Скульптор твоего тела

Глава 16

Вот ты какой, значит, думал я, разглядывая небритую физиономию навязанного мне пациента. С виду, мужик как мужик обычного кавказского типа внешности, на тракториста сельского похож, хоть и одет дорого. Ростом мне чуть выше плеча, фигура кряжистая, как у борца. Может, кстати, и борец в прошлом, на Кавказе любят этот вид спорта. Хач, конечно, как я и думал, скорее всего, чеченец. Взгляд внимательный, изучающий. Ну, посмотри, посмотри, а я посмотрю на тебя. Злой я был. После побега Элис что-то во мне сломалось. Может, пройдет со временем, но мне все равно. Так даже лучше.

— Ты доктор? — нагло улыбнулся нохчи, и от этого я почему-то успокоился.

— А ты, значит, пациент? — ответил я своим смодулированным хриплым голосом и широко улыбнулся. И от этой улыбки он почему-то нахмурился. Впрочем, я не гадалка, что с ним не так, я и без того отлично понимал, что это бандит, за плечами которого не одна жизнь. Что ж, я знаю, ты меня в живых не оставишь, но это ты так думаешь, а мы еще посмотрим.

Я прошел в дальний угол комнаты, где на высоком столе было сооружено что-то типа лежака, над которым горели яркие лампы дневного света, и осмотрелся.

— Значит, так, — я посмотрел на пациента. — Сейчас идешь и бреешься настолько чисто, насколько это вообще возможно. Потом приходишь и залезаешь на стол, — я хлопнул ладонью по столешнице, — буду тебя оперировать.

Он ничего не сказал, но вышел из комнаты. А я присел на тот самый стул, с которого он поднялся, и задумался.

За прошедшее после последней встречи с Котельниковой время, я хорошо над собой поработал. Идея была такая. Мне нужно было переделать себе внешность так, чтобы тот, кто в результате вышел, не имел ни малейшего сходства со мной настоящим. Зачем это, спросите вы? Затем, что я практически уверен в том, что он меня убьёт. Вернее — захочет убить. Он не будет убивать никого больше, потому что он наверняка все сделал так, что кроме меня, его новую внешность не увидит никто, кто знает его сегодняшнего. Поэтому, за Светлану я не боялся, она личность публичная, зачем ему лишний шум? Просто она его нового лица не будет знать и все. А вот со мной так не получится, поэтому меня он убьет обязательно, независимо от его благодарности за мою работу. Это, с его точки зрения, просто гарантия его будущей спокойной жизни. Как говорится: ничего личного. Но и у меня тоже есть для него сюрприз.

На удивление у меня все получилось довольно быстро, часов за пять. Я смотрел на себя в зеркало и видел старика, не имеющего ни малейшего сходства со мной.

— Здравствуйте! — произнес я вслух и с удовлетворением услышал хриплый голос пожилого человека — результат моей работы со связками.

Этого пожилого доктора сейчас и видит перед собой Гази. Его же видели все в доме, включая банкира и его жену, сестру бандита. Это мое алиби, все подтвердят и даже увидят на кадрах видеонаблюдения того, кто здесь был, если до этого дойдет. А я надеюсь, что не дойдет.

Видеокамер в доме и перед домом было и правда много, но ни одной из них не было в подвале вообще и в той комнате, где мы сейчас находились, в частности. Если бы даже и были раньше, то Гази попросил бы их убрать. Зачем ему свидетели, а тем более записи?

Гази вернулся, я поглядел на его гладко выбритые, но все равно синие от обильной щетины под кожей впалые щеки, думая о том, что щетина вылезет наружу уже через час. С моими порослями на лице не сравнить, да и, слава Богу. Я представил, если бы у меня так росла борода, и мысленно крикнул «Нет!». Не хватало мне ходить постоянно заросшим щетиной, а современная мода на трехдневную небритость, хотя и нравилась — бриться каждый день так утомительно, но эта мода явно не рассчитана на кавказцев. Тут, пожалуй, три дня не побреешься, и уже борода будет вполне полноценная. Причем, неаккуратная и мрачная. Впрочем, зачем я об этом думаю, неужели так проявляется мой комплекс? Я тряхнул головой и строго сказал Гази:

— Раздевайся по пояс и забирайся на стол.

