Художник моего тела

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Гил

– Прошлое –

Я жил в аду.

Последние два дня истерзали мое сердце и заставляли меня молить о решении.

Расставание в школе должно было быть ненастоящим, но каким-то образом оно стало слишком реальным. Мне нужно было вернуть все назад. Объяснить. Но чем больше времени проходило, тем ужаснее становилась правда.

Ты никогда больше не будешь разговаривать с Олин.

Угроза мисс Таллап непрерывно крутилась в моем мозгу.

Этот ультиматум было проглотить труднее, чем понять, чего она от меня хочет. Это заставило мой желудок сжиматься, а нервное беспокойство петлей обвилось вокруг моего горла.

Я должен был поговорить с Олин.

Должен был увидеть ее, коснуться ее, любить ее.

Если я не смогу заполучить Олин... черт, жизнь не стоила той боли, в которой она оказалась.

Несмотря на угрозу мисс Таллап, я приплелся к Олин, как только вышел из школы в пятницу. Со слезами на глазах и разбитым, мать его, сердцем я стоял на ее крыльце и пытался набраться смелости, чтобы позвонить в дверь и извиниться.

Рассказать ей все.

Умолять ее помочь мне.

Но ее не было дома.

Впервые за долгое время я был одинок и никому не нужен.

Не совсем так.

Я был желанен.

Только дьяволом в женской обличии.

Я просидел возле дома Олин, пока чувство голода не заставило меня уйти. И хотя не знал, к кому она обратилась из-за моего предательства, но надеялся, что она в тепле и безопасности.

Только осознание того, что ее будущее висит на волоске из-за меня и моих действий, заставило меня вернуться обратно в хибару, в которой я родился, и завалиться в грязную постель.

В ту ночь отец жестоко избил меня — благодаря одному из своих приступов ярости под воздействием бурбона, — и я провел субботу, залечивая раны. Олин снова была где-то в другом месте, когда я, корчась от боли, прибежал к ней домой.

К воскресенью решетка моей тюрьмы захлопнулась окончательно, что альтернативы я уже не видел.

Мне отчаянно нужно было поговорить с Олин.

Я не мог смириться с мыслью о том, что больше никогда не смогу поговорить с ней, что ее рука больше не коснется моей. Я всегда держал свои эмоции под замком — лучше казаться бессердечным, чем слабым, но когда дело касалось Олин, я был жалок.

Я боролся с желанием разнести окрестности в поисках ее.

Я дождался сумерек и просидел на ее улице, как бездомный бродяга.

Смотрел, как солнце не спеша ползет за горизонт, оставляя меня на произвол судьбы, которая была бы хуже всех смертей вместе взятых.

Олин избегала меня.

Я не мог ее винить.

Она ненавидела во мне все, и я был единственным, кто в этом виноват.

Но... это было воскресенье.

И мисс Таллап загнала меня в безвыходную ситуацию.

Что бы ни сделал... я был в пизде.

В буквальном смысле.

Я мог бы уйти из школы, но это означало бы оставить Олин. Мог бы рассказать директору, но это повлекло бы за собой риск того, что мне не поверят. Мог бы рассказать все Олин и сбежать с ней, но это означало бы, что ее родители — неважно, сколько они отсутствовали — выследят нас и бросят меня в тюрьму за похищение.

Какой бы вариант я ни выбрал, вывод всегда был только один.

Я в тюрьме.

Слово учителя против моего и ужасное обвинение в нападении.

Нападении?

Это она напала на меня.

И я не мог никому рассказать, потому что кто, черт возьми, мне поверит?

Парней не насиловали.

Физически это было гораздо труднее. Но я почувствовал себя жертвой насилия в той кладовке. Все выходные чувствовал, что за мной охотятся. И теперь, когда ушел с улицы Олин и направился к заднему входу мотеля «Гардения», я ощутил, что мне не оставили иного выбора.

Мисс Таллап ждала меня, держа открытой дверь пожарной лестницы, и втащила меня внутрь, как только я оказался на расстоянии вытянутой руки.

