Лесной колодец

5

Вернулся Арсений и сразу стал торопить с отъездом, мол, завербовался на лесозаготовки: благо не привыкать к топору. В городе без паспорта зацепиться не удалось. Жить они будут в лесном поселке Каюрово Вологодской области. Арсений побывал там, договорился с начальником лесоучастка насчет жилья и прочего. Тот пообещал комнату в стандартно-щитовом доме, где располагались несколько семей; на первых порах можно перебиться, а после срубить новую избу — лес под рукой. Место, конечно, не такое красивое, как задоринский угор с видом на Боярку, но река тоже есть, лес по ней сплавляют.

Не так просто бросить дом, лишиться хозяйства. Труднее всего было расстаться с Красавкой — поискать такую удойницу. Вечером Мария последний раз подоила ее, взяла на веревку и повела сама в село к Сорокиным. Другую корову с погоном едва уведешь, эта идет — не мыкнет, за хозяйкой — куда угодно. Говорят, животные помнят своих спасителей. Вряд ли Красавка помнит, как Мария вытаскивала ее из пруда.

В одну из довоенных весен это было. Красулю тогда первый раз выпустили на улицу. После тесноты закутка в нижней избе увидела она ослепительное солнце, молодую зелень майской травы, своих сверстников телят и неоглядно, во всю прыть помчалась по деревне: телята всегда шалеют весной, за ними присматривать надо пуще, чем за ребятишками.

Мария в тот раз недоглядела, каким-то образом попала Красавка в старый, заросший трясиной пруд. Был он огорожен всего в одну жердь. По самую шею засосало телушку, мычит глупая, а уж не может стронуться с места. Кинулась Мария выручать ее и тоже увязла в холодной, как лед, хляби, хоть караул кричи. Обеим не выбраться бы, если бы не подоспел Арсений с веревкой.

И еще был случай в то же лето. Пригнали коров из поля — Красавки нет. Все леса вокруг деревни обошли, Мария надеялась, что телушка услышит ее голос, но лишь болтливое эхо отзывалось. Темно сделалось, ночью разве найдешь: отчаялись и ни с чем вернулись домой, думали, зверь задрал.

Не дождавшись утра, Мария снова отправилась на поиски, на этот раз одна. В лесу было сумеречно, росисто, стояла пугливая тишина, так что и кричать не хватало смелости. Брела наугад мокрым ельником, должно быть, какое-то провидение вело ее: нашла телушку. Сейчас Красавка светло-бурая, а тогда была совсем приметной масти — соловая.

Наверное, всю ночь пролежала она в черничнике под сосной и никто не тронул. Оказалось, занозила ногу сухим, крепким, как кость, сучком; Мария едва вытащила его из мякоти между копытами. Кой-как довела телушку до дому, стала лечить, несколько дней привязывала к ноге глину с мокрой тряпкой — жар оттягивает.

И все-таки не осталась бы Красавка в живых, если бы не несчастный случай с ее матерью Басенкой, объевшейся овсом. Пришлось прирезать корову, а телушку пустили на племя. Видимо, не только у людей бывает извилистая судьба. Всю войну бедовали вместе с Красавкой, не подвела кормилица. Каждую зиму не хватало сена, едва дотягивали до выгона…

Мария торопливо приближалась к селу, корова поспевала за ней, дышала в затылок парным молочным запахом, не ведая, что через несколько минут они навсегда расстанутся, все будет другое — хозяйка, двор, стадо. Конечно, честь ей поспадет, по крайней мере, так думалось Марии. Мишу Сорокина на фронт не брали, вот семья и прибывает, и все — мал мала меньше. Где тут поспеть как следует заняться хозяйством?

Сама Александра, высокая, костистая и нескладная, встретила на улице. Глаза, рано полинявшие, оживились, когда увидела свою новокупку. Ребятишки как горох скатились по лестнице на крыльцо, принялись наперебой приговаривать:

— Красуля! Красуля!

— Куда повыскакивали босиком-то? — прикрикнула на них Александра. — Ступайте в избу!

