Лесной колодец

— Слышишь, как много соловьев нынче? — дышала Лидка в плечо, словно боялась спугнуть птиц.

И верно, не припомнил Витька такой соловьиной весны на Ворше. В эту минуту нежность коснулась его сердца. Грубовато-ласково мял в руках мягкие Лидкины волосы: они, как шелк, текли меж пальцев.

Послышались голоса. Девчонки догоняли. Он обнял Лидку и повел в росные луга. Не хотелось уходить от реки.

Днями Витька томился от безделия. Поспешил с отпуском. Летом хоть ягоды, грибы, сенокос. Можно взять косу да размахнуться. А сейчас скукой подавишься. Если бы не Андрон, совсем беда. Тот зайдет поболтать, на рыбалку сманит. Ему тоже скучно: жена совсем глухая, в деревне всем надоел со своими байками.

Огорчало Андрона то, что охладел Витька к рыбалке. Понятно дело, на море живет, надоело такое занятие. Пробовал Андрон будить Витьку на зорьке, когда самый клев. Постучит, как бывало, кончиком орехового удилища в крюковский пятистенок — Витька не вдруг откроет окошко, глаза не может продрать, как курица, которую спихнули с насеста. Головой покачает и рукой махнет, дескать, зря разбудил, иди один. Пришлось сменить тактику. Отвезет Андрон молоко на маслозавод, а потом кличет приятеля.

Сегодня тоже, солнце уже поднялось выше берез, когда размузыкал Витьку. Пока он собирался, Андрон, не видя его, поругивал через открытое окно.

— Все дрыхнешь, как барсук в норе. На-ко, как тебя избаловала тамошняя жизнь! Известно, в городе не пашут, да калачи едят. Ты с меня возьми пример — сколько делов успеваю сделать за утро? Сёдня вот Михайловне тын начал ставить, цельных два прясла затынил. Оттого — настроение.

Витька хохочет:

— С утра успел засахариться!

— Рабочему человеку позволительно, — оправдывался Андрон. — Я же говорю, у Михайловны тын…

Спускаются тропкой к Ворше. Витька идет впереди налегке, только пачка сигарет в кармане. Удочки, котелок, банку с червями — все несет Андрон. К Витьке он относится с почтительной заботливостью. Всей деревне успел рассказать про его успехи, затруднялся лишь должность назвать.

У самого берега над водой стоит белая дощатая будка, в ней насос. Тоже Андроново хозяйство. Пока Витька разматывает удочки, Мотыль пытается пустить насос. Слышно, как он гремит в будке бадейкой, матерится:

— Тьфу, мать твою яры! Техника чертова! Легше бочкой навозить.

Витька закинул удочки, пошел помогать.

— Чего чертыхаешься?

— Не берет. Заливаю в воронку — вода как сквозь дыру уходит.

— Наверно, опять лягушка в заборный клапан попала. Ты иди к удочкам, я сделаю.

Приятно Андрону. Окуни клюют, и дело идет. Витька в технике разбирается, в армии научен. Вон загудел мотор, прыснула вода из контрольного вентиля. Кабы жил парень в Аверкине, оно охотнее было бы.

— Точно, лягушку засосало, — доложил Витька.

— Тварь желтопузая, во всякую щель лезет… Взяло! Тащи!

Витька подсек, окунь сверкнул над самой водой и шлепнулся.

— Э-эх! — вырвалось у Андрона. — Мягше надо было потягивать. Граммов триста будет, — тут же определил он.

— Ну полно! Вот у нас на море по килограмму бывают горбачи. А судаки, ты бы посмотрел, ну, как плахи! Ей-ей! — Не побожившись, Витька и себе не верил. — Представляешь, выловим такого неводом, поставим метку и обратно — шлеп!

— В воду?

— А то куда же!

— Э-эх! — снова выдохнул Андрон, как будто громадный судачина сорвался у него с удочки. — Жалко, поди, отпускать обратно?

— Для науки требуется.