Мы не разговаривали, пока она, вцепившись в мое запястье, как сбежавший школьник, потащила вверх на один этаж и дальше по длинному коридору. Просунув ключ-карту в замок на двери, она затащила меня внутрь и резко захлопнула ее.

Я тяжело выдохнул, когда женщина задвинула цепочку и с треском задернула шторы. В комнате уже были видны следы пребывания: сумка для ночевки на маленьком столе, серый пиджак, брошенный на стул, и смятое белое постельное белье, как будто она лежала здесь, представляя, что сделает со мной.

Комната была мрачной, несмотря на три горящие лампочками во всем помещении. Ковер был коричневым, мебель — коричневой. Здесь пахло плохими решениями и тяжелыми ситуациями.

Мисс Таллап провела пальцем по моей спине, обходя вокруг меня. Она рассмеялась, когда я отскочил от нее, как от огня.

— Ты всегда такой нервный. — Мисс Таллап направилась к своей сумке, порылась в ней. Вытащив наручники, веревки, бутылочку со смазкой и кляп, она повернулась ко мне с ухмылкой. — Я горжусь вами, мистер Кларк. Вы пришли. Вы выбрали правильный вариант. И, благодаря этому, я полагаю, что вы и впредь будете выбирать с умом. — Размахивая игрушками для бандажа, она добавила: — Это если вы не будете хорошо себя вести. Я не буду возражать против их применения. На самом деле, меня заводит, когда я связываю, так что, возможно, мы все-таки поиграем с ними.

Я прочистил горло, когда паника забурлила в моей крови.

— Я буду вести себя хорошо.

Я ни за что не хотел быть связанным. Желание убежать уже почти пересилило мою потребность защитить Олин.

Был готов бежать в полицию и рассказать им о случившемся. Я бы рискнул быть обвиненным в нападении, если бы это означало, что мне никогда не придется спать с этой психопаткой.

Но если окажусь в тюрьме, как, черт возьми, я смогу любить Олин? Как могло сбыться наше будущее? Как она могла остаться моей, когда меня не было рядом, чтобы заботиться и лелеять ее?

Она станет чьей-то другой.

Мое сердце треснуло, кровь хлынула из разорванных сосудов.

Мисс Таллап бросила мне бутылочку со смазкой.

— Я принесла это на всякий случай. Но, честно говоря, я такая мокрая, что она нам не понадобится. Если только мы не решим вставить в тебя что-нибудь. Ты когда-нибудь экспериментировал с этой областью своего тела, Гилберт? — Она хихикнула. — Это может быть забавно.

Меня чуть не стошнило на ковер.

Я отбросил смазку в полумрак комнаты.

Как, черт возьми, она думала, я смогу это сделать? Я не мог заняться с ней сексом, потому что был вялым, как переваренные спагетти. Она отталкивала меня. Я ни за что бы не стал для нее твердым.

Я поднял голову, немного осмелев. Возможно, этого не произойдет. Может быть, я смогу пережить попытку, а потом смириться с насмешками над тем, что я бесчувственный подросток, у которого ничего не получается.

Взмахнув своими светло-каштановыми волосами, она направилась к мини-бару. Стоя ко мне спиной, налила два бокала виски, затем протянула оба мне.

— Вот.

— Нет. — Я покачал головой. — Я не пью.

Мой отец был идеальным примером того, почему никогда не следует пить.

И не мог выносить запах алкоголя, потому что он пропитал весь дом, в котором я жил. Не мог переварить его последствия, потому что от него у меня регулярно шла кровь.

— У тебя также не было секса, но скоро будет. — Она сунула мне в руку бокал. — Выпей это.

Я прищурил глаза, когда она подняла мой бокал со своим.

— За ночь разврата. Ты ведь знаешь это слово, не так ли? Не волнуйся. Если нет, то к концу моего урока ты будешь полностью просвещен. — Она подмигнула и опрокинула алкоголь в горло.

