Индиго

– Они написаны от руки, – упорствует Аннабель. – Ты наверняка знаешь почерк жены и отличишь подделку. В любом случае экспертиза сможет подтвердить их подлинность.

– Ответь на один простой вопрос: зачем мне читать эти письма, тратить время на какие-то экспертизы? – Убрав руки в карманы, я всем корпусом разворачиваюсь к девушке. – В них нет и не может быть ничего, что я еще не знаю. Повторюсь, у нас с женой не было секретов друг от друга, и будь у нее любимая кузина, с которой она состояла в многолетней переписке, Мири бы мне наверняка об этом сказала.

– Ты просто боишься, – эмоционально бросает Аннабель, бесстрашно глядя мне в глаза. – Боишься, что прочитаешь то, что тебе не понравится. Ты хочешь верить, что хорошо ее знал, но это не так, – добавляет чуть тише. – Мири никто не знал лучше, чем я.

– Вот это что-то новенькое. – Усмехнувшись, я шагаю вперед, сокращая дистанцию между мной и раскрасневшейся аферисткой. Она и не думает отступать, вызывающе вскидывая острый подбородок. – Ты наверняка проделала нелегкий путь для того, чтобы открыть мне глаза? Кстати, ни в одном справочнике нет моего адреса.

Остановившись на расстоянии вытянутой руки, я не без интереса рассматриваю богатое на эмоции лицо собеседницы. Вблизи она кажется еще привлекательнее, и это слегка отвлекает.

– Поэтому я и прихожу на кладбище. Разве не логично?

– Меня могло здесь не быть, – вставляю я не менее логичное замечание.

– Значит, мне повезло, или это судьба, – заявляет Аннабель, вызывая у меня приступ недоброго смеха, но ее это никоим образом не смущает и не останавливает. – На самом деле я была уверена, что рано или поздно увижу тебя на ее могиле.

– Это не ее могила. Мириам там нет, – резко бросаю я. – Это просто камень с именем моей жены.

– Я знаю, – тихо отзывается девушка, опустив, наконец, руку с зажатыми в пальцах письмами, сдавшись или просто устав размахивать ими перед собой. В синих глазах неожиданно проскальзывает сочувствие. – И я понимаю твою мнительность и недоверие к незнакомцам. Учитывая, через что тебе пришлось пройти, ты еще неплохо держишься. Все эти обвинения…

– Их с меня сняли, – грубо перебиваю я.

– Мне это тоже известно, но пресса по-прежнему не оставляет тебя в покое, постоянно поднимая подробности случившегося и придумывая новые версии. – Мягкий голосок девушки просто сочится пониманием и добротой. – Не говоря уже о фанатах. До меня дошел слух, что в день, когда с тебя сняли обвинение в убийстве, толпа поклонников Мириам устроила настоящий дебош, едва не спалив твой дом, а через пару месяцев ты его продал одному из организаторов погрома, – озвучивает она известные всему миру факты из скандальных заголовков. – И никому из этих стервятников нет дела до того, что ты потерял гораздо больше, чем все они: любимую женщину.

– Я понял, это новая стратегия подката, – качнув головой, ухмыляюсь я. – Пожалеть, посочувствовать, в расчете на то, что собеседник разговорится, ляпнет лишнего и из этого можно будет раздуть новую сенсацию и продать подороже.

– Если бы я хотела заработать на сенсации, то давно бы выставила на аукцион письма Мириам. – Бросив на меня разочарованный взгляд, девушка снова трясет передо мной злосчастной пачкой конвертов.

– Рассчитываешь, что с меня возьмешь больше? – с издевкой интересуюсь я. – Напрасно тратишь время. Мне абсолютно плевать, что в этих письмах, – продолжаю, глядя в охваченное негодованием лицо.

– Если бы это было так, ты не стал бы тратить усилия на словесную перепалку с обманщицей и охотницей за твоими деньгами.

– А может, мне скучно? – насмешливо улыбаюсь. – И я не прочь потратить усилия на обличение очередной аферистки?

– Знаешь, что я тебе скажу, Алан Флеминг… – возмущенно начинает Аннабель и осекается, внезапно растеряв весь запал. В выразительных глазах гаснет злость, оставляя место усталому равнодушию.

Сделав глубокий вдох, девушка разворачивается к надгробию и какое-то время молча смотрит на выгравированные слова эпитафии. Ее лицо теперь кажется отчужденным и закрытым, а поза – излишне напряженной. Наклонившись, она опускает стопку помятых конвертов рядом с моим букетом и отступает назад, не отводя взгляда от памятника.

– Я всегда удивлялась тому, как глубоко Мириам чувствует этот мир, который оказался к ней так жесток. – Поежившись, девушка прячет озябший нос в накрученный вокруг шеи шелковый платок. – До сих пор не верю, что ее больше нет. – Голос Аннабель неподдельно дрожит. – И никогда не поверю. Как и ты, наверное. Я заметила, что ты часто говоришь о Мири в настоящем времени. В этом трагедия всех, чьи близкие пропали без вести. Неопределенность… Она хуже яда, хуже смерти. Пустая могила никогда не заставит тебя принять решение суда. Она жива в твоей памяти и в твоих мыслях. «Если бы мы умели жить сегодняшним днем, не оборачиваясь назад и не заглядывая в будущее, то открыли бы секрет вечности». Так много смысла в этих словах…

Я ничего не отвечаю, почему-то уверенный, что Аннабель и не ждет этого от меня, словно мы оба истощили свои силы на бессмысленный конфликт.

