Лесной колодец

2

Потянулись пустые, отравленные дни. Анфиса Егоровна не только не поправлялась, но чувствовала себя все хуже. Принимала микстуру и таблетки, зная, что пользы от них нет, что они назначены только как некоторое утешение больной. Самому врачу было вроде неловко перед ней, потому что приходилось попросту обманывать старуху. Правда, он оказался заботливым человеком, через некоторое время перевел Егоровну в отдельную палату, и это пришлось очень кстати: надоели ей Нюрка Сиротина с маслозавода да продавщица Клавдия Ивановна своими разговорами про всякие болезни, все пытались по-своему определить Егоровнину хворь, сколько всякой страсти напридумывали!

Не нужны ей были никакие разговоры, раздражали посторонние люди, хотелось покоя, и теперь она тихо лежала на свежей постели, словно желая перехитрить навязчивую болезнь, спряталась от нее в этой уютной палате. За окном шушукаются березы, слабые светотени от них колышутся по белым стенам и потолку. Хоть бы уснуть, забыться на минуту. Сыну послала письмо, просила приехать, если хочет успеть повидаться…

Явился нежданно-негаданно Арсений Комаров, мужик себе на уме, и уж если он пришел за пять верст из своего Починка, значит, есть какая-то надобность.

— Здорово, Егоровна! Какая лихоманка тебя скрутила? Говорят, давно лежишь, вот и надумал зайти проведать.

Присел на краешек табуретки, легко кинул ногу на ногу, сцепив на коленке жилистые пальцы. А был он немного моложе Егоровны, тоже на пенсии. Бывало, все смолу собирал в сосняках за Тимонихой. Не знаючи встретиться с ним — подумаешь, сам леший. Ростом Комаров мал, голова несоразмерно большая, лицо темное, шишковатое, как бы из старого пня вытесано.

— Давно свалилась, Арсений Яковлевич, прямо измаялась. Ты вон бегаешь, как молодой месяц.

— Не пожалуюсь. Я как вошел сюда, дак меня воротит с одного больничного запаху, дня бы не пролежал. Дай-ка, окошко приоткрою.

— Полно храбриться, прижмет — никуда не денешься. Ты чего с рюкзаком-то?

— Хлеба взять, да его еще не привезли: на пекарне сейчас Люська вместо Федоровича, зашилась, наверно.

Комаров все застегивал верхнюю пуговицу пиджака, а она тотчас выскальзывала из разносившейся, затертой до блеска петли. Кепку не снял, прищурившись, как если бы смотрел против солнца, уставился из-под козырька на землисто-дряблое лицо старухи с глубоко запавшими глазами, на высохшие руки, словно бы прикидывая, надолго ли хватит тех малых сил, которые оставались в этом немощном теле. Он обдумывал, как лучше начать щепетильный разговор по интересующему его делу.

— У меня нынче восемь человек в доме, не знаю, как Колюху отделить. Ему, вишь, хочется в село перебраться: на работу далеко бегать. Постой, говорю, Егоровну спрошу, вдруг будет продавать дом. Ты уж не обессудь, может, и не время заводить об этом речь, а все же заранее бы договориться.

— Сын приедет, пускай и распорядится избой.

— Да ведь Михаил здесь жить не будет.

— Летом в отпуск надумает приехать — дача своя.

— Если приедет, хошь — у Колюхи поживет, хошь — у меня в Починке, там еще лучше — лес, река под рукой, — уговаривал Комаров. — Ей-ей, зря Егоровна, не соглашаешься, мы бы и деньги хоть сейчас заплатили.

— Пошто мне их под подушкой-то держать? Помру, дак с собой денег не возьмешь, а может, бог даст, помаленьку оклемаюсь.

Комарова начинало злить упрямство старухи, ведь на ладан дышит, а соблюдает свой интерес. Поднялся с табуретки.

— Тогда напиши Михаилу, чтоб, в случае чего, мне дом-то продал, кабы не перебил другой покупатель.

— Жду его со дня на день, не приедет — напишу.

— Ладно, поправляйся.

«На тот свет спроваживает. Конечно, мне уж теперь не дом потребуется, а домовина, — горько рассуждала, оставшись одна, Егоровна. — Миша тоже вряд ли будет ездить сюда, его жена чаще переманивает к родителям в Орловскую область. Да просто жалко расставаться со своим жильем».

Изба у Егоровны просторная. Девчата, которых присылают из города на уборочную, всегда квартируют у нее, с ними хлопотливо, да не так скучно. Пожалуй, добрая старухина душа отозвалась бы и на просьбу Комаровых, пусть жили бы безо всяких денег, вроде квартирантов, коли такая нужда, только оскорбила ее беззастенчивая поспешность Арсения.