Семья волшебников. Том 2

Глава 26

Высунув язык от усердия, Вероника отрезала себе краюшку хлеба. Тот лежал на столе, пышный и ноздреватый.

Попросить было некого. Енот чистил коровник, где с недавних пор поселилась Стрекозка, а Астрид играла в уош с Мамико, которая утром приехала на весенние каникулы. С Мамико приехала ее мама, тетя Сидзука, и мама Вероники болтала с ней в гостиной, а когда Вероника попросила отрезать ей хлеба, мама сказала, чтобы Вероника попросила папу. Но папа заперся в кабинете, и когда Вероника попросила его, он сказал, чтобы она попросила маму, а он занят.

И Вероника не стала просить больше никого. Она взяла нож и, помня, что им можно порезать себя, очень осторожно стала пилить хлеб.

Она отрезала идеально ровный кусок. Этого ей показалось мало. Если она теперь может резать хлеб — почему бы ей не порезать ветчину? И сыр. Может, еще и огурчики.

Или это слишком рано?

Вероника решила проверить. Она достала ветчину из холодильного сундука и стала ее пилить. Отрезав идеальный кружок, она плюхнула его на хлеб. Ее немного огорчило, что ветчина такая круглая, а хлеб такой овальный.

Терпеть этого было нельзя, раз уж теперь она готовит себе сама, и она обрезала края ветчины. Точно по хлебу, чтобы они совпадали. Полюбовавшись своим бутербродом, Вероника сделала еще один, с сыром.

Теперь нужен третий. Десерт. Ей осталось всего десять дней до четырехлетия, она должна привыкать к самостоятельной жизни. Так что нужно варенье.

Вероника тоскливо посмотрела на верхнюю полку. Варенье там. Сразу три вида — малиновое, земляничное и вишневое. Но они так высоко, что не достать даже с табуретки. Даже если хорошенечко ее попросить.

Вероника проверила.

В комнате Астрид тоже есть варенье, она знала. Но это варенье из тараканов. Астрид его любит и даже немножко обожает, а Веронику от него тошнит.

Еще можно поставить на табуретку другую табуретку. Или попросить банки с вареньем спрыгнуть вниз. Но это рискованно. Даже немножко опасно. Гораздо проще и разумнее будет…

— Ма-а-ам, а кто из демонов самый-самый высокий? — спросила она, зайдя в гостиную.

— М-м-м… не знаю, ежевичка, — ответила мама, вместе с тетей Сидзукой глядя в ноутбук. — Наверное, Агг.

Вероника утопала обратно.

Лахджа и Сидзука уже битый час фотошопили в четыре руки фотки со свадьбы. То есть как фотки… инкарны. Там была куча волшебников, которые умели запечатлевать изображения на бумаге, в том числе профессиональный инкарнист, который сделал для Сидзуки и Вератора целый альбом.

Перенести это все на ноутбук проблемы не составило — Лахджа давно обзавелась сканером. Сидзука тоже — это не сложно, когда у твоего мужа куча друзей, многие из которых живут за Кромкой. Да и подруга в случае чего может прихватить что-нибудь.

Но теперь Сидзука сама собиралась навестить родителей и вообще родню. Она долго об этом размышляла, потому что вообще-то особого желания у нее не было. Дома ее считают давно умершей, а с родней она никогда не ладила.

Но ее родителям уже много лет. Если они вообще все еще живы. Если Сидзука протянет еще немного, они помрут, так и не узнав, что их дочь жива, замужем, счастлива… теперь. И не узнают, что ей стыдно, что она в тот раз… неважно, это Лахджи не касается, и вообще никого не касается, кроме Сидзуки и ее родителей.

— Я и не спрашивала, — сказала Лахджа, пытаясь увеличить рост Артуббе. — Может, скажем, что это тематическая свадьба?

— Твою мать, и правда! — выпучила глаза Сидзука. — Типа исекайская! О-о-о, а мы уже почти всех отфотошопили!..

— Продолжаем?

— Да… наверное… проще закончить…

Лахджа взялась за мышку и вдруг сообразила, о чем ее минуту назад спросила дочь. И более того — что она ей ответила.

Возможно, это просто детское любопытство. Возможно, Веронике просто стало интересно. Но возможно… Лахджа бросилась на поиски дочери.

