Триллион долларов. В погоне за мечтой

– А когда это произошло?

Коллинз вздохнул.

– В середине декабря. В ночь на четырнадцатое. Это был выходной.

– А почему я узнаю об этом только сейчас?

Исследователь будущего замер, удивленно посмотрел на Джона.

– Да, я спрашиваю себя об этом все время…. Нет, нет, я ведь посылал вам факс. Я хорошо помню. Мы целый понедельник потратили на то, чтобы оценить размеры ущерба, и во вторник я послал вам факс. Так и было. Я не хотел звонить, потому что был очень взволнован, это я помню. И я ведь должен был дать вам знать по поводу второй фазы.

– Второй фазы? – Джон покачал головой. – Факса я не получил, профессор. Сейчас это бывает довольно часто. И о второй фазе я тоже ничего не знаю.

– Значит, мистер Маккейн не сказал вам…

– Нет.

– Ах, вот как. – Он понимающе кивнул. А потом пересказал события того вечера, когда представил Маккейну результаты первой фазы. – На следующее утро он приехал еще раз, захотел скопировать версию программы на ноутбук. На это потребовалось некоторое время, а мы пока обсудили задачи второй фазы. Они довольно умозрительной природы; к примеру, он хотел, чтобы мы рассчитали последствия всемирной эпидемии в 2009 году и тому подобные вещи… – Его глаза с темными кругами под ними сверкнули. – Я подумал… этот ноутбук! Он ведь должен быть у него. Он случайно его здесь не оставил?

– Нет. Вероятно, забрал его с собой. – Джон отмахнулся. – Пусть это его осчастливит.

Примерно в конце января 1998 года одна тема стала все больше и больше занимать новостное пространство и наконец оказалась на устах у всех: сексуальные проступки американского президента. Едва тот, после долгой юридической возни, успел дать показания под присягой по тянувшемуся месяцами делу, как всплыли новые имена и сомнительные пленки, споры ужесточились. Говорили, что президент пытался заставить практикантку дать ложные показания, чтобы скрыть роман, который у них был. В то время как его противники требовали начать процесс по отстранению его от должности, президент вообще отрицал факт существования романа с указанной женщиной. Его жена говорила о заговоре правых сил, курс доллара на международных финансовых рынках падал, а финансовый кризис, приближавшийся в Юго-Восточной Азии к очередному апогею, угрожал перекинуться на Соединенные Штаты.

Джон смотрел новости по телевизору, испытывая странное чувство нереальности. В ушах еще звучал телефонный разговор с Маккейном во время путешествия по Филиппинам. Он послушал комментатора, встал, подошел к старому шкафу с документами, сделанному для Маккейна, нашел папку с надписью «Клинтон, Билл», содержащую сценарий тщательно спланированной дискредитации. Вначале было подшито краткое досье от действовавшего в скандале «Уайтуотер» особого агента, рядом с портретом которого были нацарапаны пометки рукой Маккейна: «родился в Верноне, штат Техас; отец пастор; параллельно процветающая адвокатская практика (1997: 1 миллион долларов), среди клиентов, в числе прочего, табачная индустрия». Он прочел краткое содержание соглашения, к которому американское правительство хотело вынудить табачную индустрию: производители сигарет, чтобы быть защищенными от дальнейших жалоб, за временной промежуток в 25 лет должны были выплатить 368,5 миллиарда долларов на лечение больных курильщиков. «Интересно, сколько они вообще зарабатывают? – нацарапал поверх Маккейн, и кроме того: – Клинтон хочет ужесточения, до 516 миллиардов (в устной беседе)».

Смутное предчувствие близкой беды посетило Джона.

