Царство

Глава 19

Разъезд бывалых муромских порубежников под началом десятского головы Млада (ранее был просто головой разъезда, а теперь вот десятником стал с первой сединой в волосах!) давно уже углубился в незнакомые порубежникам места. Здесь бывали только вои из купеческой охраны – собственно, поэтому за десятком и закрепили проводника Володаря, не раз путешествовавшего с торговыми людьми до Булгара. Последний же, не мудрствуя лукаво, вел порубежников торной торговой дорогой, ведущей сквозь леса эрзи. Утоптанная копытами тысяч лошадей, следующих этим путем из Мурома в Булгар и обратно (причем использовали ее не только купцы, но и воеводы обеих сторон, отправляясь в очередной поход на заклятых соседей), она удобна и просторна. Разве что деться с нее некуда – или вперед идти, или назад. И разъезд издалека приметить можно…

Впрочем, как и приближающегося ворога.

Неспокойно, муторно на душе Млада, непривычно тяжело попрощавшегося с женой в последний раз. Вроде давно уже привычна Чаруша к частым дозорам мужа, но ведь сейчас и не дозор, в коем на деле не так и часто встретишь татей иль степняков разбойных. Большой поход могучей ратью – сразу чуется, что и сече быть злой… И так ведь после минувшей зимы многие мужья и отцы не вернулись из-под Рязани. Младу и его воям посчастливилось до поры остаться дома в числе горстки порубежников, сохраненных князем Юрием Давыдовичем для обороны своего удела. Зато нынче – на самом острие.

Да и как по-другому? Все же лучше прочих окрестные места знают, хоть и не забирались никогда так далеко на восток… Головой это десятник понимает. Но как только вспоминает он, как крепко вцепилась супруга в стремя на проводах и как не желала его отпускать, едва ли не версту молчаливо прошагав рядом… Так сердце и заходится немой болью. Жена тогда промолвила едва ли пару слов, разве что изредка Млад улавливал обрывки едва слышно произносимых ею молитв. Но как же отчаянно смотрела на мужа Чаруша, буквально прожигая его пронзительным взглядом голубых очей перед самым прощанием. В них плескалась смертная боль вперемешку с тоской – и едва теплящийся огонек робкой надежды. А уж каким необычайно крепким, жарким был ее прощальный поцелуй с примесью покатившихся по женским щекам слез – словно молнией тогда пронзило Млада от нежности и внезапно вспыхнувшей страсти!

Ведомо десятскому голове, что жена его ныне не пропускает ни единой службы, и это знание невольно согревает сердце порубежника даже в самые тоскливые мгновения. Вот и сейчас, хоть и муторно, тоскливо на душе его – недобрые думы лезут в голову как раз под неторопливый, мерный конский шаг, – а все же вспомнит о своей невысокой богомолице, так все полегче ему становится.

– Поганые.

Не сразу до десятника дошел смысл негромкого оклика Зарева, самого востроглазого и молодого из порубежников, а когда понял он, что ратник заприметил ворога, так будто шерсть на спине его дыбом встала! Устремив свой взгляд вперед, на дорогу, Млад и сам вскоре разглядел вдали пока еще крохотные фигуры татар на низкорослых степных кобылках. Попытался начать считать и сбился, когда счет перевалил за две дюжины. После чего десятник безо всяких колебаний резко приказал:

– Разворачивай коней, братцы! Не отобьемся.

Агаряне, также заприметившие русичей, подобно им замерли в нерешительности на месте, но, разобравшись, что отряд порубежников невелик числом, спешно послали вперед своих коней, заметно приободрившись при виде спин дружинников.

