Зажигая звезды

Глава 21

Аннабель

— Это был не всего лишь дождь.

К моменту, когда Леви произносит последнюю фразу, все мое лицо мокрое от слез. Мне так жаль его, что каждый вдох распространяет по телу невыносимую боль.

Сейчас фраза «Я готова разделить твою боль» заиграла новыми красками, превращающими окружающий нас мир в черный цвет. Поднимаю голову, чтобы встретиться с Леви взглядом, и вижу, что по его щекам тоже текут слезы. Я перекатываюсь с его груди на бок, чтобы смотреть ему в глаза. Протянув руку, поглаживаю щеку Леви, стирая соленые дорожки слез. Он повторяет мою позу, закрывая глаза и притягивая меня ближе к себе.

— Не знаю, сколько времени прошло после того, как я перестал с ней разговаривать. Казалось, что прошла вечность, прежде чем служба спасения вытащила меня из машины. Помню, что даже с затуманенным сознанием я кричал и бился в истерике, добиваясь того, чтобы они сначала достали маму.

Его рука до боли сжимает мою талию, но я не обращаю на это внимания. Если ему так легче, он может поглотить меня всем своим существом, раздавить телом каждую кость — и я не скажу ни слова.

— Но они сказали: «Ты первый, потому что живой». — Он сжимает переносицу, переводя дыхание. — А потом, когда я лежал в машине скорой помощи, какая-то медсестра начала со мной разговаривать. Точнее, это больше походило на монолог: «Ох, бедный мальчик… Ну ничего, это всего лишь поцелуй смерти. И, слава богу, не твоей».

— Боже, это ужасно… — Я подрываюсь с места, потому что не могу спокойно лежать. Мои нервы на пределе. — Я не понимаю, как они могли говорить тебе такое. Да, это их работа — спасать жизни, и иногда реальность настолько поглощает, что можно потерять чувство такта. Но… ты был ребенком. Маленьким мальчиком, — всхлипываю я. — Ты же все запомнил, и это осталось с тобой на всю жизнь.

Разум прокручивает картину, которую описал Леви, и во мне поднимается тошнота. Мне больно за него. И стыдно за себя.

— Это не самое страшное, что осталось со мной на всю жизнь. Чувство вины и осознание того, что я буквально был рукой, которая толкнула маму в объятия смерти… Вот что преследует меня днем и ночью. Постоянное ощущение ее крови на своей коже. Каждый раз, смотря в зеркало, я вижу чу…

— Нет! — вскрикиваю я, сама пугаясь своего тона. — Не смей продолжать. — Встав с кровати, начинаю ходить по комнате, словно разгадываю самую сложную загадку. — Черт, как я могла называть тебя этим словом, которое мы никогда в жизни больше не будем произносить, и даже не подозревать, как раню тебя этим…

— Бель, сядь и выдохни. Ты сейчас протрешь в полу дыру.

И я действительно ее протру, потому что этот великолепный ковер — единственное, на чем я могу выместить кипящие внутри эмоции.

— Не успокаивай меня, это я должна тебя успокаивать. — Я вскидываю руки. — Это ты был одинок все эти годы, это ты несешь на себе груз, который не дает дышать, это ты… — В моей голове кусочки пазла встают на свои места, и я запускаю руку в волосы. — Ты не заводил друзей, отстранился от меня. Сделал все возможное, чтобы мне не захотелось с тобой общаться. — Я делаю глубокий вдох. — Ты боишься того, что сделаешь то же самое с другими людьми?

«Пристегнись».

«Это не всего лишь дождь».

«Мне нужно сосредоточиться на дороге».

Его фразы, будто непрекращающиеся титры, всплывают в моих мыслях. Слезы стекают и стекают по щеками, вниз по шее, образуя мокрые следы на футболке.

Твою мать, Андерсон! Как ты могла быть настолько слепой?

