Скульптор твоего тела

Глава 18

Не знаю почему, но я не боялся. Злость и раздражение от того, что теперь моя жизнь опять круто изменится, конечно, присутствовали. А вот страха не было. Я все ждал, когда же зайдет речь об адамах, но полковник или не знал, или специально эту тему не затрагивал. В то, что никто в мире, кроме самих адамов, не знает об их существовании, верилось с большим трудом. А если точнее, то совсем не верилось, такого просто не может быть. Но полковник мог и не знать, скажем, не его уровень доступа, он знает только то, что ему положено по допуску и не более.

Доев третий бутерброд и запив его чаем, вкуса которого так и не понял, я спросил:

— Ну и что дальше?

— Дальше, — вздохнул полковник, я уже заметил, что он часто вздыхает. Интересно, это специально, чтобы показать, как ему не нравится то, что он вынужден делать со мной, или просто привычка такая?

— Теоретически, вас надо спрятать подальше так, чтобы и след ваш потерялся. Вот только как вы сами на это отреагируете, сможете ли работать не потому, что вам этого хочется, а потому что вас заставляют работать и, если сможете, то насколько хорошо?

Я промолчал и потянулся к последнему бутерброду.

— С другой стороны, Олег Игоревич, вы сами-то что думаете? Ситуацию я вам описал подробно. По сути, выбор такой: либо вы работаете на свою страну, как и положено добропорядочному гражданину. Либо вы будете работать на кого-то другого: другую страну, террористов или бандитов. И вы понимаете, что мы такого поворота событий никак допустить не хотели бы. Вот, что мне с вами делать?

Заход понятный, попытка неявно надавить на патриотизм, долг перед Отечеством и прочее в том же духе. С другой стороны, в его словах проскальзывает явная угроза — «мы такого допустить не хотели бы» следует понимать как: «всеми силами постараемся не допустить». Это очевидно.

Я крепко так задумался: я вообще патриот или нет? Люблю ли я свою родину? И вынужден был признать, что я не знаю, как-то никогда не думал об этом. Вот, город свой люблю точно, а он часть этой страны, ее порождение. За «наших» всегда болею на международных спортивных соревнованиях разных. Это патриотизм или нет? Скатывается ли у меня по щеке скупая мужская слеза, когда играет гимн? — Нет, не скатывается, но что-то такое в груди, вроде бы, порой и шевельнется. Но чаще все же нет.

Другой вопрос — о долге. Должен ли я что-то моей стране? С одной стороны, я ее не выбирал, рождение здесь — это некая рулетка. Но страна меня учила в школе и в институте почти бесплатно, если не считать регулярные сборы средств на то и на это с родителей. И это, вроде бы, долг. Но, с другой стороны, страна учила не просто так, а потому что стране нужны врачи. А еще, как только я устроился на работу, страна стала вычитать с меня все средства, которые, возможно, на меня затратила, в качестве налогов, пенсионных и прочих отчислений. А до этого вычитала у всех моих предков здесь. То есть, все у страны заранее продумано так, чтобы ей не остаться в проигрыше.

Медицинское обслуживание? Может быть бесплатным, но в бесплатных поликлиниках не хватает врачей, там очереди на запись к специалистам на недели вперед. Поэтому, несмотря на объявленную бесплатную медицину, ты идешь в платную, где те же самые врачи принимают тебя за деньги и лечат, кстати, ровно так же, как и в бесплатной и с тем же результатом. А как иначе, они же все в одних ВУЗах учились и лучшими специалистами от перехода в частную медицину не стали. А цены на лекарства? Вот и получается, что с моими долгами к родине большой вопрос: кто кому будет должен в результате? Лично я должником себя точно не ощущаю, по крайней мере, с этой стороны.

Но все же есть во мне что-то, что заставляет меня быть за наших. Наши разведчики у них — герои, не наши разведчики у нас — шпионы, да еще и подлые. Что-то, наверное, глубинное, древнее, что уже отмерло как атавизм у разлетевшихся по миру отечественных (псевдо?)интеллектуалов-либералов.