Та оказалась на кухне. Сосредоточенно рисовала мелком круги.

— Ты что делаешь?! — возопила Лахджа.

— Призываю Агга, — ответила Вероника.

— Зачем?!

— Я варенье достать не могу.

— Милая, ты что, призываешь демолорда, чтобы достать варенье с полки?!

— Ну я же не дотягиваюсь! — топнула ножкой Вероника.

— Ты могла позвать папу! Сестру! Меня! Тетю Сидзуку! Кого угодно!

— Ну я и позову Агга! А то вам всем некогда, вы заняты!

Лахджа присела на корточки, заглянула дочери в глаза и участливо сказала:

— Я тебя сейчас придушу.

— Я-я-я!.. — испугалась Вероника.

Но мама сказала это не всерьез. Она прижала дочь к себе, торопливо стерла круг и принялась объяснять, что Агг не просто высокий. Он ОЧЕНЬ высокий. Он эту усадьбу растопчет одной ногой. И всех, кто в ней.

— Ты этого хочешь? — тихо спросила мама.

— Н-нет…

— Если б ты его призвала, мы бы все умерли. И ты тоже. И я. И папа. И Астрид. И тетя Сидзука. И Мамико. И Снежок. И Тифон…

— Да поняла я!

Вероника стала хныкать. Ладно, ладно. Варенье того не стоит, она поняла.

Мама тяжко вздохнула, достала варенье, намазала Веронике бутерброд и сказала:

— А вот подождала бы ты десять минуточек, и мы бы с енотом начали готовить обед. И не пришлось бы призывать Агга.

Что?! Кто хотел призвать Агга?! Зачем?!

А кто у нас тут может хотеть призвать Агга?

Я ее придушу!

Вероника не слышала маминых и папиных мысленных воплей. Она недовольно смотрела на хлеб с вареньем.

Вишневое. Она хотела земляничное. Или хотя бы малиновое.

Себе Лахджа взяла пачку мелков. Ей сегодня захотелось чего-нибудь эдакого погрызть. Прямо до слез.

Ну а заодно лишить Веронику писчих принадлежностей. Та все-таки уяснила, что призывать демонов без защитных кругов — верное самоубийство, и просто так этого больше не делает. А после инцидента с пирожками, летучей коровой и микроразрывом Кромки вообще не призывает ничего, кроме личных вещей, да и те, кажется, непроизвольно.

Корова, кстати, оказалась не летучей, а в лучшем случае перепархивающей, но молоко дает очень вкусное, так что ее оставили. Лахджа назвала ее Стрекозкой, и она присоединилась в хлеву к Красотке, Абхилагаше и Люкрезе.

Последняя была козой.

Как же все-таки мелочно с твоей стороны назвать корову и козу именами своих недругов.

Эй, Люкреза мне не недруг. Почти что подружка, можно сказать.

Фе-е-е…

А Абхилагаша просто похожа. Мы когда купили эту корову, я поглядела на нее и не смогла найти и десяти отличий.

Мелочно.

Эх-хе-хе-хе.

Вспомнив о Люкрезе, Лахджа вспомнила и о его/ее подарке. Набивной дракончик-объекталь по-прежнему жил в клетке, время от времени пытаясь перегрызть прутья. Стоило с этим что-то сделать, но Лахджа все не могла придумать, что именно.

В Паргороне такую игрушку, конечно, оценят. Он чиненый, подержанный, но это ручная работа демолорда, с характером и историей… для какого-нибудь демоненка это будет чудесный подарок.

Но не для Астрид, и уж тем более Вероники. Лахджа не так их воспитывает.

А что еще можно с ним сделать?.. пожалуй, стоит провести мозговой штурм. Как раз вот Сидзука в гости телепортнулась, а она же японка, должна разбираться во всяких… покемонах.

— …Ой, мой дракончик!.. — обрадовалась Мамико, когда Лахджа поставила на обеденный стол клетку.

— Нет, он теперь мой, — поправила Астрид, принюхиваясь к запахам из кухни. — Хотя… хочешь его обратно?

— Нет, — отказалась Мамико, со страхом глядя на грызущую прутья игрушку.

— Забери меня, девочка, — оскалился дракончик. — Нам же было так весело вместе! Помнишь, как я сидел у тебя в ногах и смотрел, как ты спишь?!