Впрочем, легко вооруженный порубежник скорее схож ратной сбруей с тем же степняком, нежели с княжеским гридем. Сабля или чуть искривленный клинок односторонней заточки, сравнимый с ромейским парамерионом вместо меча, и составной лук вместо обязательного копья. Легкая кольчуга с коротким рукавом, а то и просто кожаный панцирь со стальными бляхами на груди да животе вместо дощатой брони, и легкий, быстроногий половецкий конек вместо тяжелого жеребца, способного этого самого конька опрокинуть вместе со всадником. Разве что щиты у всех воев, ныне закинутые за спины, да стальные шеломы отличают порубежников от большинства степняков. Ну, и наличие у половины ратников недлинных копий или легких кавалерийских чеканов.

Но некоторое превосходство в вооружении и броне не решит исход боя, когда на каждого из русичей навалится по три татарина. Млад это понял отчетливо, оттого и решил искать спасения в бегстве, а не в ратном деле.

Да только не учел десятник (да и откуда ему про то знать!), что легконогие половецкие кони пусть и заметно быстрее на рывке низкорослой монгольской кобылы, но нет на всем белом свете лошади выносливее и неприхотливее. И потому хоть и оторвались порубежники от погони в самом начале, но когда кони их, наконец, стали уставать, поганые принялись пусть и медленно, но верно настигать орусутов.

Дозор порубежников Млада всегда следовал одвуконь. И каков бы ни был достаток воев, все в десятке понимали: при столкновении с превосходящим ворогом второй скакун может стать единственной возможностью спастись, а потому соратники при случае помогали друг другу приобрести заводного. Но чтобы пересесть на него, нужно остановиться, переседлать лошадь, а монголы уже вновь показались на дороге, пусть и вдалеке, и своих запасных еще не сменили. Голова понял – рано или поздно поганые настигнут его воев. И, поколебавшись пару мгновений, собирая волю в кулак, он отрывисто приказал:

– Зарев, бери всех заводных и скачи, скачи к нашим, меняя коней! Так только оторваться сможешь… Упреди воевод, обязательно упреди, что столкнулись мы с большим разъездом поганых. А значит, ворог рядом – и ведь наверняка в большой силе! Сметут агаряне сторожевой полк, коли наши отступить не успеют.

Зарев было открыл рот, чтобы горячо возразить, но осекся, встретив тяжелый взгляд десятника. Понял дружинник, что Млад сознательно жертвует ватагой, чтобы он, самый молодой из побратимов-соратников, мог донести до воевод важную весть. Будь иначе, все бы приняли бой и разделили бы горькую ратную чашу, как делили на пирах братину с хмельным медом. Но теперь одного воя нужно спасти любой ценой, и голова выбрал именно его, вчерашнего юнца с только-только отросшей бородкой.

И это было справедливо…

Кивнув на прощание соратникам, внутренне уже одной ногой шагнувшим в могилу и оттого непривычно бледным и серьезным, Зарев пришпорил коня, уводя за собой заводных лошадей. Ему еще предстояло пожить, а вот остальным воям десятка этой самой жизни осталось лишь на донышке, всего на один глоток.

Но Млад вознамерился сделать все, чтобы глоток сей встал поперек горла поганым.

– Все рогульки наземь! Рассыпайте так, чтобы дорогу едва ли не во всю ширь перекрыть!

Полетели вниз рогульки железные, шипастые, разбрасываемые воями на скаку за собой, а как на сотню шагов отступили русичи, отдал десятник второй приказ:

– Сорока, Беляй, Вышень, Первуша, слезайте с коней, тетивы на луки натягивайте скорее да за деревьями скройтесь. Из-за древ вам сподручнее будет по поганым бить.

И вновь десятник подарил возможность спастись тем, кто, на его взгляд, больше прочих был жизни достоин. Сорока – единственный сын у матери, не станет его, и о старухе некому будет позаботиться. Беляй же и Вышень деток успели настрогать каждый целую ватагу, и коли семьи их останутся без отцов, совсем тяжко им придется на следующий год без кормильцев. У Первуши жена на сносях, скоро уж первенцем разродиться должна, а вот им с Чарушей Господь отчего-то малых пока не посылает…

И уж, видимо, не пошлет.

