Виктор Шендерович

Святочный рассказ

Однажды в рождественский вечер, когда старший референт чего-то там такого Сергей Петрович Кузовков ел свою вермишель с сосиской, в дверь позвонили.

Обычно об эту пору возвращалась от соседки жена Кузовкова: они там калякали на кухне о своем, о девичьем. Но на этот раз вместо жены обнаружился за дверью диковатого вида старичок с бородой до пояса, в зипуне и рукавицах. За поясом зипуна торчал маленький топорик.

Первым делом Кузовков подумал, что это и есть тот самый маньяк, которого уже десять лет ловили в их микрорайоне правоохранительные органы. Старичок улыбнулся и достал из-за спины огромный холщовый мешок.

«Вот, — порадовался Кузовков своей догадливости. — Таки есть».

Но нежданный гость не стал кромсать его топориком и прятать останки в мешок, а вместо этого заухал, захлопал рукавицами, заприседал и, не попадая в ноты, неверным дискантом, запел:

— А вот я гостинчик Сереженьке, а вот я подарочек деточке...

Кузовков временно потерял дар речи. Старичок довел соло до конца, улыбнулся щербатым, тронутым цингой ртом и по-свойски подмигнул старшему референту. Это нагловатое подмигивание вернуло Сергея Петровича к жизни.

— Вы кто? — спросил он.

— Не узна-ал, — укоризненно протянул пришелец и, покачав головой, зацокал.

— Чего надо? — спросил Кузовков.

— Да я это, Сереженька! — уже с обидой воскликнул старичок. — Я, дедушка...

Тут самое время заметить, что оба дедушки Кузовкова давно умерли, но и при жизни были ничуть не похожи на щербатого в зипуне.

— ...солдатиков тебе принес, — продолжал тем временем старичок. — Ты же просил у меня солдатиков, Сереженька!

С этими словами он шагнул вперед и опорожнил свой треклятый мешок. Туча пыли скрыла обоих. Зеленая оловянная рать, маленькие, в полпальца, танки и гаубицы посыпались на пол кузовковской прихожей, а старичок снова завел свои варварские припевки.

— Вы что? — завопил Кузовков. — Не надо тут петь! Прекратите эту шизофрению! Какие солдатики!

— Наши, наши, — ласково успокоил его певун. — Советские!

Тут Кузовков молча обхватил рождественского гостя поперек зипуна, вынес на лестничную клетку и посадил на ящик для макулатуры.

— Так, — сказал он. — Ты, кащенко. Чего надо?

— Сереженька! — простер руки старичок.

— Я те дам «Сереженька», — посулил Кузовков, которого уже лет двадцать не называли иначе как по имени-отчеству. — Чего надо, спрашиваю!

В ответ старичок пал на кузовковское плечо и горько заплакал.

— Да дедушка же я! — всхлипнул он наконец. — Дедушка Мороз! Подарочков принес... — Старичок безнадежно махнул рукавицей и начал утирать ею слезы. — Солдатиков, как просил... А ты... С Новым годом тебя, Сереженька! С Новым, тысяча девятьсот пятьдесят первым!

Настала глубокая тишина.

— С каким? — осторожно переспросил наконец Кузовков.

— Пятьдесят первым...

Старичок виновато заморгал белыми от инея ресницами и потупился.

Кузовков постоял еще, глядя на гостя, потом обернулся, внимательно посмотрел вниз. Потом присел у кучки оловянного утиля.

— Действительно, солдатики, — сказал он наконец. — А это что?

— Карта, — буркнул старичок, шмыгнув носом.

— Какая карта? — обернулся Кузовков.

— Кореи, — пояснил гость. — Ты в Корею хотел, на войну... Забыл?

— О господи, — только и сказал на это Сергей Петрович. И, помолчав, добавил: — Где ж тебя носило сорок лет?

— Там...— Гость печально махнул рукой.

— В Лапландии? — смутно, улыбнувшись, вспомнил вдруг Кузовков.

— Какой там Лапландии... — неопределенно ответил старичок. — Сыктывкар, — понизив голос, доверительно сообщил он. — Я к тебе шел, а тут милиция. Паспортный режим, и вообще... Классово чуждый я оказался. — Старичок вдруг оживился от воспоминаний и молодцевато крикнул: — Десятка в зубы и пять по рогам!

— Чего? — не понял Кузовков. Старичок повторил. Переспрашивать снова Сергей Петрович не стал.

— Ну вот. А потом ты переехал... Я уж искал, искал... ну и вот... — Гость смущенно высморкался. — С Новым годом, в общем.

Помолчали. Старичок так и сидел, где посадили, — на ящике для макулатуры.

— Холодно было? — спросил Кузовков про Сыктывкар.

— Мне в самый раз, — просто ответил старичок.

— Ты заходи, — спохватился Кузовков. — Что ж это я! Чаю попьем...

— Нельзя мне горячего, Сереженька. — Гость укоризненно покачал головой. — Все ты забыл.

— Ну извини, извини!

Еще помолчали.

— А вообще, как жизнь? — спросил гость.

— Жизнь ничего, — ответил Кузовков. — Идет...

— Ну и хорошо, — сказал гость. — И я пойду. Сними меня отсюда.

Кузовков, взяв под мышки, поставил невесомое тело на грешную землю.

— У меня тут еще должок есть, — поделился старичок и почесал зипун, вспоминая. — Толя Зильбер. Из пятого подъезда, помнишь?

Кузовков закивал:

— Тоже переехал?

— Еще как переехал! — Старичок, крякнув, взвалил на плечо мешок, снова полный под завязку. — Штат Нью-Джерси! Но делать нечего — найдем! А то как же это: в Новый год — да без подарочка?

— А что ему? — живо поинтересовался Кузовков.

— Марки, — ответил Дед Мороз. — Серия «Третий Интернационал». Бела Кун, Антонио Грамши... Негашеные! Очень хотел. Ну, прощай, что ли, пойду!

Старичок поцеловал референта в щечку — и потопал к лестнице. Через минуту голос его несся снизу: «Иду, иду к Толечке, несу, несу пряничек... Поздравлю маленького...»

Жалость к прошедшей жизни выкипела, оставив в горле сухой остаток сарказма.

— С че-ем? — перегнувшись в полутемный пролег, крикнул Кузовков. — С Новым, пятьдесят первым?

— Лучше поздно, чем никогда! — донеслось оттуда.