Царство

Глава 11

– Ну, с Богом.

Я встаю первым и первым делаю шаг навстречу меряющему меня неприязненным взглядом рыцарю. Посмотрев мне прямо в глаза с этакой неповторимой смесью спеси и пренебрежения, он вскинул подбородок, а вот пальцы его правой руки, лежащей на рукояти меча, отчетливо ее стиснули. Так, будто ливонец готов в любой момент оголить клинок.

Но по крайней мере, его капетинг покоится в ножнах. А вот полубратья-сержанты цепко сжимают в руках палицы (правда, навершия их без шипов, что делает оружие больше похожим на простые дубины), и смотрят они на нас с Микулой с азартом гончих псов, узревших близкую добычу. Только дай команду, тут же растерзают.

Дела!

Еще один шаг навстречу рыцарю, покорный кивок – мол, все сделаем, только не бейте! – и я уже не поднимаю головы, стараясь всем внешним видом передать покорность судьбе. Вот только на самом деле кивок был предназначен Микуле… Между тем пальцы крестоносца на рукояти чуть ослабили хватку – выходит, поверил в мой маскарад!

А зря…

Еще один шаг вперед – и, сблизившись с германцем, я без затей пробиваю тому коленом в пах. Боковым зрением замечаю стремительный рывок Микулы к стоящему слева сержанту. Рыцарь приглушенно выдыхает и, схватившись за низ живота, начинает медленно оседать на землю, в то время как я бросаюсь к третьему полубрату.

Он успевает среагировать: вскинув палицу и натужно хекнув, крестоносец с размаха бьет, целя увесистым навершием в мою голову. Но руку ливонца в районе запястья встречает вылетевшее навстречу предплечье левой, блокировавшее атаку противника. Подшаг правой стопой к сержанту – и в то же время я прихватываю предплечье полубрата кистью левой, одновременно фиксируя его в локтевой впадине правой руки. Рывок на себя с синхронным подшагом левой (носки обеих ног оказываются на одном уровне) – и, развернувшись к германцу спиной (одновременно под него присев), я резко выпрямляюсь, бросив его через бедро.

Чистого броска не выходит – я падаю вместе с крестоносцем, приземлившись на врага сверху. Но так даже лучше – не знакомый с самим понятием «борьба» и не умеющий группироваться при падении, ливонец жестко впечатался в землю. А когда я рухнул сверху, то последний глухо вскрикнул, выгнувшись подо мной от боли. Видать, я ему ребро травмировал.

Так или иначе, долго мучиться немцу не пришлось – удар кулака в кадык, вмявший его в горло, оборвал земной путь крестоносца.

Зато немного оправившийся от подлого удара по причинному месту, громогласно взревел рыцарь:

– Alarm!

Одновременно с криком он попытался встать на ноги, наполовину оголив меч. Но после таких ударов боль реально ошеломляет – так, что даже экстремальная ситуация и сопутствующий ей выброс адреналина в кровь не позволяют запросто преодолеть все последствия нокдауна. И потому, когда я схватил палицу сержанта и со всего маху наотмашь врезал ею по голове врага, целя в висок, брат-ливонец не успел ни защититься, ни уйти от атаки.

Однако крик безвременно почившего германца свое дело сделал: в палатку ворвалось еще двое полубратьев, до этого дежуривших у входа. Уже готовые к бою, закрывшиеся щитами и цепко сжимающие рукояти боевых секир, они замерли всего на мгновение, взирая на меня, застывшего с окровавленной палицей в руке, и Микулу, буквально раздавившего горло второго сержанта своими стальными пальцами. А после, яростно закричав, немцы бросились на нас.

Я едва успеваю отскочить, уходя от обрушившегося сверху топора, и тут же сам бью сверху вниз, целя по вооруженной кисти противника. Топор – оружие инерционное, а уж если еще и промахнуться по цели, хорошенько вложившись в удар, то обязательно последуешь вслед за ним. Вскрикнув от боли, сержант выпустил рукоять секиры, а я уже перевел атаку на верхний уровень, резко ткнув навершием палицы в лицо противника. Германец чудом успевает отклонить голову и вскинуть щит к лицу, но теряет при этом обзор. И я вновь отвесно бью вниз, в этот раз выбрав целью колено чуть выставленной вперед правой ноги.

Булава с размаху впечаталась в сустав, и уже в следующий миг нога полубрата выгнулась внутрь и начала складываться под очередной его вскрик боли. Пошел вниз и щит, открывая лицо сержанта – открывая под добивающий удар!

Спустя пару мгновений все было кончено, и я развернулся к последнему из врагов.

Впрочем, моя помощь уже не пригодилась. Микула, принявший атаку своего противника на трофейный щит, подсек его ближнюю ногу, даже не вставая с земли. Он просто ударил под щиколотку полубрата раскрытой ладонью, и силы сбить крестоносца наземь порубежнику хватило с лихвой. А выпрямившись, северянин резко обрушил основание треугольного щита на горло германца, прижав стопой к груди его собственный щит. Секиру же немец выпустил еще во время падения.

– Замерли!

Предупредив Микулу, я настороженно прислушался к окружающим звукам, с раздражением отметив, как отчаянно бьется сердце, стук которого отдается в ушах. Но в следующий миг оно уже буквально замерло – я услышал и резкие, отрывистые команды крестоносцев, и топот ног многочисленных воинов. После чего поспешил сменить трофейную булаву на топор и подхватил щит одного из поверженных полубратьев, готовясь к немедленной и неизбежной схватке. Вооружился секирой и Микула, сохраняющий на лице выражение отрешенного, уже практически мертвого спокойствия. Встав плечом к плечу, мы замерли напротив входа в палатку, прикрытого пологом, ожидая, что уже в следующий миг сюда ворвется целый отряд врагов, и мы примем свой последний и очень короткий бой.

Но ни в следующий миг, ни спустя полминуты в шатер никто даже не попытался проникнуть. Хотя шаги бегущих, суетящихся людей раздаются со всех сторон. А затем к ним прибавился звук отдаленно проревевшего боевого рога. И после еще одного, и еще, а следующий протрубил уже совсем рядом с нами. И я с некоторым облегчением перевел дыхание.

– Слышь, Микула, а ведь, кажись, наши пришли!

Северянин молча кивнул, но лицо его заметно прояснилось и просветлело. Однако же расслабляться еще не время. Я указал порубежнику на сраженного мной рыцаря, кровь из пробитого виска которого уже компактной лужицей натекла подле головы, лишь чудом не испачкав плащ.

– Ни один из сюрко на тебя не налезет, но, накинув плащ рыцаря поверх своей кольчуги, ты и сам вполне сойдешь за рыцаря. Шлем только сверху добавить.

Я с некоторым сомнением посмотрел на косматую голову порубежника и фригийский колпак ливонца, слетевший с его головы в момент удара палицей, после чего преувеличенно оптимистично заявил:

– Да наверняка налезет!

Одновременно с тем сам я шагнул к первому поверженному мной сержанту, намереваясь затрофеить его накидку-сюрко, шлем-айзенхут и щит. В свою очередь Микула, пусть и с явным сомнением принявший мое предложение облачиться в рыцаря, примирился со своей ролью, как только снял с брата-ливонца пояс с мечом и узким кинжалом. Кольчуги наши (в отличие от оружия) никто не забирал, и, быстренько облачившись в брони, натянув поверх их трофейный шмот крестоносцев и вооружившись чем бог послал, мы поспешили покинуть шатер, пока нас никто не «запалил»…

К моему вящему неудовольствию, суета и неразбериха, охватившие немецкий лагерь при известии о приближении войска Всеволодовичей (как-то иначе объяснять внезапно начавшуюся суматоху я не берусь), заметно сбавили обороты. Рыцари, уже облачившиеся в хауберки и оседлавшие жеребцов, в настоящий момент централизованно и относительно спокойно собирают вокруг себя копья (то есть малые отряды полубратьев, оруженосцев и наемников), а отряды крещеной чуди большими и малыми группами выходят на поле перед палатками. Выходит, внезапного удара по не готовым к бою лицонцам уже не выйдет.

Но, я надеюсь, и отступить им никто не даст!

– Слышь, Микула, нам бы лошадками разжиться.

– Дело говоришь, Егор…

Ландмейстер Ливонской комтурии Тевтонского ордена Дитрих фон Грюнинген от волнения кусал губы. Как давно в лагерь прискакали двое уцелевших сержантов из ближнего разъезда? Расположенного на окраине разоренной веси, отстоящей всего на десяток верст от Пскова, его внезапно атаковали невесть откуда взявшиеся русы. А вот теперь на опушке леса, от границы которого до городской стены и есть-то всего четыре версты, постепенно строится, равняя ряды, вражеская рать.

Ярослав Всеволодович явился на поле боя. И судя по многочисленным золотым львам на зеленых стягах, гордо реющих над головами русичей, он пришел сюда вместе со старшим братом.

Очевидно, слова новгородских посланников изначально были ложью, хотя ведь конфликт братьев-князей подтвердили лазутчики ордена, да и золото крестоносцам было передано реальное. Ландмейстер большую часть его использовал для подкупа литовцев, как и обговаривалось заранее, оставив себе лишь небольшую часть в качестве доли посредника. И ведь именно золото в свое время окончательно его убедило.

Святой крест! Да Дитрих и сейчас полагал появление русичей пусть не случайностью, но стечением естественных обстоятельств: повздорили братья, однако же и не решились на скорую брань. А тут как тут появились ливонцы, вместо победного марша до союзного Новгорода упершиеся лбом в стены враждебного Пскова. Тогда и помирились Ярославичи, обретя общего врага. Звучит, конечно, не очень убедительно, но то, что все происходящее было заранее продумано и обговорено князьями, действующими по взаимному согласию, звучит еще менее правдоподобно.

Вот только когда фон Грюнинген, рассерженный вынужденным бездействием, отсутствием вестей от направленного в Новгород посольства и разложением войска (а также пропажей нескольких отрядов крестоносцев, рыскающих по округе в поисках еды), отправил брата Германа за русами-посланниками (последней каплей стало то, что враг напал на ближний дозор), никто не явился на его зов. А второй, уже более сильный конвой, обнаружил лишь тела вероломно убитых рыцаря и посланных с ним сержантов. И это стало еще одним подтверждением того, что дело явно нечисто.

Впрочем, послы могли просто испугаться за свои жизни – учитывая то, как складываются обстоятельства, страх их был вполне обоснован – и натворить глупостей, желая спасти себя…

Впрочем, все это уже и не столь важно, в конце-то концов! Скоро начнется бой, который решит, войдет ли Новгород в лоно католической церкви или нет. А заодно и прославится ли в веках имя Дитриха фон Грюнингена как самого молодого триумфатора Тевтонского ордена? Или же оно будет предано насмешкам и забвению?

– Брат мой, не стоит ли нам начать атаку, пока русы еще не готовы к бою?

К восседающему на нервно перебирающем копытами жеребце ландмейстеру (животному передалось настроение хозяина) приблизился рижский комтур Андреас фон Вельвен. И был встречен ледяным взглядом Дитриха – последний все чаще винил в неудаче под Псковом именно комтура. Хотя ведь сам дал добро на штурм Изборска, коли представится удобная возможность. Переборов раздражение, фон Грюнинген все же излишне горячо воскликнул:

– Нет! Разобьем тех, кто уже явился на битву, и остальные бегут от нас лесными тропами в Новгород, запрутся в крепости и изготовятся к долгой осаде. Нет, пусть враг явит всю свою силу, а рыцарского тарана русы все равно не переживут.