Однажды осмелиться…

31

Последний раз она видела Иосифа в Шереметьеве, под Новый год — спустя без малого четыре месяца после осенней истории с этим его неожиданным приездом. Он пересаживался с одного самолета на другой — с того, что прилетел из Нижнего, на тот, что летел в Палангу. В гости не заехал — сказал, не получалось по времени; нет, просто не хотел. Поехала с Юлькой в аэропорт.

Попросил захватить из дома только одно — фотографию, где они с новорожденной Юлькой сидят на лавочке возле Чистых прудов. Она ездила в город по делу, не знала, с кем оставить Юльку. В эти ее первые месяцы в Москве все было новым и сочинялось легко. На Чистых прудах — белые лавочки, резные тени от листвы, белые же лебеди на зеленоватой воде, и отражения у них тоже белые… Лето, солнце.

Парнишка зачем-то сфотографировал ее, а она даже не заметила — пыталась поймать строчки, слетавшие, как стайка чирикавших воробышков, и бросавшиеся врассыпную — только руку протянешь.

— Эй! — Он сел рядом, тронул за локоть. — Эй…

Повернулась, вернулась:

— Что?

— Я тебя сфотографировал.

— Да? Зачем?

— Красивая… — пожал плечом.

Даже имени своего не сказал — да и ее не спросил: просто сидели, болтали.

— Я с любимой сегодня расстался. Вот так.

— Помиритесь…

— Нет.

— Грустно тебе?

— Не знаю. Забери у меня ее фотографии.

— Ну подумай, зачем мне…

Но он уже подцепил пальцем язычок на фотоаппарате, начал сматывать пленку.

— Они там. Недавние. Не хочу их видеть.

— Заведи себе цифровой фотик. Разлюбил девушку — стер.

— Я не разлюбил. И она не девушка. Она взрослая умная красивая женщина. Держи.

Положил катушку с пленкой на лавку.

— Только не оставляй здесь.

И пошел. Уже вдалеке — оглянулся, махнул рукой.

Ося почему-то особенно любил эту фотографию — рамочку притащил, поставил в комнате.

А та женщина… она так и осталась на проявленной пленке — не печатать же ее снимки. И это было, будто бы она навсегда остановилась на полдороге из небытия к реальности.