Художник моего тела

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Олин

– Наши дни –

Я постучала.

Это был просто вежливый поступок.

Никакой сумасшедший похититель не скрывался снаружи. Изнутри не доносилось звуков ударов кулаками и проклятий. Обычный, оживленный бирмингемский вечер мог похвастаться типичными фоновыми звуками: курлыканья голубей и уличного движения.

Мой стук остался без ответа.

Мой второй стук тоже был проигнорирован.

Я посмотрела на свой телефон. Девять вечера.

Я потратила больше времени, чем хотела, на новой работе, возвращаясь домой, принимая душ и переодеваясь, потратила больше времени, съев бутерброд и набравшись смелости провести всю ночь с Гилом, пока он бы рисовал меня.

Признаю, что была слаба. Я волочила ноги, ища силы.

И опоздала.

Но Гил должен быть здесь.

Убедившись, что он не написал мне, чтобы я отложила нашу договоренность, я убрала телефон, прежде чем поддалась искушению написать Джастину.

Он мог знать, где Гил... а мог и не знать. В любом случае, я не хотела ввязываться в перепалку, стоя на пороге дома Гила в темноте.

Постучав еще раз, я позвала:

― Есть кто?

Глубокая, темная тишина.

― Гил?

Ничего.

Попробовала дернуть ручку, ожидая, что она откроется.

Этого не произошло.

Я замолчала, закусив губу.

Что мне делать?

Пойти домой? Ждать?

Что, если Джастин был прав?

Что, если Гил не просто пропал... а его забрали?

Мое сердце взорвалось, поглотив этот вопрос и утопив меня в ужасных сценариях. Его внутри, избитого и истекающего кровью. О нем в фургоне, связанном и с кляпом во рту. О его смерти…

― Гил!

Отступив, я осмотрела большой кирпичный склад. Граффити Совершенной лжи не скрывало никаких других входов: ни пожарных лестниц, ни тайных лазов в закоулки. Единственным другим способом была большая роликовая дверь, используемая для грузовиков, которые задним ходом подъезжали и забирали припасы.

Мои мысли становились все более жуткими.

Я не останавливалась подумать. Не говорила себе успокоиться, черт возьми.

Это был Гил.

Это было важно.

Я бы справилась с его характером, если бы он просто передумал и не захотел рисовать меня. Я бы позволила ему выгнать меня, если бы это было то, с чем я могла бы справиться.

Я никогда не смогу забыть, что подвела его, если хоть один из ужасных образов в моей голове окажется правдой.

Моя сумочка соскользнула с плеча, когда я пригнулась и проверила дверь на роликах.

Она немного сдвинулась.

Я замерла.

Я ожидала, что она будет заперта на висячий замок, но либо дверь не была прикована цепью, либо та была ослаблена.

Опустившись на корточки, просунула пальцы под металл и потянула. Она визжала и скрипела, медленно выползая из-под земли.

Большая цепь, звякнувшая у входа для пешеходов, и не позволяла двери подниматься выше полутора футов.

Это был не совсем подходящий метод приветствия, но я никогда не боялась нестандартных входов. Гил приучил меня к тому, что ночью можно ходить туда, где не положено быть. Парк, местный бассейн, даже школа.

Мы ворвались туда однажды вечером, когда мои родители забыли, что я танцевала в школьном зале в роли Красавицы из балетной постановки «Красавица и Чудовище». Они так и не появились, хотя я каждую ночь в течение недели прикалывала приглашения к их подушкам.

Я даже не сказала Гилу, что танцевала в роли Белль, слишком застенчивая, чтобы рассказать ему о представлении. Но каким-то образом он узнал об этом и ждал меня возле моего дома, когда я вернулась домой. Внутри никого не было. Только он, сидящий на крыльце со своей грустной улыбкой и понимающим взглядом.

Я пожала плечами, борясь со слезами. Я так сильно хотела, чтобы мои мама и папа смотрели на меня.

