Шарнирные куклы. Мир под стеклом

Алина удивлённо приподняла брови в ответ на эту догадку и принялась с большим интересом разглядывать хитроумное изобретение, которое по неизвестной причине попало в руки именно к ним. В самом деле, почему Цербер (она уже машинально называла чёрного волка по имени) принёс на поляну этот странный предмет? И что же такого важного могла содержать в себе эта книга, если её хозяин — кем бы он или она ни были — пошёл на все мыслимые меры предосторожности, чтобы спрятать написанное от посторонних глаз? Терзали ли его приступы параноидального страха или же над ним нависла какая-то мрачная, под стать самому острову, смертоносная тайна?

— Д. Р. В. Интересно, кто бы это мог быть? — медленно проговорила тем временем Сирша, подперев голову рукой и наклонившись в сторону светловолосой девушки, которая до сих пор держала книгу на коленях. — Шипящая змея. Если не ошибаюсь, этот символ принадлежит дому Виламаров. Все знают, что Тессинея Виламар, старшая фрейлина принцессы Олисбет, носит на шее огромный медальон с выгравированной коброй. И, кажется, я также видела этот знак на дверце кареты, в которой уезжал с похорон граф Альберт.

— Джессамина Рейвен Виламар, — вдруг прошептала Алина в каком-то ступоре.

Её мысли то путались, то разбегались в разные стороны. Алине казалось, что какая-то неясная идея, смутная догадка вертится в её голове, но, как девушка не старалась, ей никак не удавалось за неё ухватиться.

— Что, прости? — не расслышала её слов актриса.

Девушка повторила свою смелую догадку приглушённым голосом: почему-то ей казалось, что сейчас их могут подслушать даже сквозь толстые стены.

— Вполне возможно, если закрыть глаза на некоторые странности, что этот дневник и в самом деле принадлежит первой красавице острова, — нехотя согласилась с ней Сирша, но, не удержавшись, с любопытством добавила: — Но Рейвен? С чего ты вообще взяла, что это её второе имя?

Алина неопределённо передёрнула плечами. Признаться, она и сама не знала ответа на этот вопрос. Казалось, эта книга имеет над ней странную, необъяснимую власть. Она манила её к себе — на мгновение девушка даже почувствовала, что готова пожертвовать чем угодно, лишь бы заглянуть под эту чёрную, пугающую обложку. Но спустя секунду Алине уже хотелось отдёрнуть пальцы, точно холодный металл обжигал ей кожу, и выбросить книгу в окно. Так далеко, чтобы больше никогда её не увидеть.

Иногда лучше держать ящик Пандоры закрытым. Девушка не могла не согласиться с этим внутренним голосом. Сейчас он вдруг показался ей мягким и добрым. Алина улыбнулась ему (или себе?) и почему-то подумала, что рано или поздно она обязательно всё поймёт.

***

Напротив массивного зеркала с позолоченной старинной рамой сидела юная светловолосая девушка в простом, но элегантном чёрном платье. Её огромные миндалевидные светло-зелёные глаза с лёгкой синеватой дымкой задумчиво щурились в тусклом дневном свете, но она не видела своего отражения. Девушка держала в руке гусиное перо и, изредка макая его в стоявшую на комоде чернильницу, что-то быстро записывала в раскрытую книгу, будто боялась забыть собственные мысли.

Меня влекут к себе две силы, которым в равной степени нельзя сопротивляться. Одна из этих сил мне дорога и в то же время ненавистна, другая — любима, но таит в себе опасность. Как бы то ни было, я не могу с уверенностью сказать, какая же из них сильнее.

Она безжалостна и завистлива, а он высокомерен и ревнив до крайности, и, возможно, они не те люди, которых стоит любить (пусть другие думают совершенно иначе: мне всегда нравилось противоречить). Наверное, когда-нибудь я пойму, что нейтралитет невозможен, но сейчас мне хочется, чтобы они либо оба присутствовали в моей жизни, либо оба… покинули её. Почему? Я не знаю ответа на этот вопрос.

