Лесной колодец
- Автор: Юрий Бородкин
- Жанр: Советская проза
- Дата выхода: 1977
Читать книгу "Лесной колодец"
1
Каюрово, как все лесные поселки, стояло на реке, прижатое к берегу плотным строем березняка с одной стороны и редкой колоннадой сосен — с другой. Дома и бараки толпились на отнятом у леса выступе. Пологий спуск к воде был захламлен корой и щепками: за зиму здесь вырастают штабеля, а в половодье бревна скатывают на сплав. Пока, из-за бездорожицы, штабелюют прямо на делянах.
Мария не могла работать в лесу вместе с Арсением и по причине беременности, и потому, что семья требовала присмотра. Беременность она скрыла от начальника участка, ей казалось, что они явились сюда, будто бы какие-то нахлебники, с которыми и без того много лишних хлопот. Не знала, что начальник участка рассуждал примерно так: морока с этими семейными только поначалу, зато осядут надежно, не сбегут. Удалось устроиться в столовую официанткой — сама на казенных харчах, и, ребят можно покормить…
После обеда Мария закрыла дверь столовой на крючок и начала убирать со столов посуду. Мужики не церемонятся, особенно вечером, когда вернутся из лесу да подогреются, окурки тычут прямо в тарелки, на сапогах натащат грязищи, а мыть пол — это тоже ее обязанность. «Лучше бы в бригаду пошла, хоть деревья валить, хоть сучки обрубать, чем после всех грязь ворочать», — думалось ей в минуты слабости, но тотчас приходило сознание безвыходности положения, и она, смиряясь, осиливала и удручающую своим однообразием работу, и тоску по деревне, которая не переставала сосать сердце. Сама осенняя непогодь угнетала. Над поселком тянулись нескончаемые тучи, свисавшие льняными повесмами до сосен; казалось, солнца здесь век не бывало или осталось оно там, в Задорине, вместе с прежней утерянной жизнью. Ветер шаркает дождяной пылью по стеклам, треплет нагие березы и кусты ивняка у реки; из окон видно, как разыгралась прибылая, взбудораженная сильным течением вода, собравшаяся с лесных оврагов. Пробултыхал колесами по грязи и остановился возле орсовского магазина фургон с хлебом, лошадь понуро замерла под дождем. Постройки потемнели, будто насквозь промокли; дым и тот нехотя выползает из трубы, жмется к крыше. Что зря сетовать, люди — в лесу в такую мокрядь, а ее не мочит, да и какая она сейчас работница в бригаде, с тяжелым-то животом? Буфетчице с поварихой тоже ничего не говорила про беременность, они и сами небось догадываются: куда скроешь, если ребенок уже ворочается?
— Маш, вон твои ребята бегут, — сказала буфетчица. Она всегда первая замечает их, потому что у нее всей заботы — пересчитать деньги, потом лузгает семечки, либо, сложив на необъятной, как колокол, груди толстые руки, наблюдает прохожих. Что за дурацкая манера называть полуименем! И мужики вторят ей с небрежностью: Маня, подай стаканчик! Видно, должность такая, раз все привыкают к легкости обращения.
Открыв дверь, Мария подождала, пока Витюшка переносил Павлика на закорках через дорогу: в ботинках ему было не пробраться. Сам-то Витюшка еще мал, а уж приходится подставлять плечи, брать на себя заботу, о младшем. Все-таки присматривает за ребенком.
— Где это вы так намокли? Смотри, у парня губешки посинели. — Мария прижалась губами к холодному носику Павлика.
— Около трактора играли, разломанный под берегом валяется.
— Вот какие гаечки у нас! — похвастал Павлик.
Мария поморщилась при виде ржавых железяк.
— Брось ты их! Зачем таскать грязь в карманах?
Упрямо зажал в кулачке, разве бросит? Хоть бы дал бог девчонку, ребята все куда-нибудь лезут, недолго до беды, и одежда на них горит. Скинули мокрые пальтушки, нетерпеливо ерзая, уселись за угловой стол. Мария принесла им миску горохового супа на двоих, по котлете и по стакану жидкого клюквенного киселя. С большущим аппетитом принялись уплетать все по порядку, очень нравится им еда в столовой, кажется вкуснее, чем дома, особенно настоящий буханочный хлеб: от одного запаха слюнки текут. Повариха оказалась доброй, никогда не попрекнет, понимает трудности приезжих людей.
— Ешьте, мои отрадные, согревайтесь, — потчевала Мария, с любовью глядя на сыновей. — Как дела в школе, не обижают?
— Не-а, — бодро отвечал Витюшка. — Здесь школа лучше, новая-новая, даже бревна белые. Учительница дала мне тетрадку в косую линейку для чистописания.
Школа находится на том берегу, в полукилометре от поселка, чтобы ребятам из соседних деревень было поближе. Пригодились сапоги, купленные у Захаровых: утром Витюшка наденет их, приладит через плечо холщовую сумку и потопает в школу по любой грязи, похожий больше не на ученика, а на подпаска. Думали, оставить учение до восьми лет, так сам просится.
— Дедушка чего делает?
— Табулетку. Мне давал в опилки поиглать.
— А я дров наносил, — доложил Витюшка, — хотел и по воду сходить, да дедушка не велел.
— Не надо, надсадишься, ужо сама принесу. По дождю-то не гуляйте, одежу не вдруг высушишь. Скоро папа придет.
Каждому бросается в глаза, что сыновья у Марии совсем разные: один светловолосый, голубоглазый, похожий на нее, другой чернявый. Век бы могли не знать друг о друге, а стали братьями, кажется, свыкаются понемногу. Спасая честь мужа и всей семьи, Мария старалась не обмолвиться ни на работе, ни перед соседками, какая нужда стронула их с места и пригнала сюда, хотя понимала, что горькую эту тайну долго не сохранишь: кто-нибудь проговорится, и Павлушка, когда подрастет, все же узнает о своей матери.