Он посмотрел на мои болтающиеся балетные туфли и все еще накрашенное лицо и крепко обнял меня.

― Ты была потрясающей, сова. Совершенно потрясающей.

Я отстранилась, от шока у меня екнуло сердце.

― Ты видел?

― Я видел.

― Как?

Он поцеловал меня в лоб, взял за руку и повел обратно в школу.

― Я хочу снова понаблюдать за тобой. ― Он убрал пряди волос, выбившиеся из моего пучка. ― Ты сделаешь это для меня? Подаришь мне приватный танец?

Я больше не нуждалась в одобрении или улыбках родителей.

Мне было нужно только его.

Я хотела танцевать для него больше всего на свете.

― Да.

Как только я согласилась, он поднялся по кладовке за спортзалом на крышу, перепрыгнул расстояние до главного здания, проскользнул через люк в научную лабораторию и прошел по темным и пустым коридорам, чтобы открыть для меня главную дверь.

С загадочной ухмылкой Гил привел меня в школьный зал, поднял и поставил на сцену, на которой все еще был задник волшебного замка, где зверь был пойман проклятием, затем приказал мне надеть пуанты и танцевать.

Начнем с того, что я так нервничала, что едва могла ходить, не говоря уже о танцах.

Танец был моим особым местом, моим уязвимым местом.

Но его гордость и привязанность вскоре стали музыкой, в которой я нуждалась, чтобы раствориться в своем искусстве.

Мне не нужны были другие танцоры.

Мне не нужен был парень, который играл Зверя, чтобы держать, крутить и бросать меня.

Мне нужен был только Гил, когда он задержал дыхание, пожирал меня глазами, а после ― когда я тяжело дышала, и мое тело гудело от прилива эндорфинов ― он поднялся по ступенькам, чтобы присоединиться ко мне на сцене.

― Я видел, как ты танцуешь тысячу раз, но это... ты украла мое сердце, О.

Я думала, он поцелует меня.

Надеялась, что он займется со мной любовью.

Верила, что он сделал бы это, учитывая то, как его глаза светились любовью и чистым желанием, запечатлевшимся на его лице.

Я никогда не знала, что у похоти есть узнаваемая маска.

Но это произошло.

Гил надел ее в тот вечер.

Вожделение было таким глубоким и сильным, что ему не нужно было прикасаться ко мне, чтобы мое тело горело, мои соски затвердели, моя сердцевина увлажнилась.

Наши глаза встретились, и звездный свет был нашим единственным освещением, это была лучшая прелюдия, которую я когда-либо испытывала. Единственная прелюдия. Мы были двумя подростками, отчаянно желающими стать взрослыми, жаждущими поделиться не только своими сердцами, но и всем остальным.

Воздух искрился электричеством, когда он выдохнул мое имя. Мои волосы встали дыбом. Мое сердце затрепетало. Мы наткнулись друг на друга, но тут же разбежались, когда в коридоре вспыхнул факел, и ворчливый голос садовника пожаловался на крыс, снующих по углам.

Я покачала головой, прогоняя воспоминания. Мое тело все еще пело с той ночи. Пальцы на ногах все еще болели от пуант. Мое сердце все еще жаждало завладеть сердцем Гила.

Гил всегда обладал такой грубой властью надо мной. Я никогда не могла забыть то, что могло быть между нами, потому что почти ― было невероятно особенным ― реальность этого была бы нашей гибелью.

Поторопись.

Я легла на землю и проскользнула под дверь, волоча за собой сумочку. Тяжелый металл лязгнул и грохнулся, когда я позволила ему упасть на пол, эффективно объявив каждой бутылке со скипидаром и воздушному компрессору, что незнакомец вошел без приглашения.

Найди его.

Оставив сумочку у двери, я встала и отряхнула пыль и грязь.

― Гил?

Мой голос эхом отозвался в комнате без мебели.