— Зачем по пояс? — хмуро глянул он.

— Ну, если рубашку не жалко, ложись так, — покладисто ответил я.

— Хью суна кэл ву, — пробормотал себе под нос Гази, или что-то похожее, я не понял, но рубашку снял и залез на стол. Ругается, наверное, не любит, когда им понукают. Ну, ничего, потерпит, тоже мне, недотрога!

Если честно, то я его очень боялся. Мама как-то говорила мне, не помню уже по какому поводу, что во времена СССР чеченцев не боялись, их вообще мало знали. Она, например, слышала только, что они хорошие строители, ездили по Союзу бригадами, строили хорошо и быстро. Таким образом, неприязнь и боязнь чеченцев — это следствие двух прошедших чеченских войн, скорее всего. В промежутке между ними, опять же, с маминых слов, я тогда только родился, они много в России побандитствовали, воровали людей на улицах, потом требовали выкуп. Но, как думал я, это же не прям все чеченцы, это какие-то молодые бандиты были, которых хватает среди всех наций. Большинство, скорее всего, жило мирно и спокойно. Тем не менее, глядя в лицо Гази, мне было страшновато. Наверное, не из-за того, что он чеченец, а из-за того, что он убил так много людей. Я почему-то был в этом уверен.

— Что? — оскалился он в улыбке. — Нэ нравюс я тэбе?

Он зачем-то заговорил с акцентом, хотя еще минуту назад его русский был вполне чистым. Пытается надавить на меня психологически? Но это меня лишь рассмешило, и страх улегся. Тоже мне, клоун нашелся!

— А ты не баба, чтобы мне нравится, — улыбнулся я ему навстречу.

Дальше я укрыл лежащего на спине и что-то на своем бурчащего чеченца простыней до подбородка и достал из большой сумки, принесенной с собой, баллончик с маской.

— Это что, зачэм? — нервно спросил пациент.

— Это наркоз, ты не перенесешь операцию без наркоза. А если бы даже перенес, то все равно дергался бы, а в моем деле нужна полная расслабленность мышц лица.

Он опять выругался по-своему, ну, так я думаю, по-чеченски все равно не понимаю. Но когда человек ругается, на любом языке, это сразу видно. Однако препятствовать мне не стал. Я надел на него маску и тихонько, отвинтив вентиль, пустил изофлуран. Когда пациент уснул, я закрутил вентиль обратно и снял с лица маску. Она мне больше не понадобиться. Вообще, для операций на лице наркоз обычно вводят внутривенно, поскольку состояние пациента надо постоянно поддерживать. Но мне это не нужно, у меня есть другой способ.

Я положил свою ладонь на руку Гази и потянул из него энергию. Я не стеснялся, мне нужно, чтобы он был в отрубоне не только, когда я буду его лепить, но и когда я уйду. Лишь после того, как пациент погрузился в глубокий обморок из-за потери сил, я приступил к делу.

Я не очень старался, скорее просто забавлялся. Смял его большой и тонкий с горбинкой хищный нос и слепил из него рязанский нос-картошку. Его узкие губы я увеличил и теперь, он бы, наверное, мог получить прозвище «губошлеп». Я тихонько засмеялся и выдавил все луковицы волос из его щек, подбородка, шеи и с верхней губы. Теперь ему долго не понадобиться бритва, если вообще когда-то понадобится. Его красивый высокий лоб я сузил так, что линия волос начиналась за пару сантиметров от бровей. Конечно, я не стал возиться с черепом, просто натянул кожу, убрав лишнюю. Дальше я поработал с его впалыми щеками, которые стали большими и упругими. Такой себе, знаете, откормленный бабушкой туповатый и престарелый внучок получился. И как последний штрих — из черных его волосы стали рыжими. Не ярко-рыжими, но достаточно рыжими, чтобы не ошибиться.

