Капитуляция Японии во Второй мировой войне. За кулисами тайного заговора

Представив своих товарищей, я изложил министру наши взгляды. Я сказал, что было бы крайне нежелательным заканчивать войну при таком положении дел. И что Армия Восточного округа должна быть приведена в боевую готовность и доукомплектована для поддержания общественного порядка, если того потребуют изменившиеся обстоятельства». Анами реагировал как всегда, сразу принимая решение без рассуждения. «Министр, — продолжает рассказывать Такэсита, — немедленно отдал распоряжение Вакамацу предпринять необходимые меры в соответствие и с нашими рекомендациями».

В этот самый момент полковник Хироо Сато, начальник Отдела подготовки к войне, неожиданно вошел в кабинет. Моментально поняв, что там происходило, он настоятельно попросил офицеров избегать поспешных действий. «Вот почему, — сообщает Такэсита, — Хатанака допустил замечание о людях, „подобных Бадольо“, в японской армии». Реплика непосредственно касалась полковника Сато. Военный министр твердо заявил: «Военные люди должны доверять друг другу». Что произвело соответствующий эффект на присутствующих, среди которых за минуту до того воцарилось замешательство.

«Вслед за этим я почувствовал, как полковник Хиросэ потянул меня за рукав и прошептал: „Скажите министру, что все молодые офицеры доверяют ему и готовы последовать за ним без колебаний“. Я почувствовал себя неловко, но передал эти слова военному министру. Так как Анами торопился уйти, на том встреча и закончилась».

«Несмотря на то что мы так и не поняли подлинное отношение министра к нашим намерениям, мы продолжили тайно наши приготовления», — вспоминает Такэсита.

«Особенно важно было установить связь с дивизией Императорской гвардии. Поэтому в тот же самый день мы попытались выяснить, какое мнение о возможном перевороте имел ее командир генерал-лейтенант Мори, и оказалось, что он был абсолютно против него. Поскольку ему была поручена охрана императора и Императорского дворца, то он, по его заявлению, выполнит свой долг в соответствии с пожеланиями императора, независимо от каких бы то ни было приказов военного министра или начальника штаба. Так как мы уже привлекли на свою сторону полковых командиров дивизии, мы решили, что, когда придет время для переворота, мы организуем вызов Мори в военное министерство и постараемся еще раз убедить его присоединиться к нам. Если же он откажется, то насильно задержим его в министерстве и используем гвардейские части, как и планировали».

Контуры заговора уже намечались, но следовало еще определить его ключевые элементы. Сроки поджимали. Окончательная дата переворота была намечена на полночь 13 августа. Больше всего заговорщиков беспокоило, сумеют ли они вовремя привлечь к своему делу Анами.

В 3 часа дня японское правительство собралось на специальное заседание для рассмотрения содержания ноты союзников. Пришло время для Того продемонстрировать свою власть.

Он был искренен. «Ответ союзников, — признал он, — не такой уж и ободряющий. Япония потребовала соблюдения одного условия — сохранения власти императора. Союзники ответили, что властные полномочия его величества будут ограничены на время оккупации и что власть Верховного главнокомандующего будет направлена на то, чтобы обеспечить соблюдение потсдамских договоренностей. Такой режим будет сохраняться до окончания оккупации. Положение императора остается неизменным в принципе».

Пункты 3, 4 и 6 понятны и приемлемы, сказал Того. Но вот 5-й — «о свободном волеизъявлении народа Японии» — требовал дополнительного рассмотрения.

«Установление формы правления в результате свободного выбора народа было одним из важнейших пунктов Атлантической хартии и Потсдамской декларации. Было особо оговорено, что японцы сами, без вмешательства извне, выберут нужную им форму правления. А кто может сомневаться в том, что японский народ выберет не что иное, как императорскую форму правления?»

Затем министр иностранных дел предупредил, что существует «сильная оппозиция среди некоторых союзников в отношении императорской системы власти в Японии». «Однако, — сказал он, — англо-американские лидеры смогли найти нужную формулировку, о чем свидетельствует нота Бирнса. Если мы сейчас потребуем ее пересмотра, весьма возможно, что это окончится нашим поражением. Союзники могут потребовать ликвидировать Императорский дом в Японии. В таком случае мы окажемся на грани срыва переговоров».

Едва Того закончил свою речь, как поднялся военный министр Анами. Как и ожидалось, критика министра была направлена на слова Бирнса о передаче власти верховному главнокомандующему (это совершенно неприемлемо и компрометирует императора, низводит его величество до положения лакея) и референдуме о будущей форме власти (это отказ в нашей просьбе о непрерывности императорской системы правления). Хотя он был довольно резок в выражениях в отношении этих пунктов, спокойствие Анами и его рациональный подход к теме обсуждения несколько смягчали его острую критику.

Его поддержали два других члена кабинета — министр внутренних дел Абэ и министр юстиции Мацусака. Смысл их речей сводился к такому тезису: если японское национальное государство даровано нам богами, его судьбу не могут решать люди. Сражающиеся солдаты империи не должны быть унижены и принуждены сложить оружие.

Дискуссия постоянно наталкивалась на эти метафизические проблемы и все еще продолжалась, когда Того около 4 часов дня позвонил Мацумото в министерство иностранных дел. «Ситуация складывается хуже некуда, — сообщил он. — Имеется сложная проблема. Все определенно против принятия ноты союзников». По всей видимости, было бы лучше завершить заседание без официального голосования. Возможно, тогда бы ситуация изменилась к лучшему. Мацумото попросил Того приехать в министерство, чтобы они могли спланировать дальнейшие действия. Того согласился и вернулся в дурном настроении в зал заседаний.

