Капитуляция Японии во Второй мировой войне. За кулисами тайного заговора

Глава 15. Неприемлемый ответ

В первом часу ночи 13 августа редактора агентства Домэй Саидзи Хасэгаву, заснувшего за своим рабочим столом, разбудил телефонный звонок. Некий сотрудник агентства сообщил, что было перехвачено сообщение радиостанции в Сан-Франциско о том, что государственный секретарь США Джеймс Бирнс только что дал ответ союзников на заявление Японии о принятии Потсдамской декларации, и приводился полный текст ответа Соединенных Штатов.

Хасэгава поручил сотруднику скопировать текст, а сам связался по телефону с правительством, чтобы предупредить о приближении критического момента. Его первый звонок был в министерство иностранных дел. Затем он позвонил Сакомидзу, потом — в штабы армии и флота и доложил о полученном послании.

К Хасэгаве приехало более дюжины работников министерства иностранных дел во главе с Окадзаки, начальником информационного отдела министерства, и с Тосикадзу Касэ включительно, экспертом в английском языке. Министерские работники лихорадочно скопировали ответ, и Касэ вместе с Окадзаки склонились над ним, намереваясь перевести его на японский. Ассошиэйтед Пресс опубликовало такой текст ответа Бирнса:

«Принимая во внимание послание японского правительства, которое принимает условия Потсдамской декларации, но в котором имеется следующее утверждение „Понимая, что вышеозначенная декларация не содержит каких-либо требований, нарушающих прерогативы его величества как суверенного правителя“, — наша позиция такова.

С самого момента капитуляции право императора и японского правительства управлять государством будет передано Верховному главнокомандующему войск союзных держав, который предпримет такие шаги, какие он сочтет необходимыми для претворения в жизнь условий капитуляции.

От императора потребуется официальное засвидетельствование подписи правительства и Императорского Генерального штаба Японии под документом об условиях капитуляции, необходимых для выполнения положений Потсдамской декларации. Императору надлежит отдать приказ всем японским командующим армией, флотом и военно-водушными силами и всем вооруженным силам под их командованием, где бы они ни находились, о прекращении боевых действий и о полном их разоружении.

Сразу же после капитуляции японское правительство переведет всех военнопленных и гражданских интернированных лиц в безопасные места, где их смогут быстро разместить на транспортных средствах союзников.

Окончательное решение о форме правления в Японии в будущем будет, в соответствии с положениями Потсдамской декларации, принято в результате свободного волеизъявления японского народа.

Вооруженные силы союзных держав останутся в Японии до тех пор, пока не будут достигнуты цели, провозглашенные в Потсдамской декларации».

В министерстве иностранных дел читали и перечитывали документ и приходили во все большее замешательство. Они хотели четкого и ясного ответа: «Да, императорская система правления сохраняется». Вместо этого вопрос так и оставался вопросом, а условия капитуляции и оккупации страны могли, без всякого сомнения, привести в ярость военных.

В начале второго ночи Сунити Мацумото разбудил неожиданный телефонный звонок секретаря кабинета. Сакомидзу сообщил ему, что в Домэй приняли ответ союзников. Быстро одевшись, заместитель министра иностранных дел вызвал свой автомобиль и помчался в резиденцию премьера, чтобы переговорить с Сакомидзу.

К тому времени, когда Мацумото приехал, Касэ и репортер из Домэй Адати уже были у Сакомидзу. У всех был мрачный вид. Сакомидзу вручил Мацумото послание, и тот, ознакомившись с его содержанием, тоже помрачнел. Все они пришли к единому мнению, что, вероятно, Японии невозможно будет принять подобные условия. Проанализировав прочитанное, они пришли к заключению, что японская общественность непременно обратит свое внимание на фразу «право управления страной будет передано Верховному главнокомандующему войск союзных держав». Но для дипломатов самой важной частью документа было заявление, что «окончательное решение о форме правления в Японии в будущем будет… принято в результате свободного волеизъявления японского народа». Значило ли это, что появится некая форма республики? Конечно, это не давало никакой гарантии, что императорская система правления сохранится. Приняв во внимание слухи о волнениях в армии и постоянно появлявшиеся неподтвержденные сообщения о зреющих мятежах, попытках убийств ведущих общественных деятелей и государственного переворота и тому подобных вещах, Мацумото и его коллеги решили, что предложенные союзниками условия следует «проглотить не разжевывая». «Давайте „протолкнем“ их принятие в данном изложении», — призвал замминистра.

Мацумото отбыл для совещания с Того. Он взял с собой двух специалистов министерства — Андо, начальника Бюро по политическим вопросам, и Сибусаву, начальника Бюро по вопросам договоров. Дом Того располагался в токийском районе Адзабу. Около 5:30 утра Мацумото вручал министру, одетому в кимоно, текст агентства Ассошиэйтед Пресс.

Того молча прочитал все послание. Затем он указал пальцем на параграф, касавшийся формы будущего правления.

«Это ключевое условие, которое труднее всего принять», — произнес он. Мацумото, уже сев в машину, обсудил этот вопрос с Андо и Сибусавой. «Было бы наилучшим выходом не упоминать вам вообще об этом пункте», — посоветовал им замминистра. По его мнению, с которым согласился Того, оптимальнее всего было бы начать обсуждение с вопроса о временной «передаче» правления.

Вернувшись в Домэй, капитан Арима намеревался взять копию ноты Бирнса. Арима попросил перевести ее на японский, объяснив это тем, что военные моряки плохо понимают иностранные языки.

