Жизнь на излом. Ранение навылет

22

Подъехавший к подъезду дорогой темный автомобиль привлек внимание. Кира присмотрелась, и ей вдруг показалось, что мужчина, вышедший из машины, это Глеб. Она жадно всматривалась в силуэт, но плохое освещение не позволяло рассмотреть точнее. Мужчина, пошатываясь, отошел от отъезжающего авто, махнув на него рукой, и брякнулся на скамейку. Он как-то вдруг сжался, наклонился лицом вниз и обхватил себя руками.

Сердце в груди билось все быстрее, и хоть Кира совершенно не верила своим глазам, душа тянулась туда, и внутренний голос твердил: "Это он, Глеб!"

Кира, выскочив с балкона в комнату, быстро накинула на ветровку и, взяв ключи, вышла из квартиры. Она, сбиваясь с ног сбежала по лестнице, настолько быстро, что на миг потемнело в глазах. Лишь на секунду закрался страх, что это мог быть кто-то чужой, но Кира уже бы не смогла спокойно оставаться на месте, пока сама не убедится, кто же там на скамейке.

Уже открывая тяжелую дверь на улицу, она услышала глухие рыдания. Кинулась к нему, присела рядом, обхватила руками. Но Глеб, он словно был не тем человеком, которого Кира знала. Сейчас рядом с ней сидел совершенно чужой Глеб. От него разило спиртным и сам он был как острый осколок, как ледяная глыба, как оголенный провод. К нему даже физически было больно дотронуться, не говоря о том, чтобы прикоснуться частичкой души.

Глеб, закусив кулак, опустил голову на колени, и тихо раскачиваясь, выл. Как дикий раненый зверь.

— Тише Глебушка, тише! — попыталась она успокоить любимого, но он наотмашь оттолкнул ее от себя.

— Уйди…

Кира, потерев ушибленному место, застыла в неверии. Нет, не может он так с ней. Это все боль, это она сейчас диктует свои порядки, но Кира выдержит, даже если Глеб снова ударит.

— Нет, не уйду. Сяду сейчас на землю у тебя в ногах и сидеть буду. Стукнешь, все равно не уйду!

Глеб на секунду замер, затем поднял на нее зареванные глаза и произнёс:

— Замерзнешь.

— Мне все равно. Рядом с тобой замерзну. Тебе хочется сдохнуть? И я рядом с тобой сдохну, понял? Не уйду.

— Глупая, — сдался он и снова сник.

— Какая уж есть, сам выбирал.

Кира вновь осторожно присела рядом и положила руку на его плечо, крепко сжав.

— Расскажи, Глеб. Расскажи, пожалуйста, что случилось?

Он тяжело вздохнул, дернулся от боли, потер широкой дрожащей ладонью грудь.

— Ну же, Глеб.

— Никакого убийства не было, Кира.

— Как? — воскликнула она.

— А может и было, не знаю. Я две недели мотался, рыл чуть ли не носом. И депутат этот, Колосков, своих ребят подключил. И следак въелся, будь здоров. Но все указывает на то, что никто отца не убивал…он сам…

— Но… но почему? Нет, я не верю, бред какой-то. Твой отец не мог…

— И я не верил, но сегодня меня вызвали в участок и показали результат экспертизы, там все рассчитано: про силу выстрела, и угол, под которым пуля зашла… Да и что говорить, ведь те ребята, которые в масках садились в машину, простые студенты из театрального. Он им заплатил, чтобы те несколько минут посидели вместе с ним в машине. Вроде как бандитов сыграли. Колосков их каким-то образом смог разыскать, они там засветились на камерах в этом же торговом центре, когда в туалете переодевались.

— Господи, бред какой-то! Зачем ему все это?!

Глеб не сразу ответил, словно собираясь с силами. И только через пару минут, прочистив горло, снова заговорил:

— В соседнем городе он проходил лечение, как оказалось уже года два. На это тоже мне указал его начальник. Назвал даже адрес, где отец периодически лежал в клинике, прикрываясь командировками.

— Ты был там, да?

— Да, Киреныш, был. И разговаривал с врачом. Правда пришлось вернуться сюда и забрать свидетельство о смерти, иначе тот ни в какую не соглашался ничего рассказывать — отец дорого платил за его молчание. Лев Евгеньевич, он нормальный мужик, объяснил все как есть. Не было от этой болезни шансов, но батя жить хотел, не верил до последнего, что это конец, боролся.

— Рак?

— Нет, энцефалопатия головного мозга. В его случае как следствие постоянных стрессов, да и возраст сделал свое.

— Что это, я не слышала.

— Его мучили сильные головные боли, но он сразу не обратил внимание на это. Пил какие-то таблетки сам, а потом начал падать в обмороки. Чтобы не волновать мать, обратился в больницу в другом городе, там же и лечился. Только не помогло. Его раздражительность в последнее время теперь мне понятна. Он старался меньше бывать дома, прикрываясь работой, чтобы мать ничего не заметила.

— Но почему здесь, может, надо было куда-то в Москву или еще лучше за границу?

— Смысла не было, врач так сказал. Рано или поздно он бы превратился или в законченного психа или в овощ.

— О, Господи, — Кира закрыла лицо руками, чувствуя, как ее охватывает нервная дрожь.

— Взял кредит, прошел несколько курсов какого-то новомодного лечения, препараты выписал из Германии. Все попусту.

— Как же так, почему же он ничего

не сказал!

— Кира, он никого не хотел обременять, и я думаю, стеснялся своей болезни. Да и мать, она ведь сердечница, не стал он ничего ей рассказывать. Он такой всегда был, понимаешь… принципиальный.

Глеб замолчал, и Кира тоже не знала, что сказать. Поворачивала все это в голове, но все равно не могла принять. Самоубийство? Нет, в голове не укладывается.

Глухой голос Глебы разрезал тишину и заставил Киру отвлечься от своих мыслей:

— Я решил, что работать буду в военной академии. Как отец и хотел. Я уже все узнал, съездил, меня там ждут. Отец позаботился. Зарплата там больше, мне теперь долги отца нужно все закрыть.

— Их много, да?

— Нормально, — усмехнулся Глеб.

— А продать что-то? Машину или дачу? — предложила Кира.

— Мать не поймет, будут лишние вопросы, да к тому же теперь продажа возможна только через шесть месяцев, после вступления в наследство. И потом, продам я, а матери что скажу? Нет, Киреныш, нет у меня другого выхода. Платить я буду сам. Не инвалид. А честь отца срамить не стану, мать ничего не должна знать. Колосков, депутат, об этом тоже позаботиться обещал — о самоубийстве никто не узнает.

Кира прижалась лбом к каменной спине Глеба, сильно зажмурила глаза и свое отчаяние и чувства — неуместные, глупые, девичьи — постаралась спрятать глубоко. Что ее мечты значат теперь? Разве откажется Глеб в такой ситуации от своего решения? Нет, не откажется. И ей, как верной подруге, придется хранить молчание и ждать своего Глебку столько, сколько будет нужно.

Постепенно холод подбирался все ближе и ближе, окутывая молодых, которые так и сидели рядышком на скамейке. Каждый из них думал о своем и молчал, понимая, что ничего не изменить. Меняться придется им самим, ведь так распорядилась судьба. А любовь? Любовь все вытерпит.