Зажигая звезды

Глава 17

Аннабель

Я захожу домой, и мой страх по поводу сегодняшней лжи, которая по сути и не была ложью, заглушается словам Леви. Всю оставшуюся дорогу до дома они не выходили у меня из головы. Что, черт возьми, он пережил? Я знаю про смерть его мамы не так много. И нужно быть слепым, чтобы не заметить, как он тоскует по ней. Но почему у меня такое ощущение, что за этим скрывается что-то большее? Я бы могла узнать у папы подробности, но он скажет, что мне стоит заняться чем-то полезным, а не задавать вопросы. Да и с каждым днем, проведенным с Леви, мне хочется услышать это именно от него. Чтобы он открылся передо мной так же, как и я перед ним. Даже если мои проблемы по сравнению с его — мелочи.

Я иду по коридору, и в дверном проеме кухни появляется силуэт, скрытый в тени. Моя кровь стынет в жилах.

— Как дела в школе, Аннабель? — Бас отца разносится по всему первому этажу дома, заставляя мою кожу покрываться мурашками.

— Я не была в школе, папа, — тихо говорю я, пытаясь не выдавать свое волнение. Чистая правда. Возможно, она станет моим спасением. Только вся драма в том, что правда давно не является моим спасательным кругом.

— Ой, как мило с твоей стороны не врать своему любимому папе.

Любимому папе. Можно подумать, что у меня еще есть папы, помимо него.

— Нет смысла врать. Ты меня не этому учил.

— Верно, я тебя не этому учил. А тому, чтобы ты не позорила меня. — С каждым словом тембр его голоса повышается. Он становится едким, как кислота, разъедающая меня изнутри. — Но почему-то моя дочь решила наплевать на это, поставив себя и свои желания на первое место. Эгоистка. Мне противно видеть, как какой-то богатый мудак подвозит тебя до дома. Думаешь, ты достойна его? — Он усмехается. — Открой глаза, Аннабель. Ты будешь никому не нужна, если продолжишь так относиться к жизни. Кто по-настоящему заинтересуется глупой девушкой, не стремящейся к успеху? Такие парни, как он и его отец, не выбирают себе в пару неудачниц. И я не собираюсь потом стоять и краснеть за то, что моя дочь недостаточно хороша для них.

Вот оно. Впервые с его губ слетело, что я недостаточно хороша.

Раньше это всегда относилось к моим поступкам: ты недостаточно хорошо выучила, приготовила, позанималась, улыбнулась, похудела, причесалась, оделась. Но никогда прежде он не говорил это в том смысле, что меня недостаточно как личности.

— А для тебя? — хрипло спрашиваю я. — Для тебя меня достаточно? — Мне приходится бороться со слезами, чтобы они не стали еще одним спусковым крючком.

— Для меня ты просто дочь, но не единственная. — Он пронзает меня взглядом, когда я сползаю по стене не в силах сдержать этот удар. Черт, это больно. Сколько бы раз я не подготавливала себя к тому, что он обесценивает меня, каждый раз это бьет в солнечное сплетение, забирая воздух.

— Майк, что ты такое говоришь? — произносит мама из-за его спины. Видимо, она услышала шум и спустилась. — Они обе наши дочери, обе равные. Приди в себя, черт возьми. — Впервые слышу, чтобы мама повышала голос на папу.

— Виктория, я бы советовал тебе не лезть. — Папа сужает глаза, смотря на нее.

— Иначе что? Скажешь, что у тебя есть еще одна жена?

— Что ты несешь? — кричит он на маму.

— Мама, не нужно. Все хорошо, — говорю я, задыхаясь.

— Нет, детка, поднимайся наверх. Я разберусь, — мягко обращается ко мне мама.

И мне действительно хочется уйти, но я знаю, что это еще не конец. Если он захочет, то продолжит это и в моей комнате. Папа достанет меня из-под земли, если ему потребуется. Договориться с ним невозможно. Чем больше ты пытаешься что-то доказать, тем больше загоняешь себя в угол, теряясь в темноте собственной вины и ничтожества. Он нетерпим к мнению, отличающегося от его. Если он решил, что ты недостоин, то его уже ничего не переубедит. Можно подарить ему свое сердце, а он скажет, что оно недостаточно быстро бьется ради него.

— Она никуда не пойдет, пока я не договорю с ней! — У меня звенит в ушах оттого, как громко его голос звучит в моей голове, заглушая все мысли. Он вытесняет все, на что я могу отвлечься, чтобы прийти в себя.