— Да-а, оно конечно… — согласился Андрон. — Что-то клев кончился! Видать, этот, который убежал, предупредил остальную рыбу. Чего смеешься? Хитрая стала она, словно переговариваться научилась… Давай покурим.

Поднялись на берег, кинули на зеленую травку фуфайку. Солнце припекает. Птицы поют. Шмелем жужжит насос. Рядом пофыркивает Андронова лошадь Лыска. Благодать.

— Вот так и живем, Виктор Сергеевич, — начинает разглагольствовать Мотыль. Язык у него размок, теперь не остановишь. — У меня три должности: молоко вожу, воду качаю и водку пью. — Смеется слабым, сиплым смехом. — А что? Верно я говорю? Без поливки и капуста сохнет. Однова живем! Ты тоже, пока в отпуске, не теряй время, гуляй. Видал, дружок твой Васька женился и вота где теперь он у бабы. — Андрон потряс веснушчатым кулаком. — Ревнивая — жуть! Тут перед твоим приездом прокатил он на мотоцикле агрономшу, дак суженая-то войну устроила, изрубила топором сиденье у мотоцикла.

— Ну-у!

— Вот те и ну! Да хоть бы баба-то была потельне́й, а то как плотва сушеная, Тьфу!

— Сам виноват, распустил. Я бы не потерпел. — Витька беззаботно закинул руки за голову.

— Слишком много воли нынче бабам дадено. Прежде не было такого страму, К примеру, Захаровна голос не повысит на меня, потому как чувствует — хозяин! — Андрон изобразил суровость на лице.

Подошла Лыска. Доверчивым, умным взглядом уставилась на людей. Старая каурая кобыла. Наверно, ровесница Витьке.

— Что, Лысанка, одиноко тебе? — Андрон погладил бархатные губы кобылы. — Гуляй, гуляй, ужо вы́купаю. Давно бы тебе каюк без меня. Да-а, последняя лошадка осталась в Аверкине. Все на машинах нонче, а мы, старики, не привычны к машинам-то. Это уж молодые осваивают. Не спишь? — толкнул Витьку в бок. — А не сгонять ли мне на Лысане в лавку? Финансы имеются?

— Валяй, — Витька пошарил в карманах, извлек деньги.

Андрон побежал в будку за уздечкой. На лошадь пришлось его подсаживать, но верхом сидел уверенно. С мальчишеской удалью присвистнул, пришпорил пятками Лыску, и та потрусила нескладной рысью.

Ждать пришлось недолго: всего полтора километра до Шумилина. Витька разделся и лег загорать, вздремнул было, но услышал Андронову брань. Подскакал, как запыхавшийся гонец, прямо с лошади ударил оземь кепкой.

— Зазря сгонял.

— Закрыт, что ли?

— Да нет… Плакали денежки! Это бы пес с ним, верну. …Ну, я ей покажу, придет домой, глухая тетеря! Вот что сделаю, мать твою яры! — Андрон крутнул кулаками, как выжимают белье. — Понимаешь, только вышел из магазина, сажусь на лошадь — вдруг кто-то бутылку хоп из кармана. Оборачиваюсь — моя Захаровна. Ах ты, проваленная сила! Да еще страмить пустилась на людях. Отдай, говорю, без греха, не то конем стопчу! И не подумала.

Витька катался по траве. Смешно было взглянуть на рассерженного Андрона.

— Буде смеяться-то. Тут слезы лить надо, а он: гы-гы-гы. После оприходуем эту бутылку. Найду, в моем доме от меня ничего не спрячешь. Верно говорят: куда черт не поспеет, туда бабу пошлет.

— Шляпа ты, Спиридоныч. — Витька подобрал и надернул ему кепку.

— Да и ты тоже, — сердито зыркнул желтыми глазами Андрон. — Валяешься здесь, а какой-то усатый любезничает с твоей зазнобой.

— Удивил!

— Как хошь. Только он и сейчас, поди, балакает с ней у почты.

— Пущай балакают, — отмахнулся Витька. — Хочешь знать, она за мной, как собачонка, побежит хоть на край света, ей-богу.

