Зажигая звезды

Черт, эта девушка больше не сдается. Теперь она решительно настроена залезть внутрь меня и рассмотреть все под микроскопом.

Мне приходится призвать всю силу духа, прежде чем заговорить.

— Мама, но ты обещала, что мы поедем на мото-фестиваль, — стону я.

— Леви, ты видишь, какая ужасная погода за окном? Как нам там стоять? Мы все промокнем, — отвечает мне в тысячный раз мама.

Меня злит, потому что она не понимает, что это всего лишь дождь, а не масштабный ураган, сносящий все на своем пути. Дождь — это круто. Можно будет шлепать по лужам и наблюдать, как бензиновые пятна превращаются в радугу.

— Ну пожалуйста, мамочка! — Мне приходится перейти к козырям: она обожает, когда я называю ее мамочкой.

— Мамочка, да? — Она ухмыляется мне. — А ты хитрец.

Ее рука взъерошивает мне волосы.

— Давай наденем резиновые сапоги и дождевики. Мне кажется, в них мы будем выглядеть еще круче, — улыбаюсь я, смотря на нее с надеждой в глазах. — Ну прошу-прошу, пожалуйста.

Мои глаза превращаются в блюдца, как у кота в сапогах.

— Боже, Леви, ты невозможен, когда так смотришь на меня. — Она вздыхает. — Ладно, собирайся. И не забудь про сапоги и дождевик. — Мама указывает на меня пальцем.

— Ура! — Я крепко целую ее в щеку, обнимая за талию. — Спасибо, спасибо! Обещаю, мы точно не заболеем. Это всего лишь дождь.

— Ох… чувствую, что это будет то еще приключение.

Я бегу вслед за мамой по подъездной дорожке, чтобы скорее сесть в машину. Кажется, погода не собирается налаживаться.

— Леви, может мы все-таки не поедем? — спрашивает мама, садясь в машину. — Посмотри на этот ливень, там даже не будет никакого мото-фестиваля в такую погоду.

— Мама, байкеры не боятся дождя. Они крутые! — восклицаю я с заднего сиденья.

— Да-да, они крутые. А мы?

— Мы тоже крутые, когда-нибудь я стану байкером и прокачу тебя на своем мотоцикле. О-о-о, — протягиваю я, — а еще прокачу Бель. Ей точно понравится. — Ухмылка расползается по моему лицу.

Я каждый раз пытаюсь произвести впечатление на эту девочку, но она никак не хочет со мной веселиться. Бель постоянно грустит и оглядывается через плечо на свой дом. Это странно. Но я обязательно когда-нибудь ее порадую.

— Может не стоит? Давай обойдемся велосипедом. На крайний случай машиной, — качает головой мама, выезжая с территории дома. — И не смей втягивать Бель в свои авантюры, чтобы ей не пришлось получать за вас двоих.

— Почему Бель так часто наказывают, и она сидит дома?

— Потому что… — мама кашляет в кулак, — потому что не все родители понимают своих детей.

— Что это значит? — в недоумении спрашиваю я.

— Это значит, что не все едут в такую отвратительную погоду смотреть на каких-то байкеров, стоя в дождевике и резиновых сапогах. — Мама вскидывает брови, смотря на меня через зеркало заднего вида.

— Ты лучшая мама, — улыбаюсь я ей.

— Знаешь, как сделать мне приятно, не так ли? — хихикает она.

— Да.

Я включаю музыку в плеере, который мне подарили на Рождество, и слушаю рок, настраиваясь на байкерскую волну. Я называю ее так.

На резком повороте меня вжимает в дверь, а плеер выскальзывает из рук, отрываясь от провода наушников.

— Ужасная дорога! — ругается мама.

Я начинаю искать плеер — его нигде нет. Просматриваю все вокруг, но так ничего и не нахожу. Заглянув под переднее сиденье, я наконец-то вижу блеск корпуса плеера. Мне ужасно неудобно доставать его пристегнутым. Рука не дотягивается, потому что упирается в сиденье, а ниже я нагнуться не могу. Мне приходится сделать еще пару попыток, но все бесполезно.

— Мама, можно отстегнуть ремень безопасности? Я уронил плеер и не могу его достать из-под сиденья.

— Нет, оставайся пристегнутым. Мы уже скоро приедем.