Примерно спустя час премьер, видимо в первый раз сумев прочувствовать тональность дебатов, отложил свою сигару и сказал с большим чувством: «Если Японию принудят к разоружению, тогда не остается ничего иного, как продолжать войну! Если мы сложим оружие, то это станет несмываемым позором для японского солдата, и в таких условиях ответ союзников неприемлем».

Подавленный всеми этими дебатами, Того внезапно осознал, что его позицию невозможно удержать. Понимая, что главное теперь помешать голосованию и выиграть время, министр заявил: «Так как официальный ответ союзников мы еще не получили, нам лучше отложить нашу дискуссию до того момента, как мы его получим». Все присутствующие знали, что официальный ответ может прийти в любую минуту, и в тот же вечер он действительно пришел. Судзуки, однако, прервал заседание.

Вне себя от раздражения, Того затащил премьера в его кабинет. Теперь, за закрытыми дверями, он уже не сдерживал себя. «О чем вы вообще думаете?» — спросил он старика, бывшего морского волка. «Я полностью не согласен с вами. Сейчас не время поднимать вопрос о разоружении. Постоянная игра словами при обсуждении вражеского ультиматума — бесполезное дело. Если мы не хотим срыва переговоров, не существует иной альтернативы, как только принять ответ таким, каков он есть. Премьер-министр прекрасно знает, что император хочет закончить войну. Само собой разумеется, что его мнение, как главнокомандующего, должно стоять на первом месте. Но сейчас центральный вопрос касается самого существования императорского дома. — В этом месте Того начал говорить медленнее, подчеркивая каждое слово: — Я предупреждаю вас: если вы и ваш кабинет будете и дальше настаивать на продолжении войны, я буду вынужден доложить о своем противоположном мнении непосредственно императору!» Побледневший от гнева, Того покинул кабинет.

Ни Судзуки, ни Того не хотели подобного развития событий, так как это автоматически привело бы к падению правительства Судзуки. Чтобы предотвратить такую катастрофу, им было необходимо примирить их взгляды. Министр иностранных дел, подавленный случившимся, поехал в свой офис и сразу же вызвал Мацумото. Кратко пересказав своему заместителю, что произошло в правительстве, он произнес: «В такой ситуации моя отставка с поста министра иностранных дел остается для меня единственным выходом».

Потеряв дар речи, Мацумото заявил ему: «Это будет губительно для всех, если вы подадите в отставку. Наступит полнейший хаос. Прошу вас, отдохните в этот вечер. Давайте начнем завтра все дела на свежую голову».

Затем Мацумото с надеждой произнес, рассчитывая на временную отсрочку решения: «Хотя официальный ответ еще не пришел, возможно, он поступит сегодняшним вечером. В таком случае мы проставим завтрашнюю дату получения». Того слушал его невнимательно, однако в итоге согласился и уехал домой.

Мацумото поспешно схватил телефонную трубку и спросил, на месте ли начальник телеграфного отдела министерства Акира Оэ. Замминистра тщательно проинструктировал его, как ему необходимо действовать, если придет официальное послание от союзников через Швецию или Швейцарию. «В любом случае, — предупредил он, — поставьте штамп даты получения — утро завтрашнего дня, 13 августа». Мацумото еще раз повторил свои указания, чтобы быть уверенным, что его поняли.

Тем временем Того сделал остановку у дворца. Понимая, что он вызовет немедленную отставку правительства, если пойдет прямо к Хирохито, Того зашел к Кидо. Хранитель печати записал в своем дневнике: «Время 18:30. Пришел Того и сказал, что премьер-министр согласился с мнением Хиранумы. Того беспокоят будущие перспективы. Я чувствую себя крайне тревожно».

Однако впоследствии он вспоминал: «Зашел Того и удивил меня своим сообщением, что премьер-министр также, несомненно, одобряет мнение Хиранумы. Того сильно тревожится, удастся ли завершить мирные переговоры. Если они сорвутся, то, я думаю, Япония может оказаться в ситуации гораздо худшей, чем если бы она продолжила сражаться до рокового конца. Я чувствую, что я должен сделать все возможное, чтобы заставить правительство добиваться мира. Я отдал распоряжение Мацудайре [секретарь Кидо] позвонить премьеру и попросить его о встрече. Премьер-министр также захотел встретиться со мной и обещал позвонить позже».

Кидо ободрил Того и сказал ему, что император уже принял решение о капитуляции и что он, как хранитель печати, поговорит с премьером Судзуки и сообщит ему об этом факте, чтобы премьер действовал соответствующим образом. Того, все еще подавленный и скептически настроенный, сел в лимузин и поехал домой в Азабу, где его ждал преданный ему и аполитичный терьер.

Вскоре после заседания кабинета редактор агентства Домэй Хасэгава снова был вызван в Касумигасэки. Его пригласил приехать разгневанный министр финансов господин Хиросэ. Редактору было приказано привезти английский оригинал послания Бирнса и его перевод.

Редактор сел на свой разбитый велосипед и налег на педали. Вскоре он уже входил в кабинет министра, словно христианин, брошенный в клетку ко львам. Хотя Хасэгава и старался объяснить смысл ноты союзников, но министр был в таком раздраженном состоянии, что он не хотел ничего слышать. «Это направлено против конституции Японии, — сказал он напыщенно. — Если принять эти условия, то это будет означать узурпацию власти императора…»