Провожая ленивым взглядом легкие, как будто истаявшие льдины, облачка, он вспомнил практикантку Галю. Трое их, девчонок, приехало из Ленинграда. Веселые деньки настали для Витьки: катал практиканток по водохранилищу на своем катере. Работал он мотористом.

Приглянулась ему Галя, медлительная блондинка с меланхолическими серыми глазами. Эти глаза, всегда, как бы со сна, подернутые поволокой, выпуклые надбровья и пухлые, сочные губы отчетливо виделись сейчас Витьке.

— Скучно, Андрон Спиридоныч, — признался он Мотылю.

— Чего уж тут веселого, — не понял тот Витьку и снова принялся ругать жену: — Это ведь надо такую вредность совершить! Чертова баба!..

Витьке вдруг захотелось что-нибудь «вытворить». С ловкостью спортсмена он вскочил на ноги, покрутил, как пропеллерами, руками, стряхивая с себя дрему.

— Проскакать, что ли, на Лыске?

Как был в трусах, метнулся к лошади, птицей вспорхнул да камнем упал: взбрыкнула Лыска, показала норов.

Он не мог спокойно стоять на месте. Все-таки задели его самолюбие Андроновы слова. Потоптался, потоптался и к обрыву побежал, нырнул в омут. Андрон даже вздрогнул, точно его самого обожгло студеной водой.

Витька шел с открытыми глазами все глубже и глубже, к мутно-зеленому дну. В ушах тягучий звон. Сердце как будто остановилось. Холод, мрак глубинный. Жутко. Толкнулся руками в скользкое илистое дно — и кверху. Пробкой вылетел из воды, захлебнулся воздухом, ослеп от солнца…

Через три дня Витька был уже у себя на море. Уютное местечко. Трехэтажный кирпичный дом да два щитовых — вот и вся ихтиологическая станция. Березовая роща прижимает ее к воде. Конечно, это не водохранилище, а море: города даже не видно отсюда.

Ему повезло в этот вечер. Галины подруги уехали с автобусом на танцы. Она сама подошла к берегу, когда он проверял двигатель катера. В походке ее была медлительная беспечность, покорявшая Витьку. Он не растерялся, пригласил:

— Может быть, тоже в город сгоняем? В кафе посидим…

— В город не хочу, — с капризной ноткой произнесла Галя. — Давай просто прокатимся.

— Бензину надо добавить, — он качнул бак, — остались одни аплодисменты.

Двигатель завелся с первого оборота заводной ручки. Сизый плотный дымок ударил по воде. Катер мелко задрожал.

— Тридцать лошадей! — похвастал Витька, садясь за руль.

Вскипела вода за кормой. Глубоко расплуживая море, катер набирал ход, крошил мелкую волну. Птицей забился флажок, и в волосах заиграл ветер.

— Ну, как отгулял отпуск? — спросила Галя.

— Скука. — Витька даже поморщился. — Половили рыбешку там с одним донкихотом, есть такой занятный мужичонка у нас в деревне.

— А в рыбколхозе, знаешь, поймали нельму! Да, да, самую настоящую!

Витька не видывал такой рыбы, и потому сказанное не произвело на него должного впечатления. Он подрулил к островку, выключил мотор, чтоб тишина была, чтоб море вокруг и ни души. Только любопытные чайки. Цок-цок-цок — ластилась к борту волна. Катер легонечко покачивало. Витька привлек к себе Галю, она удивленно глянула, но не отстранилась.

Пошли по островку. Солнце садилось. В глазах рябило от ослепительного блеска моря. Белый город виднелся вдали, в розоватом туманном куреве. Казалось, он по волшебству поднялся из воды.

Остановились. Волна подкрадывалась к самым ногам, о чем-то шептала вкрадчиво. Поглаживая свободно распущенные Галины волосы, Витька вдохновенно говорил:

— Галка! Я весь отпуск думал о тебе, ей-богу, я с ума схожу! Сегодня самый счастливый вечер… У тебя в глазах — море.

ЗАПАХ ВЕРБЫ