Поцелуй мамонта

Так вот себе жизнь нечаянно сохранили сын с отцом. А жить надобно дальше. Люди всё — таки, а не марсианская механика.

Приехали на заснеженное уже пепелище, вместо тела похоронили выкопанную щепотку пепла, похожую хоть на что — то. Поставили над горсткой деревянный грубый крест, нацарапали на табличке красивое мамкино имя «Явдохея».

Рыдали Никоша с папаней недолго: надо было трогаться с места. Бежать! Злых языков хватало. К разгулу доносов красноречиво призывали листовки.

***

Темень.

Военный мотор задорно брюхтел в глубине.

Из леса на опушку выполз автомобиль марки «Джип». Если «Джип», значит в джипе сидели джипперы.

Постояли джипперы секунду. Выбора нет. Единственное жильё здесь. Греться пора. Банька не помешала бы. Тронули дальше по прямой, потом маленько в горку напряглись, и вползли в открытые ворота.

Забегали в Таёжном Притоне: кто прибыл? Зачем? Добры ли люди в военн — авто? Сколь их? Есть ли пулемёты? Есть ли с волосами до плеч: коли есть, то анархи. Если с бородами, то просто убивцы. Не расстрелкоманда ли пожаловала? Как в темноте нашли? Как мимо мин проехали? Карта у них что ли? Одни вопросы у Вихорихи.

Нет опознавательных знаков на Таёжный Притон. Нет и вывески на лесном доме. А людская молва лучше адресного бюро: славит и клянёт Вихорихин рай.

***

Постояльцев сегодня никого: война идёт. Даже самые гульбивые не часто жалуют. А нынче здесь властвуют иностранные партизаны.

В прошлом году 23 ноября, ровно в день своего рождения, ефрейтор Йозеф. Отч. неразб. Швейк, 3–го полка, 5–й штаб. трансп. роты заезжал с штабными офицерами. Среди них были поручик Козло, фельдфебель Ословец (ударение у всех на первом слоге), телефонщик Прикупичек. Тихое тогда было место. Напоминало чехам офицерские, пражские «Пуфы». Выгружали из кузовов свою «Паливку», вспоминали родину. Кляли по очереди то продажных генералов Австро — Венгрии, то немецкого заёмщика Ленина, то проныру и авантюриста дядьку Колчака А Вэ.

Просили шкварок и конины. Всё им сделали как надо.

Ярослав Гашек был с ними, заходил в дом, скромно теребя специально юморную сербскую папаху, проваленную ложбиной в середине.

Потом осмелел Ярослав, шапку бросил в угол, занял целую лавку, рядом Алёнок усадил. И стал у девок пытать новые слова для справочника и требовать оригинальные буквы для бурятской азбуки в славянице.

Много плясал своё и смеялся Ярослав. Селёдку жевал с костями вместе. Сидя, каждую минуту перегибался через стол. Отхлопал имениннику плечи и обещал, в случае, если Швейк выпьет десять кружек не отрываясь, в книжке его прописать.

Йозеф выпил четырнадцать, просил ещё, и оттого рубаха перестала сходиться у него на пузе.

И, кажется, прописал его Гашек Ярослав в литературе. Только вместо обещанных с вечера двух страниц, — а с утра, смеясь и бахая шутливо друг дружку, сошлись на десяти строчках — прописал Ярослав целый роман про Швейка, и про то, как он был на войне.

Вот какова польза Вихорихиного дома! А про азбуку — какое там: мало буряток в этой местности: всё больше политкаторжанок. Шутил, поди, про азбуку эту Ярослав.

А сидели весело.

Выставляли ручной работы пельмени на улицу. Без охраны лежали пельмени. Съели первую партию пельмешек вороны.

Пуляли после в летучих воришек — в сами того напрашивающиеся цели. Стреляли во всех залпом, будто как в прошлый раз в соседской деревне Пришлососедовке.

Но, сбили с сосны только самую неповоротливую, обожравшуюся с чужой еды воровку. Не успела пикнуть похитительница, как полетела кувырком в сугроб.

Водрузили покойницу на ветку, дали в рот швейцарского сыра и стали басню инсценировать.

Катались с горки на поджопных корытах.

