Однажды осмелиться…

39

И рассказала, сбиваясь, ничего не пряча: сильный и умный, любит, семью даже оставил — тут Кэт подняла бровь, — но женщину в женщине ценить не умеет — ему талант подавай, смелость, «позитив», как он говорит…

— Кэт, я не против этого всего, но ведь нельзя же постоянно ходить в доспехах, силу демонстрировать. Я так долго не могла позволить себе быть слабой — в детстве, и потом тоже…

— Как и я.

— Вот видишь… И теперь хочется быть просто…

— Женщиной. Только он этими «просто женщинами» сыт по горло, да?

Алена кивнула.

— Я одного такого типа знала… И что, не звонит он тебе?

— Нет. Гордость демонстрирует.

Алена задумалась.

— Знаешь, Кэт, даже не это меня останавливает. Ну, сильный человек хочет, чтобы рядом был такой же, не мямля. Не страшно. Но он… как тебе сказать… будто бы он живет только в реальности, понимаешь? Будто он не мечтает, а планирует. Ему прочти стихи — не услышит. Покажи картину — не увидит. Будет на рамку смотреть и — как сделано. Вот эта твоя акварель в коридоре, да? Я еще не знаю, что в ней, ведь нет ничего, за что можно зацепиться — ни одного живого существа, ничьих глаз, лиц, ничего. Просто земля оживающая и потоки воды, «хляби небесные». Но это… будто настроение. Будто глоток воды. Ее хочется выпить, эту акварель. А он бы не понял.

Кэтрин молчала, смотрела перед собой.

— Для меня когда-то она много значила… Я даже хотела взять ее с собой в Антарктиду. Но и так половину барахла пришлось оставить. И потом я очень боялась, что они ее выкинут, жильцы. И еще… еще я мечтала там именно о таком дожде, проливном, уже не холодном, но еще не теплом… Стоять под ним и мокнуть до нитки, чтобы рубашка пристала к телу, знаешь, как в кино. Почему-то я себе именно это и воображала: белая рубашка, длинные мокрые волосы. И чтобы это было как на картине — где-нибудь… в поле. И чтобы Дэйв рядом был.

— И Эрни, — улыбнулась Алена.

— Да… Ой, пойду погляжу, что там птюч делает.

Кэт упорхнула, Алена встала, прошла в коридор, остановилась у акварели.