Однако есть ли у меня выбор? Могу ли я спрятаться от всех самостоятельно? И если смогу, то, как и на что жить, чтобы опять не спалиться? Да и как бросить все, чего уже добился? И даже если меня выкрадут какие-нибудь пиндосы, то и там мне не дадут жить свободно, поскольку и у них меня могут украсть те же террористы или еще кто — наши, например. Значит, будут прятать. Лучше уж дома работать на своих, если выбора нет. Или я его пока просто не вижу?

— Матвей Васильевич, что вы меня спрашиваете, говорите уж сразу, какой там у вас приказ? Вы же не самолично такие вопросы решаете, верно?

— Верно, парень, верно. Не та я фигура, чтобы что-то решать глобально. Мне приказали, я выполняю. Но вот как мне приказ выполнять, здесь у меня определенная свобода выбора есть, главное, чтобы приказ был выполнен. Да и не интересно это начальству, у них свой уровень. К тому же, я все-таки не последний человек в Управлении, право голоса имею, могу что-то предлагать. Могу даже совет дать, если у меня его, конечно, спросят.

— Ну и какой у вас совет для меня?

Полковник помолчал, повздыхал и, наконец, высказался:

— Вы думаете, Олег Игоревич, я не понимаю ваши сомнения? Еще как понимаю! Вот, вы только что выбились в люди, стали очень хорошо зарабатывать. Собираетесь, наверное, купить квартиру и машину. А тут — бац! — и все это коту под хвост. А что впереди, думаете вы, жизнь под чужим именем, изменение внешности? А как быть с мамой и бабушкой? А как с моей свободой передвижения, например? Вот, я недавно на океанском побережье отдыхал, этого больше не будет? Я невыездной? Да и сколько мне будут платить? Все это очень важные вопросы, просто потому что это ваша жизнь. Но и я хочу вас спросить: почему вы не подумали, что так будет, если вы открыто начнете практиковать? Это что, сложно было просчитать? Или вы даже не пробовали рассуждать в таком русле?

Я склонил голову, Он прав, тысячу раз прав, и я ведь думал об этом, но почему-то гнал от себя эти мысли. Отчего-то надеялся, что пронесет, никто ничего не узнает, не сопоставит. Ну, не было у меня такого опыта никогда, не было! Почему меня не предупредили адамы хреновы? Почему не остановили, не одернули? А я бы послушал? Мне хотелось денег, я думал, что деньги дадут свободу и кучу возможностей. А еще мне просто нравится лепить. В общем, что уж теперь, снявши голову по волосам не плачут. Сам во все это залез, самому и выпутываться.

— Если я соглашусь работать на вас…

— На кого это, на нас? — удивленно вскинулся полковник. — Я для себя, что ли это делаю? Мы государственная структура безопасности, а не частная лавочка!

— Вы, а не я, поэтому, все же, на вас, — спокойно отреагировал я. — Можете мне рассказать, что вы предлагаете или нет?

— Будем решать, — сдулся Матвей Иванович. — Теперь, когда мы установили точно, что вы Скульптор, нам нужно ваше согласие на проведение мероприятий по вашему прикрытию. Вот, кстати, возьмите, здесь мой личный телефон.

Я покрутил в пальцах визитку, спрятал в карман и посмотрел на полковника:

— Ну, допустим, я дам свое согласие, что дальше?

— В идеале, вы должны исчезнуть на какое-то время. Но я почему-то думаю, что вы на такое не пойдете. Или я ошибаюсь?

— А что конкретно значит «исчезнуть»?

— Ну, тут вариантов масса. От надежного убежища до радикального изменения вашей внешности. В обоих случаях для всех разыгрывается трагедия вашей смерти и похорон.

— А как же мама с бабушкой?

— Это самое слабое место, — признал он, вздохнув, — поскольку они тоже должны быть уверены в вашей смерти. Если о вас уже знают не только мы, а мы просто обязаны исходить из такого предположения, то их обязательно будут как-то проверять. И, поверьте, они расскажут все, что знают. Но, если не будут знать, то не расскажут. Мы, конечно, будем негласно охранять их, но, вы же понимаете, за всем не уследишь. Как видите, я предельно откровенен с вами.