– Можешь не читать, но я уверена, что Мириам хотела, чтобы они хранились у тебя, – снова заговаривает Аннабель, подняв на меня непроницаемый взгляд. – Письма в любом случае твои, веришь ты в их подлинность или нет. Если захочешь задать вопросы или поговорить… о чем угодно, я буду рада. – Достав из сумки визитку, девушка кладет ее рядом с письмами, догадываясь, что я не возьму. – Не скажу, что знакомство было приятным, Алан. – Она натянуто улыбается. – Но я списываю твою грубость на объективные причины. Всего доброго, мистер Флеминг, и спасибо, что уделили мне время.

Попрощавшись, девушка поворачивается ко мне спиной и торопливо удаляется по узкой петляющей между надгробий тропе. Я не провожаю ее взглядом, хотя испытываю предательский соблазн сделать обратное. Вместо этого я смотрю на разбросанные ветром письма, среди которых есть совсем пожелтевшие от времени и сравнительно свежие. Холодный порыв воздуха внезапно поднимает над землей черно-белый снимок, и в следующее мгновение он впечатывается лицевой стороной в выбитое на камне имя.

Никогда не считал себя суеверным человеком, но мои пальцы дрожат, когда я отрываю фотографию от гранита и переворачиваю, чтобы взглянуть на запечатленное изображение.

На первый взгляд обычный семейный снимок. Кадр сделан в саду. Среди кустов с желтыми цветками на плетеном кресле расположился крупный мужчина с полной довольства улыбкой и благородной сединой на висках. Сбоку от него, положив руку на плечо супруга, стоит молодая привлекательная женщина с густыми темными волосами. Она выглядит слегка отстраненной и задумчивой и по годам могла бы годиться своему мужу в дочери. На коленях главы семейства сидят две девочки лет пяти, которых он покровительственно придерживает за плечи. Они примерно одного возраста и похожи как сестры, обе с длинными косичками, одинаково тревожными взглядами и робкими, словно приклеенными улыбками. У той, что справа, разорван чулок на свезенной коленке и несколько прядей выбились из косы, а вторая выглядит идеально, словно только что распакованная кукла, и стоит мне сосредоточить на ней свое внимание, как образ первой девочки блекнет, а мысли о сходстве кажутся абсурдными и нелепыми. Я неотрывно смотрю на фарфоровую маленькую принцессу, вглядываясь в каждую черточку по-детски миловидного лица. Уже тогда она обладала необыкновенным гипнотическим свойством притягивать к себе взгляды всех, кто ее окружал.

К горлу подступает горький комок, а в груди образуется болезненная тяжесть, потому что у меня не остается сомнений в подлинности этого снимка. Одна из девочек, без сомнений, Мириам Флеминг, моя жена, чьи детские фотографии мне доводилось лицезреть пару раз, когда на Мири нападали приступы ностальгии. А другая, по всей видимости, Аннабель, приходящаяся Мири двоюродной сестрой, и, вероятно (но не наверняка), именно она только что сбежала от меня в неизвестном направлении.

Других запечатленных на фотографии родственников я тоже узнал. Родители моей жены, Камерон и Трейси Бенсон. Трейси покинула этот мир, когда дочери только исполнилось девять. Женщина неудачно упала с лестницы и умерла в больнице, так и не придя в сознание. Это официальная версия. Моя жена рассказывала совсем другую историю. В тот день, когда умерла ее мать, произошла чудовищная трагедия. Полуторагодовалый брат Мириам – Кевин – утонул в пруду. Никого рядом не оказалось, и спасти ребенка не удалось. Трейси Бенсон, не справившись с горем, сама бросилась с крутой лестницы. А отца Мириам – Камерона Бенсона – несчастье настигло сравнительно недавно. Спустя пару недель после исчезновения дочери. По роковой случайности он рухнул с той же лестницы, что и его жена много лет назад, но чудом остался жив, хотя то существование, что он влачит сейчас, очень сложно назвать жизнью. Полученные травмы повлекли за собой парализацию практически всех частей тела. Шансов, что Камерон когда-нибудь снова встанет из инвалидной коляски или хотя бы заговорит, практически нет. Но Бог пощадил отца Мириам, оставив невредимыми зрение и сознание. Хотя я бы не назвал это большим везением. По-моему, это настоящее проклятие – иметь разум и зрение, но не владеть собственным телом и коротать свои дни на больничной койке в доме престарелых под наблюдением медсестер и сиделок.

Еще раз взглянув на снимок, я убираю его в карман и, присев на корточки, собираю разлетевшиеся письма. Последней подбираю оставленную визитку, задерживаясь на отпечатанной на ней информации.

Аннабель Одли

Агентство недвижимости «Альтернатива»

Номер 537******

– Что ж, Эни, похоже, что скоро у меня появится для тебя очень выгодный заказ. – Ухмыльнувшись, я засовываю карточку вместе с кипой писем в карман.

Закурив сигарету, лениво выпускаю кольцами сизый дым, задумчиво глядя в нахмурившееся небо. Солнце бесследно исчезло за сгустившимися тучами, предвещающими холодный и дождливый вечер. Самое время навестить моего несчастного тестя. В такую мерзкую погоду ему наверняка особенно тоскливо и одиноко. Я – единственный, кто у него остался, и мне совершенно не сложно заезжать к старику пару раз в неделю, чтобы поговорить о Мириам. Точнее, говорю я, и, хотя Камерон не может мне ответить, я вижу по его испещренному морщинами лицу, что он меня отлично понимает.