Мамико испуганно сжалась.

Ихалайнен поставил на стол кастрюлю с супом. Сегодня Ликвидис, Жидкий День — а на него, по традиции, готовят только жидкие блюда. Супы, похлебки или хотя бы молочные каши. Все взялись за ложки, и минут пять царила тишина, нарушаемая только скрежетом ржавых зубов по металлу.

— Мое мнение ты знаешь, — произнес Майно.

— Я не буду его сжигать, — повторила Лахджа.

— Может, продать кому-нибудь? — предложила Сидзука. — Хороший бы вышел маскот. Сидел бы перед входом, завлекал клиентов.

— Да, в массажный салон! — предложил дракончик. — Или бордель!

— Ой, как плоско, — скривилась Лахджа, грызя кусок мела. — Старайся лучше.

Дракончик разъярился и снова укусил прутья. Они, конечно, по-прежнему не поддались, так что он укусил себя за хвост.

— А вот теперь ты похож на своего хозяина, — одобрила Лахджа. — Но не порть себя. Я… слушай, а может, его Янгфанхофену подарить?

— Отличная идея! — восхитился Майно. — Он точно оценит! Но… ты не сможешь попасть в Паргорон.

— Я работаю над этим… — уклончиво ответила Лахджа. — Кое-что придумала… но уже после родов.

Она цапнула последний мелок. Надо будет еще купить, они почему-то ужасно вкусные.

— Мам, а тебе не вредно? — спросила Астрид.

— Не знаю, но ничего не могу с собой поделать. Ежевичка, у тебя есть еще мелки?

Вероника тяжко вздохнула и протянула маме последний. Лахджа жадно его сгрызла, заела супом, облизнулась и попросила:

— Еще.

— Больсе нет, — сумрачно ответила Вероника.

— Ежевичка, маме нужен кальций. Давай. Сейчас можно.

— Призываю мелки, — вздохнула Вероника.

Прямо перед Лахджой шлепнулась целая пачка мела первоклассного качества. Она довольно улыбнулась, а Сидзука с интересом подалась вперед. Она уже знала о способностях Вероники, но прежде не задумывалась, что призывать можно не только демонов и других существ. Призывать отлично можно и неодушевленное.

Об этом вообще часто не задумываются. А ведь многие призыватели в основном только этим и занимаются. Это проще и безопаснее, чем призывать демонов, надо только учитывать… юридические нюансы.

— Вероника-тян, скажи-ка, а ты можешь призвать что-нибудь такое… ну не знаю… золотое?.. — сладенько спросила Сидзука.

— Может, но не будет, — отрезала Лахджа. — Вообще-то, это преступление — призывать золото.

— Если для личных целей — можно, — поправил Майно. — А вот если попытаться продавать — то до первого чтеца аур или златопроверника. А дальше Кустодиан и Карцерика, у нас с этим строго.

— Да, но есть же скупщики волшебного золота! — сказала Сидзука. — Они берут его за пятнадцать процентов стоимости, а потом облагораживают, передавая у себя там из рук в руки. После того, как призванное золото сменит несколько владельцев и полежит где-нибудь подольше, следы призыва из ауры исчезают. А даже если кто-то и разглядит, что когда-то такое было — это же было давно, а нынешний владелец получил его законно.

— Не хочу спрашивать, откуда ты это знаешь в таких подробностях… — с подозрением сказала Лахджа. — Но ты что, знакома с такими скупщиками?

— Ну…

— Чему ты учишь детей? — упрекнула подругу Лахджа. — Они и так демоны и полудемоны, а ты еще дурно на них влияешь.

— Ну как знаешь. А могла бы обзавестись собственной гравюрой укиё-э.

— Я и так могу, если захочу.

И все же Лахджа заколебалась. Ей всегда хотелось повесить в холле подлинник Холмберга или положить в библиотеке на видное место Библию Гутенберга. Может, попробовать?.. разок?..

Нет… нет. Не стоит даже вступать на эту дорожку. Мелки — это ладно, но если попросить Веронику призвать что-нибудь вроде «Моны Лизы», в плотине появится брешь. Возникнет прецедент. И будет очень сложно объяснить ей потом, почему призывать сокровища по велению мамы можно, а по собственному желанию — нет.