Триллион долларов. В погоне за мечтой

Ожидание действовало на нервы. Если бы он мог, он бродил бы по камере туда-сюда, как загнанный зверь, но цепь не позволяла. Если бы он мог хотя бы избавиться от нее! Когда незнакомец приносил еду, Джон просил, смиренно вжавшись лицом в вонючий матрас, снять ее, но мужчину, похоже, это лишь веселило. Потом он посмотрел на свою дверь и понял почему: если бы он был не на цепи, то смог бы выбить ее не самым сильным пинком.

Поэтому он каждые пару минут вставал, подходил к трубе, прижимался ухом к металлу и прислушивался, пока не затекали спина и шея, и тогда он садился обратно. Большую часть времени он слушал телевизор. Похоже, тот работал весь день напролет. Слащавая музыка сменялась сентиментальными или нарочито напряженными диалогами дешевого сериала, в промежутках диктор читал новости пулеметным стаккато. Время от времени доносились звуки с кухни: звон кастрюль и крышек, стук ножа по деревянной доске. Иногда переговаривались несколько человек, всегда только мужчины, низкими грудными голосами, и эти разговоры звучали на удивление скучно. Мужчины общались по-испански, но, даже если бы Джон владел этим языком, он не понял бы ни слова, настолько невнятно и гнусаво они разговаривали.

Каждый раз, когда он снова опускался на матрас, он говорил себе, что может спокойно прекратить это подслушивание, потому что оно не помогало ему понять, что происходит или что собираются делать с ним похитители. Он говорил себе это, смотрел на тараканью щель и ждал, а потом вдруг не выдерживал и снова вставал, чтобы приложить ухо к трубе.

Так он слушал и вдруг услышал свое имя.

В звучании собственного имени есть что-то магическое. Даже если ты невнимателен, даже если вокруг звучит язык, в котором не понимаешь ни слова, даже если стоишь посреди людской толпы, где все говорят наперебой, – как только кто-то произносит твое имя, ты его слышишь. И как раз потому, что ты не был к этому готов, тебя словно бьет током.

Джон услышал свое имя. И назвал его голос из телевизора.

Он испуганно отпрянул назад. Должно быть, это галлюцинация или нет? «Точно», – сказали ему трещины и пятна на стене. Он снова прижался ухом к холодному металлу и, затаив дыхание, различил, как в голосах мужчин вдруг появилось волнение.

Новости по телевизору. Нервное перешептывание. Аппарат переключили на другой канал, шепот превратился во взволнованные крики. Один перебивал другого, слово за слово, все громче и громче, пока наконец не зазвучал один голос, а остальные замолчали.

Похоже, он стал звонить, неприветливо набросился на кого-то. Трубку с грохотом швырнули на рычаг, наверху снова разволновались, и в голосах все отчетливее слышалась паника.

Что-то пошло не так.

Джон отошел от трубы и схватился за грудь, настолько сильно колотилось о ребра сердце. Это нехорошо. Это даже очень плохо. Что-то пошло не так, как предполагали похитители, а он видел достаточно историй о похищениях, чтобы понимать: это может стать опасным для него.

Он попытался дышать спокойно, не звенеть цепью и вернулся на свою позицию.

Все еще волнение, такое же сильное. Через некоторое время хлопнула дверь, послышались тяжелые шаги, в разговор вмешался новый голос, говоривший на ломаном испанском, в котором, как показалось Джону, он узнал голос Рэндольфа Бликера.

Мужчины насели на него, обрушили на него шквал упреков и, похоже, не только упреков. Бликер держался: он говорил, кричал, умолял и ругался, и наконец Джон понял, что пошло не так: его похитители не знали, кого похитили. Они не знали, кто он. Только в тот миг, когда по телевизору сказали о похищении самого богатого человека в мире, до них дошло, кто сидит у них, прикованный к трубе в подвале. И теперь им стало страшно.

Вероятно, они действительно были профессиональными преступниками, время от времени похищали более или менее зажиточных людей, отпускали их в обмен на соответствующее вознаграждение и таким образом зарабатывали себе на жизнь. Должно быть, полиция не успевала раскрывать все эти дела или просто не обращала на них внимания. Но, вне всякого сомнения, говорили теперь себе они, похищение Джона Фонтанелли так просто не оставят. Перевернут небо и землю, чтобы найти их, и не успокоятся, пока не найдут. Это дело оказалось для них чересчур серьезным.

Вне всякого сомнения, Бликер пытался убедить их в обратном. Он ругался, уговаривал, наверняка хотел, чтобы они продолжали действовать по плану, но теперь все мужчины кричали наперебой, падали стулья, слышались звуки ударов, и в конце концов они вышвырнули Бликера прочь. Джон услышал, как бывший адвокат выкрикивает американские проклятия, но похоже было на то, что они выставили его в коридор, а вскоре после этого дверь захлопнулась.

Джон отошел на шаг.

«Они убьют меня, – подумал он, чувствуя, как внутри поднимается кристально чистая волна ужаса, как сжимаются сердце и горло. – Они придут и убьют меня».

