Триллион долларов. В погоне за мечтой

8

Это было похоже на удар в живот. Джон сидел на кровати, смотрел на бумаги, не зная, сколько времени прошло, и пытался понять, что это значит. Никто не приходил, никто не звонил, даже после того, как он в задумчивости снова подключил телефон, а факс спрятал под кровать. Никто не мешал ему, и у него было время, чтобы как следует поразмыслить.

Когда наступил вечер, он принял решение не говорить о факсе, чтобы не объяснять, откуда он у него взялся. Вместо этого за ужином, во время которого царило подавленное настроение, он мимоходом поинтересовался:

– А можно ли с помощью генетического анализа понять, что человек бесплоден?

– Нет. – Эдуардо покачал головой, пытаясь разрезать посыпанную петрушкой картофелину серебряной вилкой, изготовленной еще в восемнадцатом веке. – А что?

– Я тут вспомнил разговор, который у меня был на прошлое Рождество с Верой. Подругой моего брата, – добавил Джон. – Она намекала на то, что удивляется, почему не может забеременеть от Лино. – Это было ложью. Вера никогда в жизни не стала бы обсуждать такие темы ни с кем, кроме врача.

– Боже мой! – воскликнул Грегорио Вакки и опустил вилку. Редеющие волосы, казалось, встали дыбом. – Об этом я вообще еще не думал.

Padrone сделал огромные глаза.

– Бесплодие. Это очень частое заболевание в семье Фонтанелли.

Альберто нахмурился.

– Но ведь не мог же он думать, что это останется без внимания?

– У меня было такое ощущение, – продолжал плести Джон, – что Лино понятия не имел о… попытках Веры.

– А значит, эта Петерсон, возможно, пытается навязать ему ребенка, – растерянно подытожил Эдуардо.

Его отец убрал с колен салфетку и бросил ее на стол рядом с наполовину опустошенной тарелкой.

– Я должен немедленно позвонить.

Следующий день принес ошеломляющую сенсацию. Прямо перед камерами Лино подавленно признался в том, что ввязаться в эту авантюру его подговорил Бликер. На самом деле он никогда не встречался с Деборой Петерсон. И о своем бесплодии не знал. На заднем фоне вокруг газона трепетали желтые полицейские ленточки, в дом входили и выходили полицейские. Ни Веры Джоунс, ни ее дочери не было видно.

Дебора Петерсон рассказала репортеру, как к ней приехал Рэндольф Бликер и убедил в беспроигрышности своего плана. Она была знакома с Бликером по своей прежней работе в адвокатской конторе, но, в принципе, никогда не считала его симпатичным. Поскольку она была матерью-одиночкой и нуждалась в деньгах, она согласилась. Бликер свел ее с Лино, чтобы заставить выучить все подробности их мнимой интрижки, прежде чем представить публике собственноручно сфабрикованную сенсацию.

Как оказалось, Эндрю Петерсон действительно был плодом недолгой интрижки, после окончания которой его мать никогда больше не слышала об отце ребенка. Сначала после рождения Эндрю она думала, что справится сама и из гордости не указала данные об отце. Когда ее сбережения подошли к концу, она обратилась к Рэндольфу Бликеру, чтобы найти отца Эндрю и потребовать помощи. Бликер действительно разыскал его. Бывший шофер грузовика после нападения грабителей лежал в неврологической клинике и был не умнее капусты. На лице молодой женщины читались ужас и восхищение, когда она рассказывала о том, как адвокат попытался воспользоваться этой ситуацией в своих целях: он тайком взял у лежащего в коме истинного отца ребенка волосы и образец ткани и заморозил, чтобы перед ожидаемой генетической экспертизой подменить на образцы Лино. Как он собирался сделать так, чтобы подмену не обнаружили, он не говорил.

