Капитуляция Японии во Второй мировой войне. За кулисами тайного заговора

Глава 23. Хитобасира

В августе 1945 года Управление стратегических служб США спешно приняло секретный меморандум о реакции Японии на капитуляцию. В нем говорилось: «Неоднократно было замечено, что в неожиданной и новой обстановке многие японцы ведут себя крайне неуверенно, что совсем не характерно для большинства жителей Востока. В подобных обстоятельствах их поведение может меняться непредсказуемым образом — от эмоциональной и физической апатии до неконтролируемого насилия в отношении окружающих. Факт капитуляции породил такую новую ситуацию, которую японцев всегда учили во что бы то ни стало избегать».

Такой вывод оказался на удивление верным, и события в Японии подтвердили его. Меморандум получили все ведущие американские государственные деятели.

Генерал армии Дуглас Макартур, главнокомандующий оккупационных войск союзников, гордо заявил спустя два месяца после исторической речи Хирохито, что союзники оккупировали Японию без единого выстрела, не потеряв ни одного солдата. Это было так, и это было замечательным достижением. Макартур имел все основания для гордости. Он провел блестящую операцию. Во главе небольшого воинского соединения он приземлился на аэродроме Ацуги в окрестностях Токио, столицы страны, в которой под ружьем все еще находилось 4 миллиона солдат, не считая войск вне Японии.

Макартур идеально спланировал операцию и одержал блестящую победу. При этом не произошло никаких инцидентов, не было отмечено ни одного нападения на войска победителей. Но такое стало возможным только благодаря руководящей роли императора, совместным усилиям высших госчиновников и армейской верхушки по предотвращению возможных беспорядков в стране. Это было делом далеко не легким. Несмотря на внешнее спокойствие в народных массах отмечалось глухое брожение, хотя случайному наблюдателю могло показаться, что в стране сохраняется мирная обстановка. Казалось, для того, чтобы страсти вырвались наружу, требовался лишь небольшой «перегрев» в отдельных критичных точках. Приняв на себя огромную ответственность в деле обеспечения мирной капитуляции страны с 80-миллионным населением, император опасался какого-либо непредвиденного инцидента, который мог бы привести к возобновлению боевых действий.

Наибольшее опасение вызывала армия. Было настоятельно необходимо, чтобы все воинские подразделения сложили оружие и неукоснительно исполняли приказы. С этой целью Хирохито отправил 16 августа своих родственников, трех принцев, в войска, находившиеся вне Японии.

Выступления по радио и письменных посланий было недостаточно. Наиболее последовательные противники капитуляции могли легко заявить, что все эти обращения являются происками «предателей у трона». Только личное слово родственников императора могло убедить скептиков, что Хирохито сам и по собственной воле принял судьбоносное решение. Так, принц Такэда полетел в штаб-квартиру Квантунской армии и в Корею. Принц Канъин отправился в Южную Армию. Принц Асака — в Китайскую экспедиционную армию и во флотские гарнизоны Китая. Их миссии были успешными, за небольшими исключениями.

Для того чтобы показать свою заботу о судьбе оставшихся верными ему солдат и матросов, император отдал отдельный приказ о прекращении огня на следующий же день. В нем было выражено чувство восхищения мужеством и храбростью императорских войск, но, что важно, совсем не упоминалось об атомных бомбардировках, а главной причиной окончания войны было названо наступление советской армии: «Советский Союз вступил в войну, и, принимая во внимание обстановку внутри страны и за ее пределами, мы осознаем, что продолжение борьбы вызовет только дальнейшее укрепление сил зла и будет способствовать уничтожению самих основ нашей империи. Таким образом, несмотря на все еще высокий боевой дух армии и флота, мы намерены немедленно начать переговоры о мире… ради сохранения нашего национального государства».

Командование и армии, и флота в дополнение к этому посланию направило дополнительные инструкции офицерам и рядовым. Главнокомандующий флота попытался развеять сомнения моряков: «Я хочу, чтобы все поняли одну важную вещь. Я абсолютно убежден в том, что недавно принятое императором решение было исключительно проявлением свободной воли его величества. Если же у вас закрадываются сомнения, что на волеизъявление императора повлияли сложившиеся обстоятельства… и если вы позволяете себе высказывать свое личное или пристрастное мнение или верите слухам и поступаете поспешно и опрометчиво, то вы только усложняете и без того сложную ситуацию. Или если, например, вы обращаетесь к национальному чувству, делая безответственные заявления, то это не только на руку врагу, но и, безусловно, противно всему тому, чего от всех нас требует император. И я снова требую от всех находящихся под моим командованием офицеров и матросов постоянно помнить о том, что вы верные воины его величества в это тяжелое кризисное время. Я прошу всех командиров правильно понять мои намерения и потребовать от своих подчиненных любого звания беспрекословного выполнения моих приказов и не позволять себе необдуманных действий».

В штабах армии и флота опасались реакции войск на капитуляцию. 18 августа сначала армейское командование, а на следующий день и командование флота отдали приказы с целью смягчить удар. В частности, в них говорилось: «Военный персонал и гражданские лица, находящиеся в подчинении вооруженных сил, которым предстоит перейти под контроль вооруженных сил противника после опубликования императорского указа, не будут рассматриваться в качестве военнопленных. Также ни разоружение войск, ни любое иное действие, которое будет предпринято согласно полученным японским командованием директивам противника, не будут считаться капитуляцией».