Жалко самого себя стало десятнику на краткое мгновение, жалко, что никого за ним не останется, что не будет кровь его течь в жилах детей, внуков и правнуков, но тут же подавил он в себе эту жалость и зычно вскликнул, обращаясь к оставшимся воям десятка:

– Братцы, на миру и смерть красна! Встретим ворога здесь и задержим, покуда сил хватит!

Соратники встретили слова Млада угрюмым молчанием, но никто не затаил обиды за то, что не им голова подарил возможность уцелеть, даже проводник Володарь, хоть и не побратим он порубежникам. Внутренне все признали правоту старшого. Нет, вои уже готовятся к скорой схватке, доставая из седельных сумок собственные кольчуги или оставленную соратниками броню: на десяток как раз пяток кольчуг и имеется. И столько же копий, покуда воткнутых наконечниками в землю – когда дело до ближней схватки дойдет, тогда их в ход и пустят. А начнут русичи схватку стрельбой из луков…

Поганые себя долго ждать не заставили: увидев, что отряд дружинных разделился, поспешили татары вперед, как видно, надеясь быстро опрокинуть жидкий заслон да попробовать нагнать гонца. Во весь опор погнали нехристи лошадей, на скаку натягивая тетивы своих дальнобойных составных луков. Стремительно сокращается расстояние между русичами и монголами, вот уже первые срезни ворогов взлетели в воздух, но упали в нескольких шагах от порубежников.

А вот вторая волна стрел приземлилась более прицельно, по-шмелиному гудя в воздухе – две ударили в поднятые над головами русичей щиты, еще штуки три ранили громко заржавших от боли лошадей. Ратникам едва удалось успокоить их. Но спустя всего удар сердца уже русские стрелы полетели во врага в ответ, и тут же неподкованные монгольские коньки влетели в тонкую полоску железных рогулек, не замеченных увлеченными скачкой нехристями.

Дико завизжали от боли животины, две из которых на скаку рухнули наземь, подмяв собой всадников; еще одна сбросила наездника, встав на дыбы. Да троих степняков ссадили русичи срезнями, ударив с места всем десятком. Замедлились вороги, сбились в кучу, и еще один залп русских стрел пришелся в самую ее гущу, тяжело ранив и ссадив на землю четверых татар. Остальные, впрочем, вскоре устремились вперед, вновь набирая ход. И тогда Млад бросил лук в притороченный к седлу саадак, схватился за древко копья, вырвав его из земли, да пришпорил коня, послав его навстречу ворогу, увлекая соратников за собой. В последнюю сечу, в последний раз в своей жизни, веря в душе, что этот бой уцелевшие агаряне запомнят надолго.

Вместе с русичами к врагу устремились стрелы их соратников, но и татары ответили густым, пусть и не прицельным на скаку залпом срезней. Дробно застучали они по щитам, вновь закричали едва ли не людскими голосами раненые лошади, и две из них тяжело, на разбеге, обрушились на дорогу. Но оставшиеся трое порубежников буквально долетели до монголов, сбившись в кулак перед самым тараном, и ударили по поганым с разгона в копье.

Полетели из седел бездоспешные вороги, чьи плетеные щиты насквозь прошибли узкие жала русских копий, а дружинники уже схватились за сабли. Молниями они засверкали в руках обреченных ратников, вышибая искры при встрече с вражескими клинками, брызнула во все стороны кровь поганых из широких рубленых ран. А кольчуги русичей подарили им несколько лишних мгновений жизни, выдержав первые удары татарских сабель.

От ударов Млада и его соратников пало двое поганых, еще семеро окружили порубежников, свирепо тесня их, пытаясь задавить числом, а оставшиеся шестеро устремились вперед по дороге, все еще надеясь нагнать Зарева. Однако по их лошадям прицельно ударили срезнями оставшиеся в заслоне ратники, троих ворогов ссадили они наземь двумя залпами. А оставшиеся трое спешились сами – увлекшись перестрелкой с орусутами, они также попытались помочь оглушенным и раненым при падении соратникам, уже забыв о преследовании.