Сильнее всего над нами властвуют страсти, природу которых мы понимаем превратно. А слабее всего мотивы, вполне понятные нам.

Наверное, в этом всё дело.

Похоже, я и в самом деле влюблена. По крайней мере, я думаю, что даже если это неправда, не будет большого вреда признаться в этом самой себе. И всё же наша любовь неправильна. Нельзя испытывать к другому человеку такие сильные чувства: они только делают меня слабой, смешной и жалкой.

С другой стороны, любые человеческие чувства, несомненно, прекрасны. Я уверена в том, что когда-нибудь всё обязательно будет хорошо. Я не хочу ломаться. Меня пугает то, что со временем я могу превратиться в пустую оболочку. В чью-то навязчивую фантазию.

Стать, как Лигейя.

Она медленно убивает мою душу изнутри, в то время как он хочет присвоить её себе. Но мне кажется, что, в конце концов, она победит: я бессильна против её силы убеждения и язвительного здравого смысла. Она говорит, что не хочет, чтобы я разочаровалась в жизни, а сама ежедневно разочаровывает меня в ней больше, чем все остальные.

Но злодейка ли она? Не думаю.

Иногда мне кажется, что меня не любит никто. В такие моменты, мне хочется заплакать навзрыд, но я лишь сухо усмехаюсь. Я больше не хочу ничего чувствовать: так легче.

«Ты так боишься вульгарной приземлённости! Но запомни, глупышка, только в подлинно великих трагедиях осталось ещё что-то возвышенное. А тебе, готова поспорить, всегда будет доставаться лишь жалкая роль шута».

Почему же я так от неё зависима? Почему люблю её, как родную сестру, которая желает мне только добра? Я ведь знаю, кто она, в то время как другие обманываются. Я всё знаю.

Меня мучает ни одна тайна. Я так устала и запуталась. Временами я так сильно хочу стать свободной, сбежать из этого мира. С другой стороны, я прекрасно понимаю, что этот мир — вера в душе и любимые люди — единственное, ради чего нам ещё стоит жить…

Внезапно заслышались приближающиеся шаги. Эту лёгкую, танцующую походку нельзя было спутать ни с какой другой. Девушка резко захлопнула свой дневник и спрятала его в полку. Заперев сейф на ключ, она схватила первую попавшуюся под руку склянку и, открыв крышку, принялась быстрыми судорожными движениями наносить белую пудру на своё и без того бледное лицо. Признаться, она делала это только ради того, чтобы избежать неприятных расспросов: на её коже виднелись маленькие поверхностные царапины, которые были неизбежным следствием запрещённых лесных прогулок.

Эли вплыла в комнату, распространяя вокруг себя аромат молодости и весны. Её полные губы, казалось, сами собой складывались в радостную, блаженную улыбку. Девушка непроизвольно скривилась, видя такую жизнерадостность: счастье её кузины по неизвестной причине плескалось через край. Она отвернулась от своей ликующей родственницы и придирчиво посмотрела на своё отражение. Из-за пудры бледная девушка в большей степени, чем когда либо, стала похожа на мертвеца. Чтобы как-то придать жизнь своему лицу, она решила нанести на губы помаду, но, похоже, сделала этим только хуже.

— Как я выгляжу? — зачем-то спросила она подругу.

Эли, которая до этого кружилась по комнате в импровизированном танце, остановилась и, слегка запыхавшись, подошла к старинного комоду. Воздушные складки её бледно-розового платья развевались на порывистом, но тёплом ветру, который залетал в комнату через приоткрытое окно. На улице робко выглядывало из-за туч ласковое весеннее солнце. Бледная зеленоглазая девушка подумала, что сегодня, похоже, и вправду на редкость удивительный день.

