Отравленные слова

9. Сальвадор Лосано

Субинспектор Суреда сидит перед бывшим субинспектором Лосано. Он уже официально принял пост: его только что вызвал инспектор Доменеч и вручил удостоверение, которое вступает в силу с двенадцати ночи. Лосано замечает его рассеянность, теперь Суреда уже не так внимательно слушает его объяснения и не разделяет его отчаяния и бессилия перед этим запутанным делом. Он больше не станет делиться своими идеями и соображениями просто так. Суреда предвкушает ответственность, которая ляжет на его плечи, новые истории новых девушек, дела, которые будут принадлежать ему и только ему одному. Вот ради этих историй он будет ломать голову и проводить ночи без сна. А случай Барбары Молины – ненужное ему наследство, старая рухлядь, просрочка. И все же Тони Суреда изображает интерес.

– Мы остановились на Хесусе Лопесе, – напоминает он своему предшественнику.

«Как будто разговаривает со стариком, который уже не в себе и которому требуются постоянные напоминания», – раздраженно думает Лосано. А может, это он сам от неуклонного приближения пенсии стал чересчур чувствителен.

– Имя Хесуса Лопеса постоянно звучало в показаниях свидетелей, но его затмила фигура Мартина Борраса. – Сам того не осознавая, Лосано будто оправдывается перед Суредой за то, что расследование свернуло не туда. – Лопес преподавал историю и социальные науки в школе Леванте, где училась Барбара. Ты наверняка ее знаешь, на улице Урхель, возле промышленного колледжа. Светская частная школа с государственным финансированием, до 10-го класса[19]. Барбара там училась с трех лет, с одними и теми же ребятами. Школа эта совсем маленькая, всего один класс в каждой параллели, учителя и ученики отлично друг друга знают. Хесус Лопес закончил университет по специальности «История и география», стал заменять учителей в разных школах, дважды сдавал государственный экзамен, не сдал и в конце концов в двадцать семь лет устроился в школу Леванте по протекции учителя физики Мануэля Понса, который был дружен с его отцом. На момент исчезновения Барбары он проработал в школе уже почти восемь лет. Долговязый, светлокожий и конопатый, он выглядел лет на десять младше своих лет и эксплуатировал имидж экоактивиста, а еще стремился казаться интеллектуалом, знатоком кино, философии и искусства. Молодой симпатичный дружелюбный учитель прекрасно вписался в интимную, семейную атмосферу школы, и внешкольные отношения с учениками расцвели пышным цветом. Он водил учеников в музеи, в кино и в театр, каждый год возил выпускной класс в Рим, а со школьниками на год младше (в тот год в этом классе училась Барбара) ездил на неделю в Таррагону. Его пятничные вылазки в музей современного искусства, бывало, заканчивались вечером в каком-нибудь баре в Равале в окружении хорошеньких и блестящих учениц – но об этом мы узнали потом. В мае 2005 года Хесуса Лопеса в школе ценили и любили, он три года как был женат на Лауре Вентуре, у них была двухлетняя дочка и должен был родиться – но не родился – сын. Лопес с семьей жил в Лес-Кортсе и каждое утро ездил в школу на велосипеде.

Первой на Лопеса указала Эва, бывшая лучшая подруга Барбары, затем Мартин Боррас, бывший парень Барбары, и наконец – ее показания сыграли решающую роль – классная руководительница Барбары Ремедиос Комас: спираль нашего расследования вышла на новый виток, и мы решили еще раз с ней поговорить.

Эва переполошила нас, заявив, что ее ссора с Барбарой, как ни странно, была связана не с Мартином Боррасом, а с Хесусом Лопесом. Эва заявила, что Барбара, цитирую, «смеялась его шуткам, смотрела ему в рот и лизала ему жопу». Она входила в кружок его обожательниц, была в него тайно влюблена и плясала под его дудку. Эва рассказала, что Барбара была его фавориткой, что они с Хесусом часто беседовали и встречались наедине. И тут же выдала целую гору обвинений, уж не знаю, насколько обоснованных, насчет его подозрительного поведения и предосудительных отношений с ученицами. Собственно, из-за ее слов мы и решили пересмотреть весь ход расследования. Ты наверняка помнишь шумиху в газетах.

Лосано вытаскивает пожелтевшие листы «Ла-Вангуардия» и «Эль-Паис». «Школьного учителя обвиняют в педофилии, возможно, он замешан в деле Барбары». Лосано набирает воздуха в грудь. «Отец пропавшей девушки напал на учителя, замешанного в ее исчезновении». Лосано перебирает страницы и достает еще одну, из «Эль-Периодико»: «Скандал на школьной скамье».