Только проводила ребят, нагрянули рабочие: серый осенний день недолог. В любую погоду работают, потому что лес нынче дороже золота. Простуженно забасили, затопали сапожищами, по углам навалили инструменту; уж как засядут да разомлеют с устатку, так не скоро выпроводишь. Снова вывози после них грязь…
Домой Мария пришла позднее всех. В комнате — теснота, повернуться негде. Своей мебели не было, но комендант выдал две кровати и стол. Арсений с отцом сколотили скамейки, теперь мастерили табуретку, захламив пол стружками. Мария подмела стружки, пихнула их в маленькую печку с плитой и жестяными рукавами. Хорошая растопка — быстро взялись подмокшие дрова.
Витюшка сопел над новой тетрадкой по чистописанию. Павлик забавлялся около Ивана Матвеевича, прилегшего отдохнуть: не понимает малец, что дедушке неможется, затеял играть в щекотку.
— Так смесно? А так? И-и-и! — взвизгивает Павлик, пытаясь добиться от старика ответной веселости.
— Да нету у меня щекотки, нисколечко не осталось! Зря стараешься, — спокойно говорил Иван Матвеевич и разрешал ребенку побаловаться. Когда Павлик слишком назойливо точился пальчиками к нему под мышки, он легонечко отпугивал его: — Идет коза рогатая за малыми ребятами…
Арсению надо было склеить приготовленную отцом табуретку. Поставил на плиту банку, чтобы сварить столярный клей, сам устроился поудобней покурить у огня. Неразговорчивый стал. Лицом осунулся, складки на щеках завернулись еще глубже, все хмурит свои кустистые брови, зеленоватые глаза смотрят из-под них как-то затаенно.
В комнате без того тяжело пахло мокрой одеждой и табаком, да еще прибавился вонючий запах клея. Ненадежный электрический свет-моргун начал меркнуть, совсем сжался над навалившейся темнотой, виден был лишь красный волосок лампочки, и тот дотлел. Каждый вечер так: то раскалится добела, то покраснеет, потому что свет от локомобиля, а в него, как в печку, надо вовремя дрова подкидывать, чтобы ходко крутился.
— Пьяный, поди, кемарит коло машины, — определил Иван Матвеевич.
Мария, стиравшая ребячьи одежки, вытерла о фартук руки, хотела было вздуть лампу, но электросвет вдруг опять проклюнулся, с минуту поколебался, готовый погаснуть, и разгорелся по-прежнему.
— Что ни толкуй, а казенный угол — не дом родной, — сказал Иван Матвеевич, видимо, припомнив деревню. — Надо нам, Арсений, о своем жилье подумать. Пока я не залежался, хоть бы сруб поставить.
— Сейчас бревна не привезешь, это уж зимой по снегу.
— Давай, начнем по выходным матерьял заготовлять. Я уж и место для избы облюбовал: там, к сосняку поближе, песчано, тоже реку хорошо видно.
— Деньги потребуются, — с некоторым раздражением отвечал Арсений, не потому, что не одобрял задумку отца, а поддаваясь мрачному настроению от усталости, от невзгод, которые выпали на долю семьи по его милости.
— Понятное дело, дом в деревне продадим. Мария, напиши матери, чтобы покупателя нашла. Деньги пришлет по почте, — обдуманно говорил Иван Матвеевич.
До сих пор и Арсений и Мария старались не заводить речь о продаже дома, предоставляя распоряжаться им отцу, и вот он, как хозяин, принял решение, показавшееся обнадеживающим.
— Деда, нарисуй, какой будет новый дом, — попросил Витюшка.
— Чай, дело знакомое, сваляем как-нибудь по бревнышку. А рисовать-то не умею.
Но Иван Матвеевич все же натянул на нос очки с ниткой вместо дужки и начал неумело выводить карандашом на газете.
— Значит, три окна по фасаду… Здесь кухонное окно… Сюда пристроим крылечко… — объяснял он, и все, сгрудившись к столу, пытались представить себе будущий дом, который сулил совсем другую жизнь.
Попили чаю. Павлик уснул на кровати у дедушки, Витюшке постелили на придвинутых скамейках. Свет дважды мигнул — сигнал того, что скоро его выключат, — минут десять еще погорел и медленно погас. Смолк ухающий гул локомобиля, тотчас поселок придавила темнота. По-прежнему шебаршил по стеклам дождик, шнырял по улице ветер, натыкаясь впотьмах на постройки. Глухомань. За стеной долго не могли утихнуть о чем-то спорившие мужики из сплавной конторы, временно прикомандированные на заготовку леса.
Мария все не могла привыкнуть к своему нынешнему существованию. Оно представлялось каким-то зыбким, вызывало постоянную тревогу, озабоченность за всю семью. Ей мнилось, что беда настигнет их и здесь, в неведомом Каюрове, нипочем не предвидишь, с какой стороны ее ждать. Даже ночью Мария не могла отстраниться от беспокойства, и это сторожкое чувство материнской ответственности занимало ее более всего, сосредоточиваясь в первую очередь на мыслях о ребенке. Придет положенный срок, и он, кстати или некстати, явится на свет, не станет ждать, пока построится изба. Кто знал, что так получится? Будет еще тесней и хлопотливей, когда прибавится шестой человечек. Как бы догадываясь, что о нем думают, он давал знать о себе еще не сильным, не причиняющим боли движением.
Мария приложила к животу ладони, замерла, прислушиваясь и тихо улыбаясь в ответ на ощутимые толчки в правом боку. Только в эти отрадные минуты ее уму и сердцу возвращалась ясность, замутненная житейскими невзгодами.