— Хорошо, не пойду, — соглашаюсь я, вытирая слезы.

— Прекрати плакать! Твои слезы никому не нужны, а особенно мне. Моя дочь не может быть такой слабой, — рычит папа.

— Майк! — Мама пытается обратить его внимание на себя.

— Хорошо, прости, не буду. Я уже успокоилась. Видишь, никаких слез. — Я провожу руками по щекам, чтобы показать ему сухие ладони. Но моя ложь утопает в океане рыданий, вырывающихся из меня.

— Я предупреждал тебя. — Он приближается ко мне. — Много раз говорил не испытывать мое терпение. — Его лицо в нескольких сантиметров от моего. — Но ты все время делаешь по-своему. Упрямая и лживая. Мне стыдно за тебя.

Он вырывает мою сумку из рук, выворачивая все содержимое на пол.

— Аннабель, уходи. Майк, пожалуйста, прекрати это. Ты видишь, что вы оба уже не в себе. Давайте потом все спокойно выясним.

Как бы мама ни старалась, этот шторм уже не остановить. Да и ее попытки едва ли можно назвать успешными. Но я знаю, что это максимум, на который она способна, и поэтому не злюсь. Мы все в этом водовороте, и никто из нас не может найти выход.

— Ты думаешь, что умнее меня? — Папа усмехается мне в лицо. — Посмотрим.

С этими словам он поднимает мое боди и разрывает его на части.

— Нет! — Меня не успокаивает мысль, что у меня есть еще несколько. Потому что я знаю, что папа доберется и до них. Уничтожит все, чтобы сделать мне больно и пополнить свой чан дерьмовых эмоций.

Папа берет балетную юбку и делает то же самое. А затем мое сердце буквально останавливается, и я ничего не слышу. Ни криков мамы, ни того, что говорит отец, потому что он берет в руки единственное, чего у меня больше нет. Пуанты. Я не моргаю, наблюдая, как падают ленты, как рядом со мной приземляется пятка от первого пуанта, как я ловлю носок от второго. Он с яростью разорвал на клочки не только мои вещи, но и мою душу, оставив после себя лишь кровавый след.

— Я ненавижу тебя, папа.

Люблю, люблю, — кричит голос в моей голове.

— Надеюсь, ты сможешь жить с этим. — Я поднимаюсь на ватные ноги, собирая остатки от вещей и своего достоинства, затем прохожу мимо него.

— Когда-нибудь ты скажешь мне спасибо, — кричит он мне вслед.

— Никогда, — шепчу я.

— Ты не выйдешь из этого дома, пока я не разрешу. Не переживай, со школой я договорюсь, у меня пока что есть авторитет, который ты не угробила.

Я ничего не отвечаю, потому что в этом нет абсолютно никакого смысла. У меня складывается ощущение, словно я избита после общения с ним, только на моем теле нет ни единого синяка или ссадины — все мои раны и шрамы внутри, кровоточат и уничтожают каждую клетку. И вроде это состояние для меня привычно, ведь когда ты живешь в нем всю жизнь, начинаешь принимать за норму. Но в такие дни как сегодня я осознаю, что хочу считать это нормальным, чтобы не было так больно. И лучше бы на мне были физические шрамы, потому что так у меня были бы доказательства. Но психологическое насилие невозможно доказать даже самому себе. Ведь стоит обидчику быть в хорошем настроении, и твое сердце вновь наполняется любовью. Но ты не можешь посмотреть на свое тело, чтобы напомнить о том, что чувствуешь боль. Это вспомнится, когда твою душу вновь изобьют.

Аврора заходит ко мне в комнату спустя некоторое время и, видя мое лицо, бросается ко мне в объятия.

— Щечка к щечке, Анна.

— Щечка к щечке, Рора, — вздыхаю я.

— Все будет хорошо, ты что-нибудь придумаешь, — успокаивает она меня.

— Не знаю, детка. Мне кажется, что у меня больше не осталось сил на борьбу с ним.

— Анна, я верю в тебя. Пожалуйста, не сдавайся. Сделай это ради меня, ведь я твоя принцесса. — Она улыбается во весь рот, смотря с такой надеждой, что у меня щемит в груди.

— Хорошо, Рора, только ради тебя. — Я обнимаю ее, укладывая рядом с собой на кровать.

И мне правда хочется сделать это ради нее. А возможно, впервые и ради себя. Показать всему миру средний палец, зацементировать свое сердце, которое все еще сжимается от любви к папе, и полюбить себя хотя бы на мгновение.