– Имя Лопеса прогремело. Да, именно прогремело. Было ощущение как после утечки газа, когда он внезапно взрывается прямо тебе в рожу. Мартин Боррас и до этого показал, что Барбара все время говорила о Лопесе и находилась под его влиянием. Боррас не знал ничего об этих тайных встречах, но он ведь и не был частью их школьной компашки. Заварили всю эту кашу одноклассники Барбары. После того как мы побеседовали с Эвой, все бросились его обвинять. Внезапно всплыло то, о чем все знали, но молчали: Хесус Лопес встречался за пределами школы с несовершеннолетними ученицами, причем делал это с самого начала, с того дня, когда пришел работать в школу. Вот уже семь лет он проводил время с группками хорошеньких учениц от четырнадцати до шестнадцати лет. Невинные развлечения, замаскированные под культурные вылазки. Ловкий осторожный Пигмалион, он восхищался умом учениц и то и дело позволял себе шутки и небольшие как бы случайные вольности. Легкое прикосновение к бедру, дружеский щипок, нежное объятие, эсэмэска, откровенная беседа в особом тоне, кофе поздно вечером, прогулка наедине. И вот к нам рекой потекли отрывочные признания. Девушки плакали и отрицали всякий злой умысел. Для каждой он был героем, он отличал ее среди других, он выбрал именно ее. Они не понимали, что он выбирал самых хорошеньких: они, конечно, были уверены, что самых умных. Опрашивать выпускниц оказалось проще. С определенного расстояния они с легкостью анализировали поведение Хесуса и беспощадно клеймили его инфантилом, незрелым, недоделанным. Их суждения были уверенными и до ужаса меткими, но ни одна не обвинила Хесуса в домогательствах. Он балансировал на грани благопристойности, но никогда ее не переступал. Совершенно этого не ожидая, мы наткнулись на верхушку огромного айсберга, но меня интересовала только Барбара.

Определяющими стали добровольные показания Ремедиос Комас: осознав всю тяжесть ситуации, она связалась с нами – и вот мы снова сидим друг напротив друга. Смуглая и подтянутая, без украшений и макияжа, она была одета с элегантностью, приличествующей ее возрасту. Она развелась двадцать лет назад и одна вырастила троих детей. Ремедиос Комас не стала юлить и ходить вокруг да около. Если бы она рассказала всё, что знала, месяц назад, мы не пошли бы по ложному следу. Она попросила разрешения закурить, и ради нее я сделал исключение. Мы встретились в кафе, и между двумя чашками кофе она сказала, что, как заядлая курильщица, то и дело бросает и наверняка скоро сделает очередную попытку. Она элегантно закурила, основательно затянулась и заговорила – с горечью, постепенно выдыхая дым. Я помню ту беседу дословно.

«Я никогда не одобряла отношений Хесуса с ученицами, – начала она. – Учителя всё шутили на этот счет, но только не я. В последние четыре года я была классной руководительницей предпоследнего класса, и мне то и дело приходилось тушить пожары. Хесус ослеплял учениц своими интеллектуально-декадентскими штучками, заставлял их поверить, что они входят в мир культуры и искусства. И это правда, он открывал им Висконти, Серта и Пикассо, но в то же время он играл их чувствами. Он любил, чтобы девочки им восхищались, получал от этого нездоровое удовольствие, и ему было плевать, что он разбивает им сердце. А ведь очень просто разбить сердце пятнадцатилетней девочке, – говорила она мне с сигаретой во рту. – Они впечатлительные, хрупкие, легко влюбляются и, хоть и выглядят как взрослые женщины, смотрят на мир глазами ребенка. Легковерные, максималистки, склонны драматизировать. Их самооценка – как маятник Фуко: сегодня они мнят себя богинями, а завтра думают о самоубийстве».

Она говорила раздраженно, возможно, злилась на саму себя – что не хватило смелости сказать открыто все то, что она рассказывала мне.

«Хесус выбирал кого хотел, у него была своя свита, и каждый год он назначал себе фаворитку. Ее триумф мог длиться долго, а мог пролететь как один миг – как фишка ляжет. Но он никогда не подставлялся, не переступал черту, и поэтому мы все смирились и позволяли ему так себя вести, тем более что культурные мероприятия дают школе возможность держаться на хорошем счету. В двадцать первом веке никто не поведет учениц в кафе в субботу вечером, только чтобы порассуждать с ними о французском сюрреализме. Он не опасен, говорили мы, пытаясь оправдать происходящее, он же как ребенок, открывает девочкам мир. Греческая скульптура, немецкий романтизм, кубизм, неореализм. Насколько мне известно, ни одна из девочек не обратилась в полицию, – добавила она. Затушила сигарету в пепельнице и виновато на меня посмотрела. – Мне следовало рассказать вам об этом гораздо раньше, но я не хотела открывать ящик Пандоры… Однажды вечером, где-то месяц назад, я застала Хесуса Лопеса наедине с Барбарой Молиной – в школе, в кабинете истории. – Она помолчала несколько секунд. – Прошу прощения. Я знаю, сейчас разразится скандал, и даже мне уже не отмыться. Вы себе не представляете, как легко в школе лишиться доброго имени. Сплетни – как пятна смолы».

