Год, когда я стала Изабеллой Андерс

Глава 21

Провожу остаток дня, переживая из-за того, как расстроен был Кай, когда уходил, но в ту же секунду, как я вхожу в свой дом, мои тревоги за Кая вылетают прямо в окно.

Папа сидит за кухонным столом, пьет кофе и о чем-то разговаривает с Линн, читая какую-то бумагу.

— Папа, ты дома, — облегченно выдыхаю я, желая встать на колени и поцеловать землю. Да! Мне больше не нужно делать работу по дому для Линн и Ханны.

Но когда он смотрит на меня, мой восторг испаряется, как газировка.

— Нам нужно поговорить.

— Что значит «нам»? — спрашиваю я. — Тебе и мне, или… — Я бросаю взгляд на Линн.

Она ерзает на стуле и мило улыбается.

— Твой отец, я и ты, все будем говорить, — она выдвигает стул и похлопывает по сиденью.

Я нерешительно подхожу к столу, бросаю сумку на пол и сажусь на самый дальний от Линн стул.

Ее глаза сужаются до щелочек, но она берет себя в руки и тянется к сахарнице, стоящей посреди стола.

— Твой отец и я очень беспокоимся о тебе, Иза, — она зачерпывает ложку сахара и добавляет его в свой кофе. — С тех пор как ты отправилась в ту поездку, ты ведешь себя как совершенно другой человек.

— Ты хотела, чтобы я поехала в ту поездку, — спокойно напоминаю я ей.

С ее губ срывается пронзительный смех.

— Я никогда не соглашалась, что ты можешь отправиться в это путешествие. Я думала, что ты собираешься провести лето у бабушки, устроиться на работу и зарабатывать, чтобы нам больше не приходилось тратить на тебя столько денег.

Мои пальцы скручиваются внутрь, и я сжимаю руки в кулаки.

— Я плачу за большую часть своих вещей. — И это правда. Большинство моих карандашей, блокнотов и одежды — это деньги, которые я заработала, работая на полставки здесь и там, и деньги, которые давал мне дедушка.

— Перестань врать. — Она помешивает свой кофе, сидя на стуле с идеальной осанкой, пытаясь казаться спокойной, идеальной женщиной, которой она не является. — В последнее время ты слишком много этим занимаешься.

— Я ни в чем не лгала, — говорю я, стараясь держать себя в руках.

Она постукивает ложкой о край чашки, прежде чем положить ее на стол.

— Может быть, ложь — не то слово. Но у тебя были секреты от нас.

Я перебираю свои мысли, пытаясь понять, о каком секрете она говорит.

— Я говорю о том, что ты все время шпионишь, — говорит она. — Последние две недели ты каждый раз, когда нас с отцом не было дома, обыскивала все вокруг.

Я бросаю взгляд на бумагу, которую просматривал мой отец, когда я вошла. Похоже на квитанцию из отеля в Виргинии, но это не имеет никакого смысла, так как он должен был быть во Флориде.

— Откуда ты знаешь, что я что-то искала?

Папа, должно быть, заметил, что я смотрю на него, потому что складывает бумагу и засовывает ее в портфель.

— У меня есть свои способы узнать, чем ты занимаешься, — ледяной взгляд Линн предупреждает меня, что на меня надвигается буря, и я не смогу уйти с ее пути. — Но это не имеет значения. Важно лишь то, что ты нашла то, что искала.

— Я не нашла. — У меня такое чувство, будто я иду в ловушку. — Ханна оставила его на моей кровати, но я думаю, ты уже знаешь это, не так ли?

— Изабелла, перестань врать! — Мой отец внезапно взрывается, ударяя кулаком по столу.

Я подпрыгиваю, сердце колотится в груди.

— Папа, я…

— Не смей оправдываться! — Он обрывает меня, тыча дрожащим пальцем в мою сторону. — Ты не имела права искать свое свидетельство о рождении. Никакого права.

— Я имею на это право. — Я сдерживаю слезы, отказываясь плакать перед ними. — Это мое свидетельство о рождении. А когда через несколько месяцев мне исполнится восемнадцать, тебе все равно придется отдать его мне.

Его лицо краснеет от гнева.

— Ты даже не знаешь, во что ввязываешься. Только потому, что ты узнала о ней, — он вздрагивает, бросая панический взгляд в сторону Линн, — ты думаешь, что все понимаешь.