Я полюбовался на дело рук своих и чуть не расхохотался. Впрочем, я сделал то, что он хотел, теперь его мать родная не узнает и при этом, он даже не урод. Но и явно не чеченец на вид. Теперь оставался последний штрих. Такого я не делал еще никогда и не хотел бы делать в будущем. Но и отпускать на свободу бандита не хотелось еще больше. Сдвинув простыню, я положил ладони на грудь, прямо над сердцем и приступил к самой тонкой части работы. Я понимал, что, если ошибусь хоть чуть-чуть, то он умрет у меня на столе прямо сейчас. И тогда меня из подвала не выпустят. Если слишком перестрахуюсь, то он может прожить еще долго, а я не хочу этого. Кто-то должен отомстить за то зло, которое он причинил? И получается, что это я.

Когда я закончил и всмотрелся в результат, то остался доволен. Огромный тромб прямо возле сердца держался, можно сказать, на одном честном слове. Стоит Гази хоть немного больше обычного понервничать или напрячься, поднимая, например, тяжелый чемодан, и смерть его будет быстрой. Впрочем, если даже он будет спокоен и ничего, тяжелее ложки поднимать не будет, тромб под током крови все равно оторвется. Максимум, я прикинул, через пару-тройку дней. А за это время он не выйдет из этого дома. Потому что я сейчас замотаю его лицо бинтами по самые глаза и запрещу их трогать, минимум, неделю, пообещав, что через неделю появлюсь сам снимать швы.

Я вздохнул и стал собираться. Этот не очнется до вечера точно, а то и до утра. Чувствовал я себя отвратительно, мне больше было не смешно. Человек, лежащий на столе, конечно, подонок, но ведь и я не судья.

Как ни странно, но меня выпустили. Я сказал, какие таблетки надо купить, если ему станет больно. Но добавил, что вообще-то болеть не должно, все сделано максимально аккуратно. Так же пообещал придти ровно через неделю, а до этого велел бинты на лице не трогать, если не хотят, чтобы все заживало плохо или вообще не загноилось.

***

Гази очнулся ночью. Огляделся и понял, что лежит он на кровати под одеялом в комнате, которую ему выделили в доме банкира. Так он всегда презрительно называл про себя мужа сестры.

Гази острожно ощупал лицо и понял, что голова вся забинтована. Тогда он встал и, чувствуя сильную слабость во всем теле, прошел, включил свет в комнате и остановился возле большого зеркала на дверце шкафа. Понятно, что под бинтами не смог увидеть ничего. Острожно потрогал лицо руками, но никакой боли не почувствовал, что было странно. Гази насторожился, его почти звериная чуйка никогда не подводила его, вот и сейчас он сердцем чувствовал, что-то здесь не так.

В дверь постучали, и она тут же открылась. Зашла сестра и сразу бросилась к нему:

— Гази, брат, как ты себя чувствуешь? А я смотрю, свет из-под двери в комнате, думаю, значит, очнулся. Вот и зашла спросить.

Гази ласково погладил сестру по голове:

— Все хорошо, не переживай. А где доктор?

— Так он еще днем ушел, ты спал.

Гази поморщился, но промолчал, сестра не при чем. Это он виноват, надо было распорядиться, чтобы не отпускали доктора, пока он не очнется. Впрочем, никуда тот не денется.

— Что он сказал?

— Сказал, что все прошло очень хорошо. Он придет через неделю, снимать швы и запретил до его прихода трогать повязки. Сказал, что это может повредить заживлению. А еще я записала таблетки, которые можно пить, если будет больно. Я купила. Но он сказал, что сильно болеть не должно, он все очень хорошо сделал.

— Скажи, ты веришь ему, сестра?

— А зачем ему обманывать? Дауд сказал, что денег ему не платил, договорились, что расчёт после того, как он увидит товар лицом.

Сестра улыбнулась получившемуся каламбуру.