Хотя Хасэгава усомнился в этом, он все же не стал спорить, а вызвал свою секретаршу и продиктовал для нее слово в слово весь перевод. В первом параграфе он использовал японский иероглиф, означавший «подчиняться кому-либо». Когда секретарша отпечатала текст, Арима взял копию с собой для Генерального штаба военно-морского флота, а представитель армии передал вторую копию в свой Генштаб. Хасэгава послал с курьером копию Сакомидзу.

Когда Сакомидзу получил перевод Хасэгавы, он был просто потрясен. Он немедленно заявил свой протест, так как Хасэгава использовал при переводе слишком резкие японские выражения, которые, несомненно, могли настроить военных против этой ноты. Он попросил редактора смягчить отдельные фразы и исправить его перевод.

Эксперты министерства иностранных дел напрягали свои мозговые извилины, лихорадочно копаясь в англояпонских словарях в поисках более подходящих и приемлемых выражений и оборотов речи. В результате длительной дискуссии они приняли такой вариант: «Император… будет ограничен в своем правлении приказами Верховного главнокомандующего союзных войск». Это стало официальной версией ноты Бирнса, принятой министерством иностранных дел Японии.

В штаб-квартире армии в Итигая генерал Умэдзу, начальник штаба, и подчиненные ему офицеры собрались в 8:20 утра для рассмотрения ответа союзников и пришли к выводу, что выдвинутые ими условия были абсолютно неприемлемыми.

Столкнувшись с яростной оппозицией, начальники штабов армии и флота были вынуждены просить аудиенцию у его величества. В небольшой комнате, рядом с библиотекой, Хирохито встретился с Умэдзу и Тоёдой. Присутствовал также генерал Хасунума.

Генерал Умэдзу, как старший по возрасту и ветеран армии, начал говорить первым в торжественном тоне; он представил подробный разбор ноты союзников. Затем он рассказал Хирохито о горестных последствиях ее принятия. Его убедительная речь была способна потрясти даже медного идола и превратить его в груду металла.

Несомненно, оставалась одна альтернатива: отвергнуть наглые требования и продолжать сражаться до последнего. С великой радостью солдаты умрут за своего императора и свою страну. Принять подобные условия мира означало оставить без поддержки экспедиционные корпуса на Тихом океане и не только подвергнуть страну опасности иностранного вторжения, но и обречь ее на разрушение. Миллионы солдат и моряков могут погибнуть, защищая последний рубеж страны. Однако иного выхода не было. Принять условия союзников было невозможно.

Генерал Хасунума, который по традиции всегда присутствовал на встречах представителей армии с императором, в течение многих лет имел возможность наблюдать поведение армейских лидеров в подобной обстановке. Более того, многих из них он знал лично. Наблюдая за Умэдзу и Тоёдой, внимательно слушая их речи, Хасунума почувствовал всю фальшь их заявлений.

«Оба начальника штабов, — заметил он, — давали свои советы, казалось, неохотно; как будто их вынудили к этому их подчиненные». Выводы Хасунумы подтверждались также тем фактом, что утром ему позвонили из Генштаба и предложили обсудить «неудовлетворительный» ответ союзников.

Хирохито внимательно выслушал мрачные прогнозы начальников штабов, но не поддался отчаянию и панике. Надо признать, он прочувствовал обращенный к нему искренний призыв двух своих воинов-ветеранов и сказал так: «Мы еще не получили ни одного официального ответа от союзников. Как только он придет, мы обязательно подробно рассмотрим его. Возможно, нам следует еще раз рассмотреть те положения документа, которые вызывают наибольшие сомнения». По выражению лица императора Хасунума понял, что Хирохито рассматривал обращение генерала и адмирала только как необходимую формальность; они всего лишь выражали мнение своих подчиненных.

Умэдзу и Тоёда, получив ответ императора, покинули зал аудиенций. Император в одиночестве, предписываемом дворцовым этикетом, с печалью осознал, что его подданные так и не услышали его, когда 10 августа на конференции он высказался о необходимости немедленно закончить войну.

Собравшись в доме Того, министр вместе с помощниками разрабатывали свою стратегию. Гаймусё следует занять наступательную позицию и настаивать на том, что ответ союзников вполне приемлем. Необходимо ускорить подготовку капитуляции, прежде чем оппозиция сумеет сплотиться, чтобы помешать этому. Мацумото и его коллеги уехали в министерство, оставив Того решать основную задачу.

Внешне непреклонный, как всегда, Того в этот момент позволил себе несколько расслабиться. Перед ним стояла серьезная задача: он должен был повести правительство за собой и принять ответ союзников. В эту минуту Того сожалел, что под рукой у него не было столь любимых им турецких папирос. Одна или две папиросы вполне могли успокоить его в этот ответственный час. Однако его врач запретил ему употребление алкоголя и табака, еще когда Того посетил Москву пять лет назад. Дипломат, благодаря своей стальной воле, немедленно бросил курить, притом что обычная его норма была 60 папирос в день. К алкоголю его отношение не было столь строгим, он позволял себе выпить от случая к случаю. Врач предсказывал, что он мог бы прожить до 90 лет и больше, если бы меньше волновался и проявлял заботу о своем здоровье. Вряд ли он мог бы сказать яснее: «Поменяйте место работы или готовьтесь к скорому концу». Но как можно было не ответить на зов родной страны?