Поскольку понятие «капитуляция» отсутствовало в военном лексиконе, высшие чины предложили свое собственное определение. Слово «капитуляция» становилось более приемлемым, если капитуляцию отказывались считать таковой!

Несмотря на обращение Судзуки к нации, которое призывало к спокойствию и сотрудничеству, а после него с такими же призывами выступили министр внутренних дел, председатель Информбюро и многие известные деятели, продолжали отмечаться акты насилия. В них принимали участие сотни человек. В частности, дом Сакомидзу в деревне, где укрывалась его семья, был забросан камнями.

Некий унтер-офицер потребовал от своего командира поклясться в том, что они будут сражаться с американскими войсками, если те высадятся на побережье, несмотря на слова императора. Когда тот отказался это сделать, унтер-офицер обнажил свой меч и убил командира на месте.

Были отмечены отдельные попытки японских летчиков атаковать позиции союзных войск и корабли в основном на океанических островах. Многие пилоты-камикадзе чувствовали, что они не смогут жить дальше, неся на своих плечах бремя позора. Они были ответственны перед памятью своих товарищей, погибших в самоубийственных миссиях.

17 августа хранителю печати Кидо срочно позвонили из дворца, попросив его немедленно прийти. Там он узнал, что учебное подразделение авиационных сигнальщиков численностью в 200 солдат (некоторые донесения сообщали о 400 солдатах), расположенное в городе Мито недалеко от Токио, продвигается на поезде к столице. Прибыв на место, подразделение направилось к парку Уэно в самом центре города, где оно заняло Императорский музей искусства.

Получив это известие, Кидо провел совещание с министром внутренних дел и другими ведомствами, и армейские части получили приказ подавить выступление мятежников. Части Императорской гвардии и 12-й военно-воздушной армии были брошены на подавление мятежных солдат. Два дня шли переговоры (во время которых майор Исихара, один из сторонников заговорщика Хатанаки, теперь командовавший верными императору подразделениями, был убит в перестрелке с мятежниками), стороны угрожали и уговаривали друг друга. Наконец восставшие согласились вернуться в Мито и 19 августа уехали на поезде. Их командиры, конечно, сделали харакири, чтобы искупить свою вину.

Виновниками инцидентов были не только люди в форме. Именно они попытались убить Кидо утром 15 августа, а утром 16-го захватили храм Атаго, возведенный в 1603 году, в полумиле от Императорского дворца. С вершины холма, где он расположен, открывается вид на Фудзияму и Токийский залив. Фанатики оказались членами общества, лозунг которых был «Почтим императора — изгоним варваров».

Вооруженные гранатами, пистолетами и мечами, они сопротивлялись полиции с 18 по 22 августа. Они продолжали утверждать, что требования мира — это происки политиканов. Полиция и близкие смутьянов целыми днями просили их сдаться и разойтись. Однако дело закончилось тем, что, после того как каждый зачитал своим соратникам свое завещание и прочел свои стихи, все двенадцать взялись за руки и, вырвав чеку из гранат, взорвали себя. Это был отчаянный протест против капитуляции.

В провинции тоже происходили подобные неординарные события. В Мацуэ, городе в префектуре Симанэ на западе Хонсю, местные жители напали на местные государственные учреждения. Сорок экстремистов, во главе которых стояли молодые люди 19–20 лет, атаковали префектуру, почтовое отделение, электростанцию, редакцию газеты и радиостанцию. Они намеревались поджечь здания госучреждений, и им удалось прервать связь с городом более чем на три часа. В эту банду входило десять женщин, и она имела винтовки и взрывчатые вещества, что служило доказательством — армия оказывала этому выступлению негласную поддержку, так как только она располагала таким вооружением.

Возможно, самые серьезные беспорядки произошли сразу же после того, как был назначен новый премьер-министр. Наследником Судзуки и одновременно военным министром стал 17 августа в 11:45 принц Нарухико Хигасикуни. В заместители ему дали принца Коноэ. Полагали, что он обладал подлинной властью в новом кабинете. Ведь он уже был дважды премьер-министром прежде.

Хигасикуни, имевший звание генерала, был дядей императрицы и пользовался доверием не только военных, но и двора и общественности. Он был знаковой фигурой в полном смысле слова, вокруг которой, согласно теории Кидо, соберутся все фракции кабинета.

Девять лет назад во время мятежа 26 февраля, как сообщали, Хигасикуни оставался в своем дворце, так как он был пьян. Единственному человеку, который обратился к нему в этот критический момент, он сказал: «Младшие офицеры, которые поддержали мятежников, глубоко уважают принца Хигасикуни. Они связались с ним, чтобы привлечь его на свою сторону. В таком случае вы должны оказать им самое горячее гостеприимство».

Подобное беспринципное заявление привело к тому, что к дворцу Хигасикуни были отправлены тридцать солдат и два танка, то ли в качестве предупреждения, то ли защиты. Но никто во дворец не явился.

Хирохито определенно не знал об этом частном происшествии. Два дня спустя, 28 февраля 1936 года, он так говорил о поведении принцев крови: «Такамацу проявил себя с наилучшей стороны, Титибу вел себя более подобающим образом, чем в инциденте 15 мая [1931]… У Хигасикуни здравый ум».