Я пальцами сжимал бокал, желая, чтобы она разбилась и жидкость выплеснулась на ковер. Она выхватила у меня нетронутый бокал, провела меня спиной вперед к кровати, положив руку мне на грудь, и толкнула меня, когда мои колени ударились о матрас.

Я тяжело осел, сердце колотилось, пульс бился, когда она подошла ко мне, раздвинула мои бедра и запрокинула мою голову вверх.

— Я сказала... выпей.

У меня не было выбора, когда она взяла меня за подбородок и влила виски мне в горло.

Ожог вызвал у меня отвращение, и я скорчил гримасу, глотая противный алкоголь.

— Хороший мальчик. — Мисс Таллап похлопала меня по щеке, а затем наклонилась, чтобы поцеловать меня.

Я дернулся, но она бросила бокал на пол, схватила меня двумя руками за волосы и держала в плену, в то время как впилась влажным поцелуем в мой рот.

Все внутри меня замерло.

Ее язык проник в мой рот, принеся еще один ад виски и страданий.

Я задохнулся, оттолкнул ее назад и слетел с кровати.

Она лишь рассмеялась, вытирая рот с жаром в глазах.

— Мой собственный маленький девственник, которого нужно учить. Ты знаешь, как долго я об этом думала? Стоя перед классом, объясняя английский и математику, пока смотрела, как ты пишешь заметки к тесту, представляя тебя глубоко внутри меня.

Я задрожал от ледяной дрожи и отвращения.

— Ты больна.

— А с тобой будет так весело. — Удерживая мой взгляд, она расстегнула свою белую рубашку, быстро справившись с пуговицами.

Я опустил глаза, когда она сдернула материал и осталась в кружевном белом лифчике.

— Не отворачивайся. Смотри.

Ее приказ заставил меня поднять глаза, и я стиснул зубы, когда она вылезла из юбки, расстегнула лифчик, сняла трусики и предстала передо мной обнаженной.

Ни одного волоска ни на одной части тела.

Выбритая и гладкая.

Мне это не понравилось. Мне не нравилась фальшь. Фальшивая невинность.

Тошнота стала настоящей проблемой, и я изо всех сил старался не поддаться ей.

Мисс Таллап двигалась ко мне.

Я не мог контролировать реакцию своего тела.

Поэтому автоматически попятился назад, спотыкаясь в спешке. Она погналась за мной. Не удержавшись на ногах, я врезался в стену. Так же, как она заманила меня в ловушку в кладовой, мисс Таллап заманила меня в ловушку в номере мотеля. Ее руки обжигали мою кожу, когда она задирала подол моей черной футболки.

— Сними, пожалуйста.

Ее вежливость дразнила, и казалось, что, возможно, под ее сексуальными извращениями скрывается кто-то здравомыслящий. Если бы я мог достучаться до этой ее стороны...

— Пожалуйста. Позвольте мне уйти. Мы можем забыть об этом и...

— Футболка. Сними. Сейчас же. — Она прищурила глаза. — Я не буду просить еще раз.

Олин.

Я делал это для нее.

Не думать о ней.

В этом месте.

Боже.

Если бы она знала, что я делаю?

Блядь.

Я крепко зажмурил глаза, когда учительница сорвала с меня футболку и расстегнула ремень. И не открывал глаз, пока она расстегивала на мне ремень, молнию на джинсах и стаскивала на пол и трусы, и штаны.

Я застонал от муки, когда она присела передо мной, расстегнула мои ботинки и сняла их с моих ног, а затем окончательно стянула с меня джинсы.

Ее горячее дыхание скользило по моему вялому члену.

Я вздрогнул, когда та обхватила меня рукой, ущипнула за кончик и промурлыкала под нос.

— Ну, это разочарование.

Я зажмурился еще сильнее, когда она взяла меня в свой рот. И ударился о стену, отталкивая ее голову.

— Прекрати.

Мисс Таллап лишь отмахнулась от моего прикосновения и с шипением обхватила мой член.