Эта сенсационная история окончательно вытеснила с первых полос вирус лихорадки Эбола, из-за которой в городе Киквит в Центральной Африке у тысяч людей разлагались внутренние органы. Ко всему прочему, зачинщик ловкого плана адвокат Рэндольф Бликер, которого называли Рэнди, бесследно исчез, к очевидному восхищению репортеров. Его квартира в Филадельфии оказалась брошенной, и съемочная группа, прибывшая вместе с полицией в его затхлый маленький офис, смогла снять только беспомощно пожимающую плечами секретаршу, которая понятия не имела, куда пропал ее работодатель.

«Роллс-ройс» с тщательно задернутыми занавесками на заднем сидении в половине восьмого утра покинул поместье семьи Вакки. Преследуемый свитой транспортных средств с логотипами телекомпаний, величественный автомобиль с почти бесшумным мотором скользил мимо деревень и поселков. Когда, не доезжая до Флоренции, он повернул на автостраду, ведущую к Риму, появились два вертолета и присоединились к конвою с воздуха. С десяти часов по местному времени путешествие «роллс-ройса» по направлению к Риму передавали в прямом эфире Си-эн-эн.

И никто не обратил внимания на небольшой грузовой автомобиль, как обычно, въехавший в пять часов утра через маленькие ворота в дальнем конце поместья, чтобы – как и каждое утро – выгрузить несколько ящиков со свежим бельем и загрузить несколько мешков грязного белья. Он беспрепятственно поехал обратно; ненадолго, никем не замеченный, он остановился возле местной прачечной, где задняя дверь открылась и были выгружены вещи, чтобы оставить больше места для Джона Фонтанелли и Вакки. Воспользовавшись моментом, padrone пересел на переднее сиденье, Марко – за руль, все с благодарностью пожали руку молодому водителю прачечной, а затем помчались прочь, словно им предстояло выиграть «Формулу-1». В это время дороги были еще довольно пустынными, и они достигли автобана раньше, чем было запланировано, да и там движение было терпимым. Эдуардо, разработавший этот план, довольно усмехался. Они произведут передачу состояния раньше, чем первые журналисты прибудут в Рим.

Когда они проезжали через Рим, Джон придвинулся к заднему боковому стеклу и стал смотреть по сторонам. На него, человека, для которого Эмпайр Стейт Билдинг был старинным строением, все эти по-настоящему древние здания в Старом городе Флоренции произвели глубокое впечатление. Но Рим – Рим был просто… монументален. Боже мой, он вдруг понял, почему его называли вечным городом. Каждый перекресток на миг открывал ему взгляд в бездны прошлого, о существовании которого он даже не подозревал. Как кто-то мог сигналить на фоне этих возвышенных строений? Как один водитель смел хотеть обогнать другого в этом городе, где остановилось время? Он смотрел и не мог насмотреться, почти пожалев, когда они вдруг свернули вбок, проехали под арку ворот и оказались на месте. В Министерстве финансов республики Италия.

Стальные ворота закрылись за ними. Появились мужчины в униформе, с рациями и автоматами. Они с каменными лицами проследили за тем, как Джон и Вакки выбрались из автомобиля, а затем в давящем молчании проводили их наверх по узкой неприметной лестнице. Перед ними открылись некрашеные ржавые стальные двери и снова со скрипом закрылись за их спиной. Их шаги эхом отдавались меж голых стен коридоров, больше напоминавших тюрьму, чем министерство. В древнем лифте помещались максимум четыре человека, и им пришлось подниматься по очереди.

– Ничего, выходить будем как подобает, – прошептал ему Эдуардо. Он казался напряженным.

Наверху они прошли через широкие двери, за которыми оказались ковры на полу, висящие на стенах картины, потолок с фресками и раскрашенной лепниной. Джон давно уже заблудился, когда открылась одна из огромных дверей и их провели в небольшой зал, стены которого были расписаны от пола до потолка такими роскошными красками, что просто захватывало дух. Засмотревшись на ангелов с позолоченными крыльями и розовые кусты, он едва не проглядел людей, ожидавших, когда их представят.