Он замолчал, а я тоже не знал, что на это ответить. Мне казалось, что мама с бабушкой просто не перенесут такого испытания. Хотя, как врач, я понимал, что люди умирают постоянно, в том числе — молодые. И их родственники, конечно, горюют, но все же продолжают жить дальше и с годами рана постепенно затягивается. Тем не менее, это тяжелейшее испытание и я не хотел такого для своих родных. Поэтому твердо ответил:

— Так не пойдет. Нужен другой вариант.

Полковник только кивнул, вздохнув в очередной раз. Похоже, он не сомневался в моем ответе.

— Ну, тогда сейчас вы едете к ним и сообщаете, что уезжаете на какое-то время за границу. Например, вас пригласили куда-то на работу или учебу.

— Нет. Я продолжу жить, как жил и работать, как работал. Мне наплевать на все эти ваши шпионские игры, — неожиданно услышал я, и только потом понял, что эти слова были сказаны мною. — Если нужна моя помощь, обращайтесь, но я не собираюсь скрываться, не нужна мне такая жизнь. Если хотите присматривать за мной, смотрите. Но не суйтесь в мою личную жизнь!

Вот это да! Это что, и правда я так сказал? Да я крутой! Я даже зауважал сам себя немного. И неожиданно понял, что мне и правда плевать на все их проблемы, не люблю политику, политиков, спецслужбы и всю их подковерную игру. Да, понимаю, что без этого не обойтись и никуда от этого не деться, только вот, пожалуйста, без меня! Да, я услышал все его угрозы и намеки, понимаю, что во многом он прав, но вот пошли они все нахрен и всё тут!

А полковник внимательно посмотрел на меня, что-то там себе понял, что-то решил. Возможно, и даже вероятно, что у них изначально был план «б», но Матвей Иванович не стал спорить и переубеждать.

— Надеюсь, Олег Игоревич, вы передумаете.

Он нажал кнопку селектора:

— Проводите, пожалуйста, господина Виноградова.

И уже обращаясь ко мне:

— До свидания, Олег Игоревич. Несмотря на такое ваше решение, это не последняя наша встреча.

— До свидания, — ответил я и встал навстречу вошедшему в кабинет секретарю.

Тот молча проводил меня до коридора, где меня уже ждали те самые два товарища из «Мерседеса». Один встал впереди меня, другой позади и мы пошли. Шли почему-то долго и спускались, как мне показалось ниже, чем поднимались, но я не сразу обратил на это внимание, поглощенный мыслями о прошедшем разговоре. А когда все же насторожился, то было уже поздно.

***

Камера оказалась чистой и одиночной, но без окон. Железная дверь с грохотом закрылась за моей спиной, я огляделся и рассмеялся. Глупый и наивный придурок я, а вовсе никакой не герой, как мне недавно показалось. И, отсмеявшись, я успокоился. Нет, правда-правда! Я на самом деле почему-то совершенно успокоился. Возможно, из-за того, что хоть как-то неким образом подвешенная ситуация разрядилась. Пусть даже таким. А еще я очень захотел спать, прямо глаза слипались. Этот день меня сильно вымотал, а на дворе, вероятно, ночь. И я повалился, не раздеваясь, прямо поверх заправленной узкой железной кровати, только скинул обувь.

Не успела моя голова коснуться твердого блина подушки, как я провалился в сон. Но только я заснул, как меня кто-то осторожно потряс за плечо. Ну, что еще им надо, неужели до утра не потерпеть? Но глаза открыл, а куда денешься?

Возле кровати стоял мужчина лет…, скажем, в промежутке от сорока до пятидесяти на вид (никогда не умел определять возраст на глаз), одетый в тонкий зеленый свитер, явно на голое тело, темно-красные джинсы и легкие летние красные же туфли. Он, улыбаясь, смотрел на меня, а я замер на кровати, потому что этот человек показался мне знакомым и одновременно совершенно незнакомым. Что-то такое в чертах лица…