И словно в подтверждение этого предчувствия, вскоре после того, открыв газету «Файнэншел таймс», он прочел, что Малькольм Маккейн был назначен председателем совета директоров концерна «Моррис-Кэпстоун». Об этом предприятии не было известно почти ничего, кроме того, что оно практически полностью находится во владении старинной американской предпринимательской семьи, для которой стоило изобрести определение «живут замкнуто»: не существовало даже фотографий большинства членов этой семьи. Джону пришлось спросить своих аналитиков, чтобы узнать, что «Моррис-Кэпстоун» не только имеет доли в некоторых загадочных фирмах, занимающихся генной инженерией, и фабрике, производящей ручное оружие самого разного калибра, – он является в первую очередь одним из крупнейших производителей табачных изделий в мире.

Также во владении вышеназванной американской предпринимательской семьи находилась телекомпания, которой Малькольм Маккейн дал первое интервью после ухода из «Фонтанелли энтерпрайзис». На эту тему он распространялся весьма пространно. Нет, его ни в коем случае не уволили, подчеркнул он в ответ на соответствующий вопрос; нет, он, достаточно настрадавшись от эскапад Джона Фонтанелли, последней каплей в череде которых стало подстроенное похищение в Мехико, не видел для себя иного выхода, кроме отставки.

– Представьте себе, вас похитили, – потребовал он от журналистки, – и если вам удалось освободиться, что вы станете делать? Наверняка пойдете в полицию, правда? Так поступил бы каждый. Но не Джон Фонтанелли. Он бесследно исчезает и словно чудом возникает, в целости и сохранности, на расстоянии шести тысяч миль от того места, где его похитили, в Лондоне. Вы считаете это нормальным?

Конечно, бравшая интервью журналистка не сочла это нормальным.

Он, страстно продолжал Маккейн, всеми силами пытался создать стабильное предприятие, где даже во времена глобализации миллионы людей получили надежные рабочие места.

– Фонтанелли думает, что справится с этим сам, – продолжал он. – Но он руководит концерном не более двух месяцев, а у него уже кризис по всем фронтам. Больно смотреть на это, – с горечью добавил он. Потом подробно описал кризис империи Фонтанелли, настолько подробно, что мог бы с равным успехом признаться, что у него в концерне есть свои информаторы.

– Каков ваш прогноз? – спросила журналистка. – Все эти рабочие места в опасности?

Маккейн серьезно кивнул.

– В огромной.

После этого интервью Джон вынужден был выключить телевизор. Дал указание секретариату не мешать ему в течение ближайшего часа, затем подошел к окну, чтобы целый час смотреть на сильную метель над лондонским Сити и спрашивать себя, что, черт побери, началась за игра.

Мелкий снег с дождем стучал в высокие окна, город за окнами расплывался за черно-белыми пятнами. Секретарша подала кофе с выпечкой, но лорд Питер Роберн до сих пор не притронулся к ним. Экономический журналист, которому нравилось носить вместо делового костюма толстый белый свитер ирландской вязки, темно-зеленые кордовые брюки и стоптанные сапоги, сидел, уютно устроившись в кресле, и внимательно слушал, что говорил ему Джон о цели приглашения.

– Я, к слову, со времен памятного ужина в вашем замке ждал этого момента, – сказал он и скрестил руки. – Честно говоря, тогда я думал, что достаточно сильно заинтересовал вас, но… ну что ж. – Он на миг поднял руки и снова уронил их на колени. – Итак, вы хотите знать, как еще можно спасти человечество.

Джон сдержанно кивнул.

– Можно сказать и так.

– Прекрасно. – Мимолетная улыбка. – Что ж, первый шаг очень прост: отмените подоходный налог.

На какой-то миг Джону показалось, что он наблюдает за всем со стороны, из какого-то другого места.

– Вы шутите, правда?

– Заверяю вас, это совершенно серьезно.

Наморщив лоб, он посмотрел на журналиста.

– Вообще-то я ожидал чего-то другого.

– Потому что вы прочли мою книгу, ясное дело. Но я написал ее двадцать лет назад. И после этого я не переставал размышлять над этой проблемой. А когда размышляешь над чем-то довольно долго, почти постоянно, неизбежно придет в голову что-то новенькое. – Роберн развел руками. – Хотя я признаю, что упразднение подоходного налога в первую очередь является средством для того, чтобы моя реформа нашла одобрение. Если посмотреть, на что готовы люди, только бы не платить налоги… Таким образом их можно будет подготовить к изменениям. Не считая этого, – с ухмылкой добавил он, – мне нравится эта сентенция, потому что вызывает столь интенсивную реакцию.