— Как размалёванная монашка в траурном платье! — беспощадным тоном припечатала Эли и окинула её с ног до головы изучающим взглядом: — Ты пользовалась моими белилами, да? Удивительно. С чего ты вообще вздумала краситься, дорогая кузина? По-моему, с таким цветом лица тебе вполне достаточно изредка покусывать губы и немного пощипывать щёки. И знаешь, это, возможно, самые искренние слова, которые я говорила за большую часть своей сознательной жизни.

Девушка выдавила скупую усмешку в ответ на её признание. С тех пор, как большой деревянный дом черногвардейца сгорел дотла, прошло уже больше трёх месяцев. Семья Эли, после обрушившегося на неё несчастья, благополучно переселилась в графский особняк. Здесь им был предоставлен самый тёплый приём. Обитатели особняка, казалось, не могли нарадоваться, что их мрачный дом теперь освещает своим присутствием, такое очаровательное создание, каким могла, когда того хотела, быть Эли.

Бедняжке Эли было страшно засыпать, когда она была в комнате одна — и тогда все единогласно решили поселить её в будуаре кузины. Они подумали, что, конечно, даже хмурая маленькая хозяйка не сможет не проникнуться жалостью к страхам «этого милого ангела». Теперь зеленоглазой девушке казалось, что она живёт не в собственной спальне, а на постоялом дворе.

Завидев их вдвоём, посторонние люди по неизвестной причине всегда приходили в умиление, служанки улыбались сквозь слёзы, отец прекращал свои извечные нотации, а мать в такие моменты вообще почитала себя самым счастливым человеком на свете. Девушка в чёрном платье без конца задавалась вопросом, как же все они могут быть настолько слепы. Наверное, они надеялись, что Эли сделает её лучше. Право, это было смешно: если бы они только знали, какое чудовище скрывается под маской этой неземной кротости, доброты и послушания!

Она встала с массивного кресла с тёмно-бордовой бархатной обивкой и направилась к полированному столу из вишнёвого дерева, который располагался у окна. На столе стояла большая позолоченная клетка. Маленький ворон, ещё совсем птенец, смотрел на девушку своими любопытными глазами-бусинками, умильно наклонив голову в сторону. Она улыбнулась — впервые за долгое время искренне, не скупо и не наигранно, не стараясь выдавить из себя несуществующих эмоций.

Эли, наблюдая за ней, выдала презрительную гримасу, которая, признаться, весьма странно смотрелась на её прекрасном, будто солнечном лице.

— Видимо, мне не дано понять эту странную жалость, — проговорила она с нарочитой задумчивостью, вертя в руках маленькое зеркальце круглой формы. — Знаешь, дорогая кузина, что я бы сделала на твоём месте? Сжала бы его худощавую шейку двумя пальцами и потом резко крутанула, чтобы избавить от дальнейших страданий. Ведь он никогда не сможет летать — а что может быть страшнее для дикой птицы?

Нахохлившись, маленький ворон сверкнул чёрными глазками и обернулся на звук ненавистного голоса. Точно поняв смысл её слов, он хрипло каркнул — то ли обиженно, то ли предостерегающе.

— У вас, похоже, взаимная неприязнь, — смеясь, воскликнула светловолосая девушка в чёрном платье и, накрошив белый, воздушный хлеб, который лежал на большом серебряном подносе, принялась кормить им своего пернатого друга.

Она нашла воронёнка около месяца назад, когда возвращалась с одной из лесных прогулок. Птенец, видимо, выпал из гнезда и при падении сильно повредил себе левое крыло. Её дядя, который считался главным лекарем в Туманном Утёсе, наложил ему импровизированную повязку, однако крыло, хоть и выглядело теперь совершенно здоровым, по-прежнему безвольно висело на левом боку. Как бы то ни было, зеленоглазая девушка не переставала надеяться, что рано или поздно ворон всё же сможет летать. Она поклялась, что в таком случае даже согласится отпустить птицу на свободу, несмотря на то, что за эти несколько недель успела так сильно к ней привязаться.