрасить твое одиночество. Да как мы сможем вообще что-нибудь понять, – воскликнула она, – пока не осознаем, что именно так им хочется думать? А ты, к общей радости, скрашиваешь мое одиночество, и все довольны. Нужно научиться принимать их такими, как они есть.

Князь подумал немного над этим, беспокойно расхаживая по комнате, но ни на минуту не отводя глаз от Шарлотты, и вдруг выпалил, казалось бы, без всякой связи, но с неожиданной силой: