Триллион долларов. В погоне за мечтой

14

Пляж принадлежал людям, у которых не было времени находиться на пляже, поэтому там было тихо и пусто. Этим утром даже солнце пряталось за бледными облачками. Море лениво омывало серый песчаный склон. Дома за сухим кустарником казались неприветливыми и ни в чем не заинтересованными.

Вот уже пару дней кто-нибудь из тех, кто интересуется такими вещами, мог наблюдать на пляже мужчину, ходившего вдоль него на протяжении нескольких часов, иногда – по нескольку раз в день. За ним следовал второй мужчина, всегда на некотором расстоянии, как будто он не имел к первому никакого отношения, но поклялся повторять каждое его движение. Они двигались вдоль пляжа медленно, поскольку по песку быстро не походишь и вскоре начинались скалы, затем поворачивали и шли обратно. С южной стороны пляж резко заканчивался бетонной стеной канализационного стока, и там они поворачивали снова.

В то утро внезапно появился третий мужчина, торопливо пытавшийся догнать обоих. Совершенно безнадежное занятие. У мужчины был весьма представительный животик, он тяжело дышал и вскоре вынужден был остановиться, чтобы перевести дух. Затем решил позвать остальных и помахать руками, чтобы привлечь к себе внимание гуляющих, которые тут же повернули и пошли ему навстречу.

– Спасибо, что смогли приехать, – сказал Джон, когда подошел к Альберто Вакки и пожал ему руку. – Если бы я догадывался, насколько быстро вы откликнетесь, то, конечно, ждал бы вас в доме.

– По телефону мне показалось, что это очень срочно, – произнес адвокат, вытирая со лба мелкие капельки пота.

– Нет, я же просто сказал… Хм… Неужели действительно это прозвучало как срочное дело? – Джон нахмурил лоб. – Да, может быть, это и более срочно, чем мне кажется. Идемте, давайте вернемся в дом.

Наблюдатель заметил бы мимолетную улыбку и облегчение на лице телохранителя, появившиеся при этих словах. Охранники тянули жребий на прогулку, и тот, кто проигрывал, вынужден был сопровождать Джона Фонтанелли.

– Ну что? – поинтересовался Альберто Вакки, когда они возвращались обратно той же дорогой, которой пришел он. – Как вам нравится ваш новый дом?

– Спасибо, очень хороший. Мне нужно еще немного привыкнуть к тому, что рядом постоянно крутится кто-то из персонала, но есть вещи и похуже.

– Я удивился тому, что здесь нет Эдуардо; в последнее время вы постоянно были вместе…

Джон мимолетно улыбнулся.

– Думаю, он еще немного расстроен из-за моей вылазки в Капанньори.

Альберто понимающе кивнул.

– Мне тоже так показалось. Но это пройдет. – Он бросил быстрый взгляд в сторону. – Однако ведь вы не поэтому хотели поговорить со мной, не так ли?

– Нет. – Джон резко остановился, посмотрел на серое море, закусил нижнюю губу, а потом вдруг взглянул на Альберто таким пристальным взглядом, как будто требовалось взять разбег для вопроса, который он собирался задать. – Что за человек был Лоренцо?

– Что? – удивился адвокат.

– Вы знали его. Расскажите мне о нем.

– Лоренцо… – Альберто Вакки опустил голову, поглядел на носки своих туфель, на прилипший к ним песок. – Лоренцо был милым ребенком. Развит не по возрасту, умный, очень музыкальный, очень начитанный… Он страдал от аллергии. На лесные орехи, на яблоки, на никель и так далее. Из-за нее начиналась сыпь, иногда ему даже приходилось ложиться в больницу, потому что случалась беда с кровообращением. Очень серьезной была аллергия на пчелиный яд. Когда ему было семь лет, его ужалила пчела, и ему сразу же пришлось лечь в больницу. Ну и… эту историю с пятью укусами вы знаете. Четыре из них в ротовой полости. Должно быть, он ел фрукт, в котором были пчелы, так считает врач; вероятно, груша. Он очень любил их, не говоря уже о том, что они были одним из немногих видов фруктов, которые он нормально переносил.

– Неужели он не остерегался пчел?

– Остерегался, еще как. У него была паническая боязнь насекомых. Нет, паническая боязнь – не то слово, он просто был очень внимателен. Редко носил шорты, всегда надевал рубашки с длинными рукавами, когда собирался на улицу, и никогда не ходил босиком. – Альберто вздохнул. – А потом такое. Это трагедия. Настоящая трагедия. Он мне очень нравился, понимаете?

Джон медленно кивнул, попытался представить себе, что это был за парень. Лоренцо Фонтанелли.

– Вы говорите, он был очень музыкален?

– Что? Да, верно. Очень музыкален. Играл на пианино и флейте. Вообще хорошо учился. Проблем никогда не возникало. Что касалось математики, тут он был кем-то вроде вундеркинда: в двенадцать лет нашел среди вещей своего деда книгу о бесконечно малых величинах и самостоятельно изучил ее полностью. Я, честно говоря, до сих пор не знаю, что это такое, может быть, именно потому это производит на меня такое впечатление. Как бы там ни было, вскоре он принял участие в школьной олимпиаде по математике и занял первое место. О нем тут же написали в газете, напечатали фотографию. Я сохранил вырезку; могу показать как-нибудь, если хотите.

– Да. С удовольствием.

Альберто посмотрел на Джона, задумчиво глядевшего вдаль.

– У меня такое чувство, что не нужно мне было вам этого рассказывать.

Джон сделал медленный вдох, затем выдох, и это прозвучало словно эхо прилива и отлива.

– Он был подходящим кандидатом, не правда ли?

– Джон, не стоит себя этим мучить.

– Вы так считали, не правда ли?

– Какая разница… – Альберто замолчал. Плечи его безвольно поникли. – Да. Мы так считали. Иногда у нас в голове не укладывалось, что провидение сделало наследником состояния Фонтанелли человека, действительно способного совершить с его помощью удивительные вещи.

Джон улыбнулся одними губами, почти с болью.

– А потом вам на шею вдруг свалился я. Должно быть, это было сильное разочарование.

– Мы так не думаем, Джон, – произнес Альберто Вакки. В его голосе вдруг послышались теплые обеспокоенные нотки. – Вы же знаете моего отца. Он верит в вас столь же непоколебимо, как в движение солнца. А мы верим в него.

– Да. Я знаю. – Джон обернулся к нему, схватил за руку и посмотрел в глаза. – Спасибо, что вы сказали мне правду, Альберто. Вам это может показаться странным, но сейчас мне лучше. – Он кивнул. – Идемте, вернемся в дом, выпьем капуччино.

Сербские войска обстреляли телецентр в Сараево. В Южной Корее впервые за 35 лет состоялись выборы в местные органы власти, ставшие триумфом для оппозиции. Американский космический летательный аппарат «Атлантис» впервые пристыковался к русской орбитальной станции «Мир». А берлинский рейхстаг все еще был закрыт.

Джон читал газету скорее от скуки, чем из действительного интереса. С тех пор как о его телесном благополучии стал заботиться Джереми, газета стала на ощупь какой-то другой, и, задав однажды вопрос по этому поводу, он узнал, что каждое утро дворецкий тщательно утюжит газету. Благодаря этому ее гораздо приятнее перелистывать и типографская краска перестает осыпаться! Джон был так потрясен, что позволил Джереми продолжать в том же духе и уже успел привыкнуть к такому положению вещей.

– Извините, сэр. – Джереми стоял в дверях гостиной, вытянувшись по стойке смирно. – Пришел некий Марвин Коупленд и хочет поговорить с вами. – И, словно сомневаясь, что Джону знакомо это имя, добавил: – Я припоминаю, что он был на вечеринке по случаю новоселья, сэр.

– Марвин? – Джон отложил отутюженную газету. – Он здесь?

– Он в холле, сэр.

И действительно, он был там, перекошенный и бледный, с рюкзаком через плечо.

– Привет, Джон, – сказал он. – Надеюсь, я не отвлекаю тебя от дел.

Они обнялись, как прежде.

– Привет, Марв, – сказал Джон. – Где ты был-то?

– Ну… – Марвин опустил рюкзак. – Я ж на твоей вечеринке познакомился с этой женщиной, Константиной. У нее я и был.

Джон кивнул. Эдуардо рассказывал ему о чем-то подобном.

– Спасибо, что привез мне часы.

– Ясное дело. Это же была моя задача, не так ли?

– Идем в салон. Хочешь выпить? Или поесть?

Марвин пошел за ним, шаркая ногами по полу и оглядываясь по сторонам.

– Поесть было бы клево. Этот вопрос я немного подзапустил.

– Нет проблем. Я скажу на кухне. – Джон снял трубку ближайшего телефонного аппарата и набрал номер кухни. – Хочешь что-то определенное?

– Без разницы, – ответил Марвин. – Главное, чтобы много и вкусно. – Он коснулся края столешницы из вишневого дерева. – Красиво у тебя тут. На вечеринке я не обратил внимания. Довольно просторно. Как думаешь, можешь пристроить меня на пару дней где-нибудь в уголке?

– Эй, да у меня столько гостевых комнат, что я мог бы приютить целую футбольную команду. Оставайся, сколько захочешь. Густав? – произнес Джон, когда повар снял трубку. – У меня здесь гость, который вот-вот умрет от голода. Вы не наколдуете нам чего-нибудь вкусненького и поскорее? То, что у вас есть под рукой и быстро готовится. И сытное. Спасибо.

Обернувшись, он заметил, что Марвин смотрит на него как-то странно.

– Хорошо у тебя уже получается, – сказал он. – Этот командный тон, я имею в виду. Как ты шугаешь всех этих слуг.

– Думаешь? – Джон нахмурился, вспоминая, что он сказал Густаву и каким тоном. Вообще-то ему показалось, что говорил он нормально. А как можно было сказать иначе?

– Забудь, – отмахнулся Марвин.

Когда они вошли в салон, жалюзи как раз автоматически поднялись, открывая головокружительный вид на море и солнце, раскаленное и красное, касавшееся горизонта. Марвин остановился в проходе как вкопанный, словно не веря своим глазам.

– Хочешь чего-нибудь выпить? – осторожно поинтересовался Джон.

Марвин с трудом вышел из оцепенения.

– Что значит «хочу»? – переспросил он, при этом молодой человек казался оглушенным. – Я должен. Иначе это не вынести.

– Что?

– Виски, если у тебя есть. Ах, наверняка есть. У тебя теперь все есть.

Вообще-то Джон имел в виду другое, но ничего не сказал.

Разливая напитки, он разглядывал друга в зеркале бара. Казалось, Марвин изменился. Вероятно, Константина вышвырнула его, иначе зачем бы он пришел со всеми пожитками? И может быть, вся эта история задела его сильнее, чем он хотел признать. Лучше дать ему с этим сначала разобраться самому.

– В понедельник утром я лечу в Лондон, а днем – в Нью-Йорк, – рассказал Джон, когда они сели за стол. – У моих родителей годовщина свадьбы. Ну, ты знаешь, у нас всегда вся семья собирается. Но ты можешь, конечно же, оставаться здесь, без проблем. – В Лондон ему нужно было из-за примерки костюмов.

Марвин задумчиво кивнул и снова посмотрел на него тем странным взглядом. Взглядом, в котором было что-то жуткое. Затем он осушил бокал одним глотком, поставил его на стол, откинулся назад и сказал:

– Смотри, Джон. Смотри, чтобы деньги не изменили тебя.

Он надел часы в путешествие к своим родителям, чтобы порадовать отца. Но это показалось ему неправильным – делать вид, будто он ведет ту же самую жизнь, что и раньше, поэтому остальной гардероб он подобрал такой, как ему нравилось.

Готовя документы к поездке, он снова наткнулся на письмо о защите видов. Казалось, оно преследовало его с завидным упорством. Он решил взять его с собой, прочесть во время полета, а потом либо выбросить, либо перевести деньги. Поскольку он все равно собирался как следует подумать над тем, что собирается делать с деньгами и пророчеством, то это могло послужить такой же отправной точкой, как и все остальное.