– Синьор Фантоцци, министр финансов. Синьор Бернардини, заместитель министра внутренних дел. Синьор Нунцио Тафале, нотариус.

Джон пожал всем руки и заверил, что ему очень приятно познакомиться с этими людьми, да еще так рано утром.

На протяжении последних дней, когда уже было ясно, что это произойдет, он спрашивал себя, как это будет. Он представлял себе торжественный акт, и было заметно, что все стараются сделать его таковым. Но Джон чувствовал только биение собственного сердца, слышал, как шумит в горле и висках кровь, все в нем сосредоточилось на том, чтобы не допустить ошибку, не сказать ничего глупого, не разрушить всю торжественность момента. Это было похоже на то, как он сдавал экзамен по вождению, о котором он не мог сказать ничего, кроме того, что не помнил, сколько он длился – несколько часов или дней. Только то, что он был настолько сосредоточен на деле, что потом, когда все закончилось, не мог сказать, где ездил и где парковался. Абсолютное туннельное зрение. Стресс. А здесь и сейчас – почему? Это не экзамен, который нужно сдать. Он ничего не сделал для этого и против этого поделать уже ничего не сможет. Эти люди появились с твердым намерением подарить ему один триллион долларов, и ничто не могло заставить их отказаться от своего плана. Пришлось бы вскочить и говорить все время «нет», чтобы помешать этому.

Все началось с министра внутренних дел, то есть его заместителя, который передал ему формуляр, уже заполненный, и что-то, похожее на договор с красной ленточкой и настоящей печатью, и на оба документа набросились Вакки, проверяя букву за буквой, прежде чем кивнуть, что он может подписывать. И Джон послушно подписал. Уровня его итальянского языка с трудом хватало на то, чтобы читать газеты, перед юридическими текстами он был вынужден капитулировать. Не будь рядом Вакки, ему могли бы продать стиральную машинку, а он бы и не заметил.

Заместитель министра внутренних дел улыбнулся, скорее вежливо, чем спокойно, и вручил ему новый паспорт, бархатно-красный европейский паспорт, полностью готовый, с фотографией и подписью, поверх которой, чтобы предотвратить подделку, стояла печать. Свой синий потрепанный американский паспорт ему пришлось отдать. Заместитель министра схватил его, словно добычу; Джон мимоходом задумался над тем, что он будет с ним делать. Разве не написано на нем: «Является собственностью Соединенных Штатов Америки»?

Снова рукопожатие. Поздравления. Вот теперь он итальянец, гражданин страны, из которой бежал его дед. Заместитель министра ободряюще улыбнулся ему, словно желая заверить, что все не так и плохо, но министр финансов улыбался гораздо шире.

Когда с рукопожатиями было покончено, когда подлили кофе, слово взял нотариус. Он вынул откуда-то бумаги и стал читать их так, что создавалось ощущение, будто в комнате парит слепое божество и ничто не будет иметь силы, если не достигнет его ушей.

– Рим, 16 мая 1995 года. Перед имеющим документальное свидетельство нотариусом Нунцио Тафале по вопросу передачи состояния Джакомо Фонтанелли предстали: Джон Сальваторе Фонтанелли, гражданин Италии, родившийся 1 сентября 1967 в Нью-Йорке; Кристофоро Вакки, гражданин Италии, родившийся…

И так далее, пока Джон не потерял нить рассуждений. Слова «наследство», «передача в собственность» и «неограниченное распоряжение» всплывали в его сознании словно лопающиеся пузыри на поверхности несущего тяжелые воды словесного потока. Затем Вакки, в свою очередь, прочли документы, написанные на древнем формальном итальянском языке, на фоне которых речь нотариуса звучала словно тонкая, легкая поэзия, и так далее и тому подобное, и Джон даже начал задаваться вопросом, зачем он вообще здесь нужен.