Он опустился на матрас и спросил себя, как они это сделают. Выстрелом, ударом ножа? Будет ли больно? Здесь, боже мой, в тюрьме, где воняет мочой! Какой конец для человека, который был избран для того, чтобы выполнить божественное пророчество!

Из груди поднялся злой сдавленный смешок. Как же повезло padrone: он умер спокойно, прожив насыщенную жизнь, в уверенности, что выполнил свою миссию, – и достаточно рано, чтобы не увидеть, насколько сильно он ошибся.

Урсула говорила ему, все это время. Его вера в пророчество была всего лишь удобной отговоркой для того, чтобы не принимать решения. Потому что это означало бы, что он должен взять на себя ответственность. Было так удобно говорить: этого хочет Господь. Неважно, что происходит, никто не виноват. Классная штука для трусов.

Джон смотрел на блеклую дверь, через которую скоро войдут его убийцы, и почувствовал, как внутри него умирает эта вера, как она вспыхивает, сгорает, не оставляя даже пепла. Разве не говорится, что перед смертью перед глазами пролетает вся жизнь? Он снова увидел все ее этапы, с болезненной четкостью, равно как и то, что он все время искал того, кто скажет ему, что нужно делать. Его родители. Брат. Он ушел из дома, потому что так хотела Сара. Он послушался совета Марвина и пошел работать в пиццерию Мурали. Кристофоро Вакки сказал ему, что у него есть предназначение, а Малькольм Маккейн знал, как выполнить это предназначение. Только Урсулу он не стал слушать.

Проклятье, даже лечь в постель с Константиной ему посоветовал Эдуардо! А Урсула? Урсула хотела, чтобы он поехал с ней в Германию без охраны, и он послушался.

Дверь никто не трогал. Не было шагов. Его убийцы не торопились.

Он посмотрел на трубу и решил больше не слушать. Он не хотел услышать, что там, возможно, уже никого нет. Он не хотел знать, что они сбежали и бросили его, чтобы он умер и его никогда не нашли. Он сидел, смотрел на сумеречный свет, перестав размышлять о своей жизни, вообще перестав размышлять, просто смотрел прямо перед собой и только дышал. Время остановилось, свет постепенно угасал, пока не погас совсем, и наконец раздались шаги.

Стук в дверь.

– Hola! Ты не спать?

– Нет, – ответил Джон.

– Ты ложиться. Лицо на матрас.

Он всю свою жизнь слушался других, так почему бы не сделать этого и в смерти? Поэтому он лег на живот, закрыл глаза и подчинился неизбежному.

Дверь открылась, и теперь в камеру вошли несколько мужчин. Чья-то рука нащупала его волосы. Джон почувствовал дрожь в глубине своего существа, стиснул зубы: только не молить о пощаде! Потом ему резко натянули что-то на голову, завели запястья за спину, связали их; сильные руки подняли его.

– Идти, – произнес незнакомец.

Они повели его вверх по лестнице, по коридору, где он ударился плечом о какой-то предмет мебели, предупредили относительно порога, за которым последовало несколько ступеней вниз, в комнату, где сквозь маску пахло опилками и дизельным топливом. Очевидно, это был гараж, потому что они подняли его, как игрушку, и затолкали в просторный багажник машины. Он успел услышать, как открылась дверь, потом кто-то завел мотор, тот взревел, и поездка началась.

Они ехали бесконечно долго, и все попытки запомнить дорогу или хотя бы повороты налево и направо были безнадежными. Кроме того, в багажник проникали выхлопные газы, из-за которых ему стало настолько дурно, что пришлось сосредоточить все свои силы на том, чтобы его не стошнило прямо внутрь мешка, закрывавшего голову до самой шеи.

Наконец они остановились. Кто-то вышел из машины, через некоторое время снова сел, автомобиль повернул и немного проехал назад по неровной дороге. Багажник открыли. Схватили его ноги, связали и их – проволокой, больно впившейся в кожу. Джон протестовал, но его, похоже, даже не слышали, просто схватили, вытащили наружу, пронесли немного и, размахнувшись, швырнули куда-то.

Джон вскрикнул. Приземлился он относительно мягко, на грунт, похожий на ощупь на тряпки и смятую бумагу, впрочем, смешанные с твердыми и острыми камнями, о которые он больно ударился. Воняло невыносимо. Он попытался перекатиться, но при каждом его движении двигалось то, на чем он лежал, причем каким-то жутким образом, как будто он в любой миг мог в этом утонуть.

И он остался лежать в неудобном положении на боку, со связанными ногами, связанными за спиной руками, лицом вниз. Постепенно под маску стала проникать вонь, какой ему никогда прежде не доводилось вдыхать: невероятная смесь гниения и разложения, тления и разрушения, зверское зловоние, запах плесени, ржавчины и гнили, по сравнению с которым запах в его камере казался почти чудесным ароматом. И с недоверчивым удивлением он понял, что сделали с ним похитители. Это была свалка. Они выбросили его на помойку.