— Да, черт возьми! — Он подрывается и принимает положение сидя. — Я не могу даже возить тебя в машине, не задерживая дыхания. Они сказали, что если бы мама была пристегнута, то ее шансы выжить были бы намного выше. Мне приходится как одержимому смотреть на эти ремни безопасности каждый раз. Ехать на машине в плохую погоду для меня равносильно остановке сердца. Я просто устал это выносить. Мне страшно. Не за себя, за других. За тебя… — Леви запускает дрожащие руки в волосы.

Нужно прийти в себя и успокоиться. Сейчас я должна быть сильнее, чем он.

— Ты не справишься, тебя всегда будет недостаточно, — шепчет ублюдский голос в моей голове.

Я шлю его к черту и подхожу к человеку, который заслуживает каждую частицу моего сердца.

То, что ты можешь принимать спокойно, больше не управляет тобой.

Ему нужна опора в моем лице. И я буду ей.

— Прости, у меня просто небольшой шок от всего этого. — Я обнимаю Леви за шею и встаю между его ног. — Послушай меня и не перебивай, хорошо? — Он кивает, смотря на меня красными от слез глазами. — Я не буду говорить, что ты не виноват. Это скажет тебе любой, кто узнает об этой истории. От этих слов ты не перестанешь по щелчку пальцев чувствовать себя невиновным. До тех пор, пока сам себя не простишь. Я скажу, что жизнь та еще сука. Ситуации, которые она нам подкидывает, иногда разбивают нас на осколки, и собирать их обратно мы можем годами. И не факт, что когда ты соберешь их, какой-нибудь шальной ветер не подует и опять не разобьет тебя вдребезги. Жизнь, мне кажется, похожа на зону турбулентности с разной амплитудой: один раз — сильной, а другой раз — слабой. Иногда тебя настолько сильно и внезапно трясет, что ты не успеваешь добежать до пассажирского сиденья и пристегнуть ремень безопасности. Становится так трудно дышать, что лишь кислородная маска может помочь. От зон турбулентности никуда не убежать.

Я пожимаю плечами, вытирая мокрые дорожки слез, и продолжаю:

— Они просто есть. Так же, как и самые ужасные трагедии, которые просто случаются. Землетрясения, наводнения, извержения вулканов — все это уносит тысячи человеческих жизней, но никто в этом не виноват. Аварии разного характера задействуют людей, которые просто оказались рядом не в то время и не в том месте. Мы не провидцы, к сожалению, и не можем предсказать, когда несчастье настигнет нас. — Я останавливаюсь, набираясь мужества. — Мы не знаем, сколько отведено времени каждому из нас и когда смерть придет за нами. — Мой едва слышен оттого, как сильно пересохло в горле. — Но знаешь, человечество уже давно установило, что в аварии нет виновных. Есть жертвы.

Мы смотрим друг на друга, сохраняя молчание. Леви временами хмурит брови, словно обдумывает каждое мое слово. Его взгляд становится яснее, и паника потихоньку отступает.

— Ты можешь вышвырнуть меня из дома после этих слов, но я все равно скажу. Твоя мама была взрослым человеком, умеющим здраво мыслить и анализировать ситуации. И даже она не могла предвидеть того, что случится. А ты был ребенком, который точно не мог почувствовать опасность. У мальчиков вообще инстинкт самосохранения отсутствует. — Леви дарит мне слабую улыбку. — А теперь представь точно такую же аварию, но только при другом раскладе. — Я нервно прикусываю свою губу. — Ты бы хотел, чтобы мама винила себя?

Он резко мотает головой.

— Слова, Леви. Используй слова. Так мы ничего не добьемся.

— Нет, — твердо отвечает он.

— Так вот и мама, смотрящая на тебя оттуда, — я указываю пальцем вверх, — не хочет, чтобы ты винил себя. Я думаю, что это причиняет ей большую боль.

Леви смотрит на меня изучающим взглядом, и мне хочется взять все слова обратно, потому что внезапно они кажутся полным бредом.

— Прости… — Я пытаюсь отстранится от него. — Мне не стоило этого говорить. Это грубо.