Ребятишки продолжали с любопытством глазеть на новую корову. Александра почесала ей шею, подала хлебную корку, стараясь расположить к себе.

— Спасибо, что привела. За мной, наверно, не пошла бы.

— Иду и расстраиваюсь — такую корову продавать приходится! Ничего не поделаешь.

— Когда отелится-то?

— Около пятого февраля, нынче рано она обошлась. Седьмым теленком будет.

Подошел с вязанкой свежей соломы Миша. Большую ношу притащил.

— Здорово Ивановна! Видишь, чистую перину для твоей красавицы готовлю, чтобы к старому дому ее не шибко тянуло. Ну, ребята, завтра будем свое молоке хлебать!

Лицо у Миши красное от натуги, козырек кепки задорно торчит кверху, кудрявые волосы, густые, как баранья шерсть, приподымают его: никогда не унывающий человек. Осмотрел корову со всех сторон, для убедительности потыкал рукой в бока, словно проверял, нет ли подвоха.

— Не сомневайтесь, корова, что клад: и удойна, и солоща до любой еды, хоть веток поруби — все смелет. Весной, смотришь, других коров ветром шатает, а моя Красуля все же в теле держится.

— У меня тоже была неплохая корова, — похвалилась Александра, — да кто-то по вымю колонул палкой — загрубели два соска, не могла раздоить.

— Ни за что бы не продала тебя, моя милая, если бы не уезжать, — сказала Мария, как бы извиняясь перед Красавкой.

Корова доверчиво слушала разговор людей, только когда Мария оставила ее на чужом дворе, почувствовала она недоброе, с тоскливой протяжливостью тихонечко промычала в ноздри, будто вздохнула по-человечьи.

Пошла Мария обратно — ноги отяжелели, в груди тошно, так что свет не мил, вроде бы преступление какое-то совершила. Села посреди поля прямо на обочину и заплакала, сначала сдерживаясь, закусывая губы, потом навзрыд, как девчонка. Почему? Почему ей такая участь? Легче себя порешить да и кончить все разом.

Солнце упало в темную глубину леса. Подсвеченные его уходящим светом дотлевали верховые облачка. Ни души в поле. Ветер шныряет по голой стерне. Нахохлившись, чернела на вершине одинокой елки ворона, может быть, тоже о чем-то горевала. За спиной с монотонной надоедливостью гудел телеграфный столб — к непогоде.

Из-за пригорка вымахнул запряженный в тарантас председательский Орлик. Недолго распоряжался им Арсений, снова ездит Анна Доронина. Мария второпях вытерла концами платка глаза и зашагала дальше. Поравнявшись с ней, Анна натянула вожжи, спросила:

— Ты чего? Или опять неприятности?

— Да уж какая еще может быть неприятность? Корову вот отвела к Сорокиным, и жалко.

— Твоя Красавка сто сот стоит. Садись. Тпру! Все же надумали уезжать?

— До кого хошь доведись…

— Хозяйство нарушить легко, а после, чего доброго, спохватитесь, — высказала опасение Анна.

— После такого сраму нечего гадать, надо ехать. Мне сейчас все равно куда. Не могу больше, Петровна! Измучилась! — призналась Мария. — И Арсению стыд, и ребятишек корить будут.

— Арсения-то не очень жалей — сам наблудил.

Лицо у Анны широкое, с заветревшими скулами, на круглом носу — волосатая шишка. Манеры у нее резкие, и судит обо всем без обиняков. К таким людям горе боится подступиться.

Лошадь остановилась в прогоне, Мария выпрыгнула открыть ворота.

— Если там худо покажется, приезжайте обратно, нечего совеститься, — посоветовала Анна напоследок.

— Спасибо, Петровна.

Возле дома Марию поджидала вся семья, Витюшка и Павлик кинулись навстречу. Сердце дрогнуло от нежности, недавняя малодушная мысль показалась Марии страшной. Нет, она не имеет права оставлять их, и старого свекра, и Арсения, обидевшего ее на всю жизнь. У нее особая ответственность, она — мать.