— Ну ма-а-м, мне нужно настроиться на байкерскую волну! — ругаюсь я.

— На байкерскую волну? — смеется мама.

— Да, — с гордостью отвечаю ей.

— Ладно, я сейчас отодвину сиденье, и ты сможешь его достать, но только не отстегивайся!

Мама наклоняется в сторону. Одной рукой она держит руль, а другой дергает рычаг сиденья.

— Черт, уже столько раз говорила папе посмотреть и выяснить, почему его так заедает!

Мама отстегивает свой ремень безопасности, наклоняясь ниже к рычагу. Сиденье поддается, но только вместе с ним машина тоже меняет направление.

Я чувствую, что мы отрываемся от земли и переворачиваемся в воздухе, как в космическом корабле. Ко мне не приходит осознание происходящего, пока крик мамы не заполняет салон. Все происходит словно в другой реальности.

Мы движемся быстро или медленно? Я не понимаю.

— Леви, пригнись!

Шум бьющихся стекол и скрежет металла заглушает крик мамы. Я чувствую удар головой и резкую боль на левой стороне ребер. Темнота поглощает меня.

— Мама? — Я медленно открываю глаза, но это так больно. Кажется, что по голове кто-то беспрестанно стучит. Я прикасаюсь ко лбу и вижу, что моя рука в крови. Все вокруг дымится, а салон машины заполнен подушками безопасности, рваными сиденьями, разбитыми стеклами и погнутым металлом.

Но я вижу.

Я вижу, что везде кровь. Ее так много. Я никогда не видел столько крови.

Дождь попадает в машину через разбитые стекла. Мне так холодно.

— Мама? — в панике повторяю я. — Мама, ответь мне! — Крик слетает с моих губ.

Ответа нет.

— Мама! Тебе больно? — По моим щекам начинают течь слезы от страха и боли по всему телу.

Мне страшно. Не за себя, а за маму.

Я пытаюсь отстегнуть ремень безопасности, но мне не удается даже пошевелить рукой, не вызвав резкую боль в ребрах. Бросаю взгляд вниз и вижу огромный осколок, торчащий чуть ниже моего сердца.

— Мама, во мне стекло! Что мне делать? — Я стараюсь дышать ровно, чтобы стекло не двигалось при моих резких движениях. Но мой плач затрудняет эту задачу. — Я не знаю, как его вытащить.

Тишина.

Наверное, она еще не проснулась. Ей просто нужно поспать подольше, чем мне. Так ведь?

Проходит слишком много времени, но ничего не меняется. Дождь продолжает заливать машину, не прекращаясь ни на секунду. Я уже весь мокрый, дрожащий от холода и тревоги.

Вдруг с переднего сиденья машины слышится хриплый вздох.

— Мама! Я тут, во мне стекло! Тебе больно? — Слезы все еще не высыхают, продолжая прокладывать реки по моим щекам.

Тишина.

Превозмогая боль, я еще раз пытаюсь отстегнуть ремень, и с криком агонии мне удается это сделать. Чувствую, как свежая теплая кровь по новой начинает вытекать из моей раны. Но мне все равно, ведь нужно помочь маме.

Я пробираюсь в промежуток между сиденьями и вижу ее тело в неестественной позе: ноги зажаты внизу водительского сиденья, а все остальное туловище лежит на пассажирском сиденье лицом к потолку машины.

Она вся в крови.

Глаза мамы открыты, но зрачки не двигаются. Они просто смотрят в одну точку. Ей, наверное, очень холодно, ведь она тоже вся промокла от дождя.

— М-мама, — заикаясь, произношу я. Из меня вырывается истеричный крик. — Мама!

Я не могу к ней пробраться, чтобы помочь сесть. Это ведь ей поможет? Маме просто больно лежать в таком положении. Протянув руку, я касаюсь ее лица. Резкий выдох согревает мои пальцы, но больше ничего. Больше я не чувствую дыхания, но ее глаза все еще открыты. Она же видит меня?

— Мама, ты видишь меня?

Ее тело не шевелится, грудь не поднимается и не опускается, даже веки и ресницы неподвижны.

— Мама, ты хочешь спать?

Тишина.

— Мама!

Мой голос срывается от рыданий.

— Тебе просто нужно поспать. — Я закрываю ее глаза. — Ты обязательно поправишься, когда проснешься.