Леви сжимает мои ноги своими бедрами и скрещивает лодыжки, перекрывая пути отступления.

— Все эти годы, — начинает он хриплым голосом, — я слышал лишь слова сочувствия и причитания о том, как мне не повезло и повезло одновременно. Жалостливые взгляды родственников постоянно преследовали меня и выводили из себя. Я чувствовал себя гребанным Гарри Поттером — мальчиком, который выжил. Но никто ни разу не говорил мне свои истинные мысли. Как будто я был хрусталем, который они боялись разбить. Папа вообще не часто говорил со мной… хотя сегодня он попытался. Но это все равно не было такой честной оценкой, как у тебя.

Леви притягивает меня к себе, пока мы не соприкасаемся носами, а затем завладевает моими губами в трепетном поцелуе. Таком, в котором заключены все наши откровения и страхи. Боль и вина. Этот поцелуй не вызывает огня — он вызывает наполненность души, убивая одиночество и изгоняя темноту.

— Спасибо, — шепчет он мне в губы, немного отстраняясь.

— Пообещай, что будешь говорить со мной, когда тебе тяжело. Не сдерживаться, поедая себя изнутри. Не закрываться и не отстраняться от меня. Возможно, я все еще не так уверена в себе и своих силах, чтобы помочь тебе полностью это преодолеть. Но мы справимся. Вместе. Если будем честны друг с другом. Если будем доверять. — Я говорю уверенно, потому что он должен знать, что может положиться на меня.

— Обещаю, — так же уверенно отвечает он.

Леви усаживает меня к себе на колени и утыкается носом в шею, щекоча дыханием кожу. Его объятия — это сладкий сон после затяжной бессонницы.

— Почему плавание, Леви?

Меня давно интересовал это вопрос, ведь я знала, что оно не является его страстью, как архитектура. Или как для меня балет.

— Почему ты такая умная? — с ухмылкой произносит он.

— Не умнее тебя. Я называю это интуицией.

— Долгое время мне стоило большого труда даже стоять под душем, потому что мой разум сразу же воспроизводил картину прошлого: я в машине, весь мокрый и в крови. Ощущения холода и сырости были моими постоянными спутниками. Я решил, что нет ничего лучше для преодоления страха, чем погружаться раз за разом с головой под воду. И со временем мое сознание смирилось с этим. — Он задумчиво прищуривается. — Плавание никогда не было моей страстью, но стало хорошим отвлекающим хобби. Вода больше не вызывает онемения, лишь приятное покалывание.

Я киваю, размышляя над его словами. Интересно, можно ли притупить спусковые крючки, ассоциирующиеся у него с тем днем?

— Ты все еще байкер в душе или предпочитаешь велосипеды? — спрашиваю я.

— Что? — хмурит он брови. — Насколько можно заметить, даже несмотря на все это дерьмо, я предпочитаю машины.

— Вот именно. Ты выбираешь ее, потому что привык к самобичеванию настолько, что это стало для тебя привычным делом. — Я перебираю пальцами, пытаясь найти верные слова. — Грубо говоря, день прожит зря, если тебе не удалось вернуться обратно в тот день и не уничтожить себя чувством вины.

— Я не понимаю… Ты же не думаешь, что я буду возить тебя на багажнике велосипеда? — усмехается он.

— Нет, я не об этом. Хотя не вижу ничего плохого в том, что ты прокатишь меня на багажнике велосипеда. Мы можем прикрепить на него детское кресло или что-то типа того. Но ладно, не суть. — Улыбка Леви становится шире от моих бессвязных мыслей. И я рада, что мы вроде все еще касаемся этой больной темы, но ему удается улыбаться. — Хочу сказать, что иногда ты мог бы отвлекать себя вещами, связанными с тем днем, но не приносящими боль. Мотоцикл… который можно заменить велосипедом, — улыбаюсь я. — Или даже пешая прогулка в дождевиках и резиновых сапогах наполнит тебя большей позитивной энергией, чем поездка на машине, в которой ты прислушиваешься к щелчку ремня безопасности.