Плахта

* * *

Знаете, что меня спасло? Желание еще хоть раз поесть маминых пирожков с вишней и пересмотреть все серии о Джеймсе Бонде, начиная с 1962 года.

По образованию я биохимик. Живу одна в небольшом домике в пяти километрах от Гостомеля, работаю в частной лаборатории на Андреевском спуске. Форменная «сова». Просыпаюсь за полчаса до отхода электрички, наспех ем творог, пью калиновый чай и рысью на станцию. Работаю неделю через неделю, а в свободное время шью. За шитьем могу просидеть до рассвета. Мастерю детские рюкзачки, сумки для покупок, декор для дома.

В тот день у меня выдался выходной, планировала поспать подольше, но кот Бонд чересчур беспокоился. Мяукал на высоких тонах, вместо «мяу» — «ур-р-мау». Мы еще толком и не привыкли друг к другу, так как подобрала его всего несколько недель назад. Дикого, несчастного, с оторванным ухом. Он не давал себя помыть, вел ночной образ жизни, демонстрировал характер. Под утро вроде затих. Как оказалось позже — помер.

В 11:00 услышала рев реактивных самолетов. Ощущение, что мне одновременно сверлят все зубы. Выглянула в окно, отметила, что летят низко и звереют на лету. Послышался грохот. В воздухе навязчиво запахло серой. Взрывы не утихали. В желудке разрасталась тошнота, и за день не смогла проглотить ни крошки. Постелила себе в проходной комнате и просидела всю ночь, уставившись в одну точку.

Утром похоронила Бонда и решила двигаться к своим, в Ирпень. Дороги резко сузились и подрагивали, как при воспаленном нерве. Машины ехали зигзагами, люди шли крадучись. Так я оказалась в гостинке, в которой на двенадцати жилых метрах разместилось шесть человек. Через два дня такой жизни рискнула идти пешком к маме, но утром выпал снег, а я выскочила из дома в осенних стареньких сапожках. У подъезда поскользнулась, упала и отбила себе бок. Подошва моментально отвалилась.

Десять дней прожили под учащенную канонаду. Особенно угнетала танковая пальба. Казалось, какой-то шутник лупит палкой по пустым винным бочкам. Аппетит так и не появился. От истощения спасала семейность. Все садились за стол, и я с ними. Все подносили ложку ко рту, и я заодно.

6 марта во дворе разорвался снаряд и загорелись гаражи вместе с машинами. Пробился сосед:

— Ты жива? У тебя у одной на улице горит фонарь, а по двору разгуливают два чеченца.

Господи, я в спешке забыла обо всем: и отключить в доме газ, и притушить уличный свет. В тот день за безумные деньги нашли машину и выстроились в многокилометровую очередь. С собой — паспорт и телефон. Ни одной смены белья, ни одного теплого свитера. Самая большая ценность — оверлок и швейная машинка оставались в Буче. Я тогда еще не знала о массовых русских грабежах.

К маме добиралась двое суток, хотя в мирные времена дорога занимала считанные часы. Сперва взяли курс на Белую Церковь. От Ирпеня до Белой Церкви девяносто четыре километра, в этот раз тащились десять часов. Из еды — ничего, и тринадцатилетний ребенок канючил поесть. Заправки работали только на выдачу бензина: в них больше не продавались орехи и шоколад.

Впоследствии разделились. Семья сестры отправилась в Черновицкую область, я — к маме в Черкасскую. В дороге съела одно яблоко и выпила полулитровую бутылку воды. Шла пешком, изредка меня подвозили и опять пешкодралом. Вспоминала свои довоенные скитания, и перед глазами плыли нитки. Шерстяные и мохеровые мотки. Вязать начала прошлой осенью, когда рассталась с молодым человеком. У нас были долгие весьма мучительные отношения, закончившиеся полным фиаско. Спасали спицы и лицевая с изнаночной.

В ночь с 22 на 23 февраля мне приснился кошмар, что осталась без дома. Подобное для меня — полный треш, ибо переезжала уже более двадцати раз. Дом в Буче стал гаванью. Это единственное место, в котором моя душа обретает покой.

Я никогда не была красавицей. Слишком худая и костлявая, с угловатым лицом и непомерно длинными руками. Этакий гадкий утенок. С самого детства мне внушили: счастливое замужество не светит. Кто позарится на такую красоту?

В школе любила сочинять. Писала рассказы, сказки, но родители считали писательство сумасбродной неприбыльной профессией и активно приобщали к физическому труду. В четыре года я помогала с уборкой, в шесть умела готовить и имела свой собственный огородик, в двенадцать смотрела за лежачей бабушкой, в пятнадцать консервировала. Всегда мечтала перебраться в Киев. Стоило приехать с классом на экскурсию, тут же влюбилась в шумную каштановую столицу.

После школы училась в институте, вечерами подрабатывала на консервном заводе, в выходные дни — промоутером. На первом курсе познакомилась с молодым человеком и с ходу отдала ему свое сердце, но для меня в его сердце места не нашлось.

Всю жизнь скиталась. Снимала углы, захламленные комнаты, соглашалась на койко-место. Жила в общежитии с электрической плиткой, вздутым линолеумом и неработающими душевыми. Помню, в очередной раз оказалась на улице. Присела на бордюр и реву в три ручья. Из сбережений — семьсот долларов (все, что удалось скопить за много лет). Неожиданно окликнула старая знакомая (мы когда-то с ней работали официантками) и предложила переехать в Бучу. Представляете мое счастье? После пятнадцати квадратных метров — целых шестьдесят пять! С этого дня началась моя счастливая жизнь. Я перебралась в дом, вымыла его до зеркального блеска, а на отложенные деньги купила тур в Грецию. Выбрала самый дешевый, с ночными автобусными переездами, но это было чудом. Впервые за границей! Впервые на родине Геродота и оливок. Впечатлило все: и Эгейское море, и гора Олимп, и Акрополь. Попробовала местные вина, их «испеченный кофе» и сладчайшие сливы. Вечерами танцевала сиртаки. Подобная трансформация произошла со мной в тридцать два года.

Мое счастье разрушила война. Я лишилась всего: дома, работы, покоя. У меня больше нет швейной машинки и совершенно не осталось сил. С аппетитом полная ерунда. Что бы ни съела — ощущение батальона ежей, гнездящихся в желудке. Спасаюсь мятным чаем (им замедляю головокружение) и жду возвращения в свою многострадальную Бучу.