Нет ответа.

― Гил, ты в порядке? ― Я сбросила туфли на высоких каблуках и побежала в чулках к его кабинету. Воздух висел тяжелый и неподвижный, словно пытаясь убедить меня, что там никого нет. Но что-то потянуло меня вперед. Молчание было притворным, потому что моя кожа покалывала, как это бывало всякий раз, когда я была в компании Гила.

Он здесь.

Где-то.

Его кабинет был пуст, дверь слегка приоткрыта, когда я протиснулась внутрь, держа плечи расправленными. Несмотря на то, что я уже бывала в его доме раньше, не могла избавиться от ощущения, что мне здесь не рады.

― Ау? ― Мой голос упал до шепота, когда я вошла в его квартиру.

Ничего.

Ни звуков, ни запахов, ни Гила.

Я стояла у дивана, заметив бутылку обезболивающего и стакан воды, которые мы разделили.

Беспорядок не был убран.

Конечно, он бы убрал за собой. Его дом казался опрятным. Его склад был заляпан краской, но его оборудование было чистым и убрано после использования.

― Ты здесь, Гил? ― Я направилась в ванную. Чем дольше я оставалась здесь, тем более неловко мне становилось. О чем я только думала, врываясь к нему домой? Почему я думала, что мне больше повезет найти его, чем Джастина, который был частью его жизни в течение всего прошлого года?

Эго.

Вот что это такое.

Я думала, что найду его, потому что между нами было что-то необъяснимое. Потому что каждое его слово, каким бы резким оно ни было, умоляло меня продолжать возвращаться.

Роспись тропического леса блестела в свете единственной лампы, на этот раз я заметила сову на ветвях папоротника, символ меня ― точно так же, как моя татуировка была символом его.

Гил никогда не забывал меня. Никогда не переставал хотеть меня.

― Гил? ― В моей груди болело, когда я повернулась, осматривая пространство.

Мягкий щелчок открывающейся двери позади меня заставил меня развернуться на сверхскорости.

Моя рука взлетела к горлу, когда Гил, спотыкаясь, вышел из одной из комнат, скрытых в граффити с тропическим лесом, которым я только что восхищалась.

Позади него не горели огни. Я не могла заглянуть в пространство, которое он только что освободил, но слабый запах клубники преследовал его.

Мои внутренности перепутались.

Клубника.

Как вчера в его ванной.

Я попятилась, когда Гил повернулся и закрыл дверь. Он запер ее ключом, который через мгновение исчез у него в кармане. Он не повернулся ко мне лицом, не выказал никаких признаков того, что понял, что я здесь.

Прижавшись лбом к двери, его рука оставалась приклеенной к ручке, как будто он не мог смотреть в лицо жизни за пределами комнаты.

Мое сердце физически болело от желания прикоснуться к нему. Сделать что-нибудь, что угодно, чтобы избавиться от печали, что окутывает его плечи.

Я была в ловушке.

Я нашла его, но не должна была этого видеть.

Я хотела исчезнуть, но если пошевелюсь, он заметит меня.

Я понятия не имела, что делать, поэтому просто стояла. Покраснев и испугавшись, когда он судорожно вдохнул и медленно повернулся.

Ему потребовалось больше времени, чтобы двигаться, чем обычно, его чувства притупились, а реакции ухудшились. Его взгляд остановился на почти пустой бутылке водки на кухонной столешнице. Гил двинулся к ней, его глаза затуманились, а тело расслабилось от выпитого.

Но затем он замер.

Его голова резко повернулась ко мне, губы растянулись в оскале.

― Олин. ― Его глаза метнулись к двери позади него, как будто он испугался того, что я увидела. ― Как долго ты стоишь... там? ― Его голос сочился алкоголем.

Он покачнулся, его лицо затуманилось от ярости.

Из всего того, что могло произойти сегодня вечером, видеть Гила пьяным было самым трудным.