Баньку приняли, в прорубь прыгали, костры жгли. Ёлку наряжая, повалили. Поставили тут же обратно. На попа. Смехота, да и время убили!

Прыгали через костёр и стучали в кастрюли — бубны как настоящие православные дикари.

Спали вперемежку с девками: одно одеяло на троих.

Хорошие среди чехов бывают люди: трамвайных билетов в рулончиках оставили на три года вперёд: катайся по Омску, хочешь — по Ёкску — не хочу!

Славно было Вихорихе, да и девки повеселяли и удовлетворяли так от души, будто не было никакой войны, а была только одна иностранная любовь секс! Алёнку, так ту звали с собой на пароход нумер 8 «Эфрон» в свою эвакуацию и для жизни в город Жижелице что над рекой Цидлиной. Это щас там крокодилла живёт и печёт сэндвичи, кнедлики и панини европейцам, а раньше нормальные люди были.

Предлагала деньги Вихориха Ярославу, так как тот с утра, шуткуя и зовя ум в мозги, помогал снег разгребать. Отказывался поначалу Ярослав, но взять взял. По цене целкового за пятьсот квадратных аршин.

А в позапрошлом сезоне тут белые командовали. Богданыч заезжал по Колчаковской просьбе: искали толковых девок для работы в тылу врага.

Отказала им Вихориха людьми. И еле жива осталась.

Был Васька Каин. Это известный омский банкир, хранитель белого общака. Приставал к хозяйке. Хозяйка ему тут же, далеко от кассы не отходя, ему дала. Правда, не пошлым местом своим, а прямо в морду — крепким тычком. И пришпилила к полу выгребным совком. На всякий приблизила кочергу.

Утих. Испугался или пожалел чего трусишко сраный, но сдачи не стал давать.

Но оклемался когда Васька Каин, то передумал Вихориху второй раз брать. Просил отдать по добру револьвер.

Помог опять железный совок — и отстал Каин.

Вихориха обещала к ихнему отъезду пуль — веризатор его вернуть.

Васька тут же перекрасился и взамен живых телоблудок стал испрашивать несусветное что — то, фантастическое слегка.

А именно: просил место для типографии: согласуй это, обчерти то, что да как, какие подводные камни, захаживают ли большевики, выдёргивают ли законные колья, рубят ли лес, красные линии нам проведи.

Хренов ему красные линии: не в разведке Вихориха, не охотница, не земледелец. Живёт она де полувдовой при живом, но сбежавшем муже, на свои кровные гостевые, и просит иногда денег у культурных ведомств на расширение истории этих расчудесных местностей. И красными линиями она не распоряжается. Даже не знает, что это такое.

Врёт, паскуда. Все знают, что до владенья лесным приютом служила она в земском землеустройстве и ходила с рогульками, отмеряя барам угодья и места под строения. Пирамиду вот водрузила во дворе… — Дай, Каин, денег на завершение пирамиды.

Не дал Каин. У самого дом строится в колчаковской столице. И пошёл он тогда на.

И снова не выгорело Ваське Каину: слишком тут заметное место для печатной мануфактуры. Врагов, снайперов, доносчиков много по лесам ходит. Висят в деревнях рекламы: «Меняем адреса врагов на булку хлеба», «Стрелять фальшивомонетчиков без проволочек. Заподозрил — стреляй гада!». Для доказательства целкости ухи вражьи приноси, скальп ли, паспорта, деньги, бумаги карманные, бумаги приказные, наказы устные, но выпытанные страхом свинца.

А ЧК оно разберётся: давать булку или ограничиться порицанием в случае ошибки.

Цена жизни случайного русского человека — бесценок, ноль, половина плевка, полмерки мучной. А враг, он хоть и мёртвый, да хоть чёрствой осьмушки буханки да стоит.

И жалко Вихорихе своего дома стало: клюнешь на предложение, а тут ситуация (а вдруг!) поменяется: припрутся новые русские и пожгут дом, а жиличек к стенке приткнут. А прежде хором надругаются.

***

Ближе к джипперам.

…Выперла Вихориха в чём была (а была она в спальном балахоне холщовом, с вышивками) на крыльцо со свечой.