Джон скрестил на груди руки и откинулся на спинку кресла.

– Это точно.

Роберн взял лекторский тон, словно уже неоднократно делал такой доклад или, по крайней мере, тренировался.

– Весьма интересно изучать историю налогов. Налоги для простого населения увеличиваются с тех пор, как существует городская цивилизация. Таким образом правящие классы финансировали свою жизнь, военные приключения и другие проекты. Многие налоги, изобретенные во времена античности, кстати, взимаются до сих пор, несмотря на то что составляют лишь крохотную долю доходов государства и в некоторых случаях их дороже собрать, чем пополнить ими казну. Это связано также и с тем, что налоги сегодня несопоставимо больше, чем раньше. На протяжении веков даже «десятина», то есть десять процентов дохода, считалась практически неподъемным налогом. – Он поднял брови и улыбнулся аристократической насмешливой улыбкой. – Мы встали бы на колени от благодарности, если бы налоги когда-нибудь упали до такого уровня, – чего, кстати, никогда не произойдет. Потому что со времен промышленной революции и связанных с ней перемен, таких как возросшая стоимость вооружений и ведения войны, повышение социальных выплат и изобретение субсидий для различных отраслей промышленности и так далее, расходы государства стали расти гораздо быстрее, чем экономика, и выросли настолько, что сегодня практически у всех государств есть долги и можно только удивляться, как они с ними справляются.

– Очень просто, – негромко произнес Джон. – Они берут взаймы у меня.

Но Роберн на это не отреагировал.

– Великобритания ввела подоходный налог в 1799 году, чтобы финансировать наполеоновские войны, и в 1815 году снова отменила его. Но государство успело войти во вкус. В 1842 году его ввели снова, якобы только в качестве временной меры, но, как нам всем известно, он прижился. Почти такая же история произошла со всеми западными странами, в которых налоги на товарооборот, прибыль, зарплату и доход составляют львиную долю доходов государства. – Он поднял указательный палец. – Что я хочу этим сказать, так это то, что подоходный налог не является ни Богом данным, ни неприкосновенным. Его ввели, и его можно отменить снова. Нужно только сделать это.

– Но зачем это делать? – вставил Джон. – Я имею в виду, что платить налоги никому не нравится, но разве подоходный налог настолько разорителен, что его нужно отменять?

– Конечно, вместо него нужно ввести что-то другое, – согласился Роберн. – Современное государство не может жить только с налогов на соль.

– Ваш налог на загрязнение окружающей среды…

– Вы уже близки к сути. Но таковой мне представлялась ситуация, как уже было сказано, двадцать лет назад. В своих размышлениях я уже продвинулся немного дальше. – Роберн неопределенно махнул рукой. – Сначала нужно уяснить себе, что налоги выполняют управляющую функцию. Они уменьшают то, на что их вводят. Налоги на такие добавляющие стоимость виды деятельности, как работа, инвестиции или торговля причиняют вред именно им, потому что, поскольку они рассчитываются в процентном соотношении и, как правило, еще и прогрессивно, то являются фактором, которым никогда нельзя пренебрегать, сколько бы вы ни зарабатывали. В США взимается в среднем 500 долларов подоходного налога, но из-за этого, конечно же, возрастают расходы по заработной плате, вследствие чего создается мало новых рабочих мест, поскольку, пока рабочее место не начнет окупаться, расходы повышаются. Потери народного хозяйства в целом доходят до 150 миллиардов долларов. Подобные расчеты можно произвести для любого вида налогов и для любой страны, и нет уловки, с помощью которой можно было бы устранить из мира эту причинно-следственную связь, поскольку здесь мы имеем дело с математической закономерностью, нерушимой, как звезды, и непреодолимой, как закон силы притяжения.