Я ловил каждое ее слово. Это было самое важное сообщение из всех, что я слышал за последний месяц. Ремедиос Комас глубоко вздохнула и продолжила свой рассказ.

«Было десять вечера, даже уборщицы уже ушли, а я забыла в школе контрольные, которые должна была проверить на выходных. Знаете, эти проверки – самая неприятная часть учительской работы. Так вот, я взяла ключи (они есть только у администрации) и отправилась в школу. Была пятница, собирался дождь, но мне было все равно. Я привычная: иногда посреди ночи включается сирена и мне надо вскакивать и со всех ног бежать в школу. Я живу ближе всех, всего в паре кварталов. В тот раз я сразу поняла: в школе кто-то есть. Дверь была закрыта на один оборот ключа, а не на два, а сигнализацию кто-то выключил. Я стала тихо подниматься по лестнице и услышала голоса со второго этажа – там у нас обычно проходят семинары. Осторожно пошла на звук и увидела свет в щели под дверью кабинета. Я прислушалась: из кабинета доносились всхлипы. Кто-то плакал. Какая-то девочка. Ни секунды не думая, я распахнула дверь и застала рыдающую Барбару Молину в объятиях Хесуса Лопеса. – Она запнулась. – Слезы и голоса. Оба уставились на меня, напуганные, растерянные. Хотя, если честно, уж не знаю, кто из нас троих был сильнее напуган. Уж поверьте мне на слово, нет ничего приятного в том, чтобы застать учителя с ученицей в двусмысленном положении. По правде говоря, ничто в этой картине не наводило на мысль о тайном романтическом свидании. Если оставить в стороне время и место их встречи, ни одежда, ни позы не показались мне подозрительными. И все же оправдания этому не было. Хесус Лопес пришел в себя первым и попытался прояснить ситуацию: “У Барбары трудности, и она решила поделиться ими со мной”. Как вы догадываетесь, это не совсем обычная ситуация: учитель назначает несовершеннолетней ученице встречу вечером в абсолютно пустом здании. А кроме того, у Хесуса Лопеса не было или, по крайней мере, не должно было быть ключей от школы и он, по идее, не знал кода от системы сигнализации. Я была озадачена, но не растерялась: очень сухо сказала обоим, что сейчас мы вместе отведем Барбару домой. Мы шли втроем в полном молчании. Барбара не говорила ни слова: понимала, что, как только мы сдадим ее родителям, за ее спиной разразится скандал. Мы довели ее до двери и ушли, я сказала ей в школе зайти ко мне. Мы с Хесусом Лопесом пошли в бар, и он принялся рассыпаться в оправданиях и объяснениях. Он был нервный, дерганый и выглядел гораздо старше, чем обычно, как будто на него внезапно обрушился возраст, который он все это время успешно скрывал. Мне было ясно, что о случившемся нужно рассказать директору, а Хесус умолял меня промолчать. Он совсем расклеился: по щекам его текли слезы, и он даже попытался шантажировать меня своим еще не родившимся ребенком (его жена была беременна). Он вернул мне ключи, ему явно было стыдно. Это все его вина, заявил он, явно пытаясь расположить меня к себе. Барбара хотела поговорить с ним, а он задержался в школе допоздна за работой. Барбара живет рядом, оправдывался он, а копию ключей он сделал просто на всякий случай. Клялся, что это произошло впервые. Я не поверила: и ключи себе сделал, и сигнализацию отключил, действовал как профессионал. Скольким девушкам он назначал встречи до Барбары, спрашивала я себя. Голова моя трещала, и я пошла домой, ничего ему не пообещав; сказала, что мне нужно подумать спокойно. Я всю ночь не спала. Повторяла себе, что нужно немедленно поговорить с администрацией, хотя этим я обреку товарища на позор, увольнение и, может быть, на развод. Но он взрослый человек и слишком долго ходил по тонкому льду. На сей раз он переступил все границы. И все же я не могла взять на себя такую ответственность. Кто я такая, чтобы судить других? Чтобы рушить чужую жизнь? В понедельник Барбара пришла ко мне в кабинет, она дрожала как испуганный щенок. Я успокоила ее, попыталась завоевать ее доверие».