Сжала валенки в единую конструкцию. Подобрала живот. Ёжится и командует:

— Сюда заезжайте, тут не платно, а если вон там, то бабок стоить будет. Не валите забор. Андрюха, тащи лопату, подгреби тут сугроба! Коси им края ёбом. Дезигном не увлекайся, как прошлые гости баловали. Шашлышню железную отбрось, а не то бампером наедут, дак не починишь… ни того, ни другого. Расширь дорожку к собаке, чтоб успевала к рванью рукавов. Икебану мою не трожь, пирамиду — молельню — оранжерею не свали, ковёр убери от ёлки: не то смахнут на него ёлочный снежный пух и опять мести! И не крути ковёр — смёрзлый он, сломается! Да ёлочных игрушек не побей, не попорть: махай аккуратно, малахай береги, в капкан не попади. Теперь ворота закрывай! Замок не ломай: повешай в петлю замок и ключом не крути: волков в эту зиму нет, и нет рук у волков. Только зубы, хвост и четыре, а то и три лапы у волка (четвёртая в капкане).

Вот вредная какая Вихориха — баба! Не даёт житья своему любимому и единственному сыну Андрюхе никакого.

***

Мотор джипперы не глушили: холодно, может заибунеть мотор. Вывалились из Джипа двое товарищей по счастью: Вилли Банглтэтот — подлинно американский подданный, и Йохан ван Мохел — подданный Вилли Банглтэтота. Мохел с берданом. Вилли едва руки от руля отодрал. Не лето! И баранка не баранка, а ручка холодильного морга, то есть без всякого подогрева и американского утепления. Не годятся автомобили джипы для Сибири.

Из полушубка виллиного маузер торчит:

— Здравствуйте, мэм, — с акцентом бывалого.

— Здравствуйте, люди дорогие.

— Сюда — не сюда? Похоже, будто по адресу прибыли, нет тут у вас указателей, ах как неудобно, темно, с пути сбились, и прочие обычные слова.

— Нормалёк, — говорит Вихориха, — добрались же. Через Трубу ехали или через Объезд? — и хихикнула чего — то.

— Кролик Хёрст его знает, какая у вас тут Труба. Канализация что ли есть в лесу?

Хихикнула Вихориха исчо раз: «Труба это мост из труб — через Трубяниху — Чик. А раз доехали, значит через неё. Хоть она и дальше Объезда. А на Объезде мины от партизан. Мы там для своих веточки понатыкали с флажками. А кто не знает, тому дорога на небеса. Ха — ха — ха.

— Вот так повезло. И что, через одного к вам через Чику доезжают?

— Именно через одного. Вы в нужную половину попали, а говорите «ехали да ехали». Над вами счастливая звезда висела, выходит.

— Выходит, что счастливая. Ну вы тут, похоже, одни партизан — оригиналы собрались: с минами все в дружбе! Да ладно, ближе к делу. У вас НЕКТО проживают? — и погладил совсем не удивлённый жизнью Вилля свой маузер, вроде как по привычке. Плевать ему на подаренную халявным методом жизнь.

Вихориху маузером не напугать, у неё есть пулемёт и девки — что твои снайперши — вверху. Джипперы давно на мушке. Пикнуть не успеют, не то, чтобы маузер свой деревянный, блядь, достать. Второй раз несказанно повезло Виллю так как перестал он гладить маузер и вовремя отодрал руку.

Вихориха спокойна: «Некты? Сектанты есть такие Некты, так только они в десяти вёрстах, езжайте от нас вправо, потом налево и в гору. Смотря про что вы, гражданы».

— Дак про это самое. Людей своих, нужных нам, ищем. Давно ищем. Аж устали. С дороги оно дак…

— Дак вы отдохнуть? Дак проходьте в дом, наконец, чего съёжились баринами! Раздевайтесь. Не до кальсон! Ёпть! Шубы прошу снять! Если чё подсушить, то пожалуйста, вон печь, а вон верёвка. Самих могу разогреть.

Командует Вихориха так, будто она дочь самого генерала Епаньшина: «Разговоры всякие после».

Отряхнулись, вошли. Гаркнула Вихориха нарочито громко, будто глухие все в доме: «Алёнка, Настька, Анка, Тонька спускайтесь вниз! Люди — гости добрые пожаловали!»