— Что я понимаю, так это то, что мне лгали в течение многих лет. Что люди, которых я всегда считала своей семьей, не такие. Что это место, — я машу рукой по кухне, — не всегда было моим домом. Что все эти проклятые годы, которые я провела здесь, чувствуя себя гребаным изгоем, можно было бы избежать, если бы ты просто позволил бабушке вырастить меня, а не привел в семью, которая меня ненавидит! — К тому времени, как я заканчиваю, я уже жадно дышу, но мне так хорошо, когда я это делаю.

Вена на лбу моего отца вздувается, когда он скользит рукой по столу и сжимает мою руку.

— Ты никогда больше не будешь так со мной разговаривать. Ты поняла? Я не позволю тебе превратиться в твою мать. Я не позволю тебе превратиться в ту мерзкую женщину, которая разрушила мою жизнь.

Его пальцы так сильно впиваются в мою руку, что я почти уверена, что у меня останутся синяки.

— С этого момента ты будешь делать все, что мы с Линн тебе скажем, — Он отпускает меня и отодвигается от стола. — А что касается спора, то она твоя мать. — Он смотрит на Линн, прежде чем выйти из кухни.

— А что, по-твоему, должно было случиться? — говорит Линн, пока я пытаюсь набрать кислород в легкие. — Что он скажет тебе, что сожалеет и что в глубине души действительно любит твою мать? — Она закатывает глаза, когда я молчу.

— Твоя мать была ужасным человеком, совершала отвратительные поступки, и мы пытались сделать так, чтобы ты не стала такой, как она. — Она отскакивает от стола, смотрит на меня с ненавистью, хватает за руку и поднимает на ноги. — Но из того, что я вижу, ты закончишь так же, как она. Сгниешь в могиле, на которую никто не придет. — Она тащит меня за собой, направляясь к двери. — А теперь ты пойдешь со мной и закрасишь эту ужасную картину, которую нарисовала на стене.

Я едва могу дышать. Едва соображаю. Едва ли я поняла смысл того, что она сказала.

Моя мама — плохой человек?

Она делала ужасные вещи?

Я собираюсь закончить так же, как она?

Она мертва?

Я должна выбраться отсюда.

— Нет! — Кричу я, вырывая руку из ее хватки. — Я не собираюсь закрашивать эту чертову стену. Это моя стена. И мне нравится эта картина.

Она, кажется, не шокирована моей вспышкой. Во всяком случае, она выглядит довольной, как будто получила все, что хотела. — Совсем как твоя мать, — говорит она.

Я толкаю ее, не слишком сильно, но это все равно ее шокирует. Прежде чем она успевает что-то сказать, я выбегаю из кухни и бегу по подъездной дорожке. Я думаю о том, чтобы бежать в город или написать бабушке Стефи или Индиго, чтобы они приехали за мной, но прежде, чем я успеваю это сделать, на углу тротуара появляется Кай.

Он начинает отворачиваться, как только замечает меня, но потом видит слезы в моих глазах и бросается ко мне.

— Что случилось?

Я отрицательно качаю головой.

— Я не могу… — я делаю глубокий вдох. — Я не могу… — я начинаю истерически рыдать, и мои ноги подкашиваются. — Моя мама мертва.

Кай ловит меня прежде, чем я падаю на землю, и прижимает к своей груди. Я отстраняюсь, чувствуя себя идиоткой из-за того, что расклеилась перед ним, но он только прижимает меня ближе и позволяет мне выплакаться в его рубашку.

— Все будет хорошо, — говорит он, проводя рукой вверх и вниз по моей спине. — Обещаю.

Хотела бы я, чтобы он был прав. Я хочу, чтобы все это было дурным сном или чем-то таким, что я могла бы в конце концов пережить. Может быть, когда-нибудь я это сделаю. Может быть, когда-нибудь будет не так больно. Но сейчас боль душит меня гораздо сильнее, чем та скорлупа, в которой я жила раньше, и я не знаю, как заставить ее исчезнуть, и исчезнет ли она когда-нибудь полностью.

Поэтому я делаю единственное, что могу сейчас. Я плачу изо всех сил, выпуская все это наружу, благодарная Каю за